И сразу, в ответ на аркебузу, разбивая в щепки незакрытый ставень, добивая последние стекла и разнося вдребезги что-то в доме, один за другим по тому окну стали бить мушкеты…
Пахх… Всс… Пахх… Пахх…
«Ну вот… Всё идет как надо, завтра даже и врать не придётся. Всякий из моих людей скажет, что в нас стреляли».
Этот выстрел был ему на руку. Тем не менее он не хотел, чтобы кто-то из его людей был ранен, и поэтому крикнул:
— Сержант, никого не задело?!
— Нет, господин, хрен они тут кого разглядят в такой темноте.
Да, скорее всего из дома, где есть свет, разглядеть кого-то в темноте на улице было трудно, там лишь тени мелькали, на мгновение озаряемые пороховыми вспышками, да и те были окутаны дымом; тем не менее генерал просил своих людей:
— Всё равно будьте внимательны!
— Да, господин!
Всс… Пах… Всс… Паххх…
Снова по улице разносились звуки мушкетного боя.
И как только среди них появилась пауза, Волков закричал с таким расчётом, чтобы Гейзенберги слышали его даже за ставнями:
— Несите хворост, под дверь… под дверь складывайте!‥ И ещё под те дальние ворота!‥
— Хворост? — удивился Рудеман. — Так откуда ему быть? Мы же не вязли с собой хвороста.
Волков лишь взглянул на него и ничего ротмистру не ответил, а тут заговорил сержант, что был с ними:
— Господин, бегут к нам.
Так и было, едва барон обернулся назад, то увидел трёх людей с лампами и алебардами, что спешили к ним от конца улицы.
— Стража, — произнёс Рудеман.
Да, это была городская стража, и по мере их приближения из домов стали выходить люди, также с лампами.
«Интересно, а когда всю ночь разбойники терзали дом Кёршнеров, людишки тоже выходили поглядеть, что происходит?».
И тут уже Волков крикнул:
— Гайберт! Всё, больше не заряжайте… Отводи людей!
А подбежавший стражник пытался рассмотреть, кто тут шумит и что вообще происходит; и поняв, что люди вокруг неприятные, он подошёл к генералу, подняв повыше лампу, и стал говорить, оборачиваясь на последние выстрелы мушкетов:
— Господин, что же это… Господин, если то ваши люди, велите им прекратить… Отчего же тут такая пальба?‥ Не должно так…
— Убери от меня лампу, — строго потребовал от стражника Волков.
Генерал не хотел быть освещённой в ночи мишенью, как в тот раз, когда ночью в Фёренбурге он получил в бок арбалетный болт, и как только стражник лампу опустил, барон сказал ему: — Из этого дома в нас стреляли, вот мы и ответили негодяям, — и уже более не замечая стражника, он крикнул: — Сержант, поторопите людей!
Мушкетёры и солдаты садились на коней, а когда уже стронулись, тот же стражник, что с ним говорил, пошёл возле Волкова и, как будто оправдываясь, говорил ему:
— Господин, вы уж не взыщите, но для доклада надобно будет ваше имя. Уж если начальство спросит… Надобно будет вас назвать…
— Ты же знаешь моё имя… — заметил ему генерал. — Ты же спрашивал меня, когда я сюда ехал.
— Ну, спрашивал… Так-то знаю… — мялся стражник.
— Ну так и скажешь начальникам, что стрельбу на улице святой Терезы открыли люди Эшбахта, так как из дома одного, из окна, в них стреляли.
— Стреляли, значит, — кажется, стражник сомневался.
— Ты что же, болван, мне не веришь? Так у меня двадцать человек свидетелей, — посмеивался барон. — Любого спроси.
— Ну что ж… — говорит стражник. — Значит, в вас стрельнули, а вы, значит, в ответ палили… Понятно. Ну тогда до свидания, господин.
После стражник отстал, а Волков и его люди спокойно ехали по разбуженной улице под взглядами многих настороженных глаз. Люди выходили на улицы, наспех одетые, с лампами, смотрели на всадников и переговаривались негромко:
«Эшбахт. Ответил, значит. Эшбахт отметился. Ой… Всё ли на том закончится?».
«Нет, не всё… Не всё, — отвечал им в мыслях генерал, выезжая с богатой улицы. — Пока у меня есть силы, ничего не кончится».
Рудеман ехал рядом с ним, и теперь пришло время поговорить с ним о делах речных; и Волков говорит ему:
— А дело с Вепрем речным мы с вами, ротмистр, так и не доделали.
— Именно так, — отзывается Рудеман. — Опять он на реке озорничает. Как случай первый произошёл, я пошёл к полковнику Рене и спросил, будем ли что предпринимать…
— И что же ответил вам Рене?
— Он ответил, что без вашего ведома мы ничего предпринимать не будем, — произнёс молодой офицер. — Дабы ничего не испортить в делах политических.
— Полковник Рене очень мудр, — саркастично заметил генерал.
— А ещё сказал, что на сбор отряда надобны деньги, а у него их нет, — продолжал Рудеман.
«Захотел бы — нашёл. Занял бы, у того же Кёршнера, — Волков был немного раздражён… Впрочем, давно зная мужа своей сестры, он и не ждал от того бойкости и инициативы, — ладно, придётся всё опять делать самому».
А Рудеман ещё и добавляет ему огня:
— Ещё я слыхал, что всех тех негодяев, что я схватил в логове этого Вепря, из тюрьмы Малена отпустили…
— Отпустили? — тут уже генерал даже и не удивляется. Чему же тут удивляться… Малены в городе всё ещё имели большой вес.
— Именно так и говорят, господин генерал, так что придётся теперь ловить их по новой.
Он ничего ротмистру больше не отвечает, и вскоре его отряд уже добрался до дворца Кёршнеров, где он наконец разоблачился от доспеха и с удовольствием завалился в постель, даже не помывшись.
Глава 34
Он никому о том, конечно, не говорил, но этот случай с нападением на графа и графиню, случай, конечно, отвратительный и страшный, был хорошим поводом для усиления его позиций в городе. Недавний выигрыш в деле о городском дворце графа Малена оказался делом пустым; после того как графиня Брунхильда уехала из города, дворец оказался, естественно, не нужен. Конечно, стоило его отобрать у Маленов из принципа, но… Дом нужно было содержать, платить слугам, а зимой ещё и обогревать хоть немного от сырости. Он полагал, что оплачивать дворец для графини будет Хуго Фейлинг. Но теперь-то ему это зачем? Так что отбитый у Гейзенбергов и по закону принