«Графа у Брунхильды нужно будет забрать. Но для того… замок надобно достроить, достроить, чего бы это ни стоило; граф должен проживать в безопасности».
Эта мысль теперь, кажется, не покидала его даже за ужином, и ему едва хватало сил, чтобы дурной дух не отображался на его лице. Не хотел он отравлять атмосферу за столом. Впрочем, отличная еда и хорошее вино, присущие этому дому, скрашивали этот вечер.
Глава 32
Уже блюда со столов были убраны, остались лишь тарелки с сырами и сладостями и вино. Беседа за столом была легка, а глава дома Кёршнеров время от времени всё трогал рукой цепь на груди: не сон ли то был, на месте ли. Генерал же вяло, без должного огня, уже в который раз рассказывал историю об освобождении принцессы, так как дамам семейства это было необыкновенно интересно. Уговорили его. Да и мужам то было любопытно. В общем, они все его слушали. Женщин же, кроме колдунов, мороков и ванн с кровью для омовения тел, как ни странно, заинтересовали всякие такие подробности, о которых мужчины и не подумали спросить; например, жена Альберта-юриста спросила у него:
— Видно, принцессе в башне было непросто без прислуги?
— Да, и вправду, господин барон, — подержала её ещё одна молодая женщина. — Как же вы были с принцессой в башне? Как ей там было?
— А было ей нелегко, — вспоминал генерал, — и её горничных приходилось заменять нам, — он смеялся. — А горничные из нас не очень умелые. Руки у нас не к тому ремеслу привычны.
— О! — эта пикантная подробность дамами была воспринята с большим оживлением. Они стали тихо переговариваться меж собой, многозначительно кивать и жалеть принцессу:
— Бедняжка, видно, то сидение ей далось нелегко.
— Даже и представить не могу, каково мне было бы, окажись я в башне с господами рыцарями одна, без горничной, — говорили они друг другу.
— Да… Ужас, как неудобно…
Вино, усталость, этот легкий разговор с женщинами сделали своё дело, он немного успокоился, позабыл хоть ненадолго о своих многочисленных врагах и об угрозах, что они несут его племяннику, а тут как раз к нему подходит старший из лакеев и, наклонившись, говорит тихо:
— Господин, пришёл человек, выглядит как простой, называется Ежом, но говорит, что к вам.
Тут генерал встал, извинился и вышел из столовой залы, прошёл к дверям дворца и там нашёл своего человека, от которого здорово разило пивом, но тот, несмотря на запах, сохранял рассудок вполне трезвым.
— Ну, Герхард Альмстад из Гровена, что разузнал? — и тут Волков замечает хороший такой синяк вокруг левого глаза Ежа. — Так, погоди, — генерал приглядывается. — Это тебя здесь так? За расспросы?
— А, это? — Ёж аккуратно трогает припухшее место. — Да нет… это коннетабль ваш… вчера ещё… Я его дождался, хотел поговорить, объяснить всё, а он же, дурень обидчивый… стал обзываться, как у него водится… И рука-то у него очень тяжёлая. Но то ничего… то дела товарищеские… Вы об том не думайте, экселенц… переживу. Я про дело наше…
«Экселенц, — Ёж впервые обратился к нему так же, как обращался Фриц Ламме. Похоже было на то, что Герхард Альмстад, заимев имя, решил стать человеком таким же значимым или самостоятельным, как и его непосредственный начальник Сыч, раз допустил такое же обращение к господину. — Ну ладно. Пусть так. Посмотрим, заслуживаешь ли ты внимания. Стоишь ли ты чего-нибудь без Фрица».
Волков не стал дальше интересоваться синяком, то дела и вправду товарищеские, мужские… Сами разберутся.
А Герхард Альмстад стал обстоятельно рассказывать, обдавая генерала пивным духом:
— В общем, поговорил я с ребятками из стражи, нашёл двоих, сказал им, что хочу к ним в стражу устроиться. Ну, они посмеялись, но я не отставал, соблазнил их пивом. Как сели, стал спрашивать про службу, про содержание, про начальников… Ну и после третьей кружки, как нам рульку с капустой принесли, так разговор и пошёл… И вот что узналось: есть у них прапорщик один, он как раз в ту ночь за старшего был, звать его Бломберг Битый-нос, это его так ребята называли. Нос у него поломан сильно. Ребята его не жалуют, говорят, редкое брехло и бахвал. Выпить за чужой счёт большой охотник, особенно за счёт подчинённых, и всякий раз грозится тех, за чей счёт пил, также угощать, но никак не угощает… не было такого… хотя деньгами не обделён, деньгами перед подчинёнными хвастался, золото показывал, дескать, вот у меня сколько денег, рассказывал, какие юбки бабе своей покупает — всё шёлк. Ещё хвастался, что скоро будет ротмистром городских арбалетчиков, что доступ к казне будет иметь и к арсеналу, и что тех, кто ему мил, к себе возьмёт. Но при том сам не из Малена. Сам откуда-то с востока.
— Так что тебе про устройство на службу сказали? — спрашивает генерал.
— Они говорят — нет, дескать, только своих, только горожан берём, да и то тех, у кого родственники служили ранее или кто прыток неимоверно. Говорят, казна лишних талеров не даёт, и своим не хватает, чтобы ещё чужих брать. А я потом, как выпили по четвёртой, и говорю: а как же к вам тогда Бломберг этот устроился, раз вы пришлых в свой цех не берёте? И они отвечают: видно, дал в руку кому-то. Или чей-то родственник. Бывает, конечно, что на службу берут какого-то офицера не из местных, но то должен быть человек шибко знающий дело. Артиллерист какой или кавалерист знатный. В общем, люди, в профессии воинской понимающие. А пьяных по кабакам успокаивать ночью — так на то и свои сойдут. Но Бломберга взяли. Уже год отслужил. Ну вот так, экселенц…
Его рассказ подошёл к концу, но вот главного генерал так и не услышал.
— Так что этот Бломберг в ту ночь говорил? Почему не привёл людей к этому дому? Шум стоял на всю округу, не могла стража про то не знать.
И тут Ёж поморщился:
— Забоялись они про то говорить. Пива было маловато. Но я с ними договорился встретиться завтра. Они к вечеру будут свободны. Опять начну про устройство к ним на службу, а потом и разговорю их. Разговорю, ребята простые… любят вкусно поесть и выпить пивка… так что… А днём похожу по рынкам, посмотрю, послушаю, что говорят людишки.
— Денег тебе дать? — догадывается генерал.
— Да, не помешали бы, — отозвался Ёж.
Волков был, в принципе, доволен тем, как Герхард из Гровена начал дело. Начал он его правильно. И потому сразу протянул ему пять монет.
— Обязательно вызнай, почему это Бломберг не повёл людей на помощь Кёршнерам, что говорил им. А ещё узнай, кто его в стражу устроил.
— Понял, экселенц, понял, — отвечал Ёж, пряча деньги. — Завтра приду сюда же, вы тут будете?
— Думаю, что ещё буду, — предположил генерал.
Он вернулся в столовую и увидел, что ротмистр Рудеман разговаривает с Кёршнерами, иной раз скрывая зевоту.
— Взбодритесь, взбодритесь, ротмистр, — говорит ему генерал, усаживаясь на своё место, — нас ещё ждёт прогулка по тихим улицам ночного Малена.
— Прогулка? — искренне удивился Рудеман.
— Да, прогуляемся немного… Может, пошумим чуть-чуть…
Пошумим. Тут ротмистр взбодрился, напряг расслабленные члены, освобождаясь от вечерней вялости, встряхнул головой, отгоняя сон.
— Все пойдём?
— Все, все, — уверил его командир. — Пусть люди будут все при броне и железе, как положено. Мало ли как вечер обернётся.
— Понял, — кивает Рудеман. — Значит, пойду распоряжусь седлать коней.
— Распорядитесь.
И тут Кёршнеры поняли, что происходит что-то, стали волноваться, и тогда хозяин дома и спрашивает у генерала:
— Вы, дорогой родственник, кажется, собираетесь куда-то?
— Вы же знаете, друг мой, я всё маюсь от бессонницы, особенно в такие тёплые ночи, а капли для сна забыл дома. Поеду прогуляюсь по городу, как утомлюсь, так спать захочу, может. Вы, дорогие мои родственники, меня не ждите, вернусь через часик, лягу спать.
— Ну, как пожелаете, — сказал Дитмар Кёршнер с капелькой удивления и, кажется, с опаской.
А хозяйка дома и спросила по-простому:
— Барон, вам воды в спальню подать? Будете мыться перед сном? Омывшись и уснуть будет легче.
— Ах, добрейшая моя родственница, дорогая Клара, вы всегда помните о моих привычках, — Волков подошёл к ней и целовал ей руку. — Конечно, распорядитесь, пусть принесут воды, да пусть не греют, и так жарко.
И пока ротмистр собирал людей и седлал лошадей, Волков вернулся в свои покои и при помощи Гюнтера, раз уж нет оруженосцев, стал надевать кольчугу, а после и кирасу. И уже когда слуга застёгивал на нём горжет, в двери постучали.
— Кто там? — поинтересовался генерал.
— Друг мой, это я, — отозвался из-за двери хозяин дома.
— Входите, входите, дорогой родственник, — Волков даже встал и подошёл к двери, чтобы встретить Кёршнера.
А тот, увидав, что генерал уже наполовину облачён в латы, удивился:
— Вы затеваете, кажется…
— Прогулку, — с усмешкой закончил за него генерал.
— А… — купец указал рукой на его доспех.
— А, это… — барон опять усмехается. — Это что-то вроде моей ночной рубахи. Пока не облачусь, не могу успокоиться… Да и в этом городе сей костюм очень полезен для здоровья. А то тут такой нездоровый воздух…
Волков снова садится на стул, а слуга берётся за поножи.
— Я пришёл поблагодарить вас, — говорит Дитмар Кёршнер, кланяется, — но, кажется, помешал…
— Наоборот, мой друг, наоборот, — уверяет его генерал. — Иначе мне пришлось бы заводить этот разговор с вами с утра.
— Я слушаю вас, дорогой родственник, — сразу оживился хозяин дома. — Готов, содействовать всеми силами.
— Я сейчас проедусь по городу, немного пошумлю, взбодрю подлецов Гейзенбергов…
— О, — только и смог вымолвить купец.
— Да… — Волков подал левую ногу слуге, и тот стал крепить на неё наголенник. — Так вот, ничего серьёзного не будет, пальбы немного случится, и всё… Но, — тут генерал делает паузу, — завтра, конечно, в городе о том начнут судачить. А вы всем людям, всем приказчикам, писарям, всем, всем… будете говорить вот что…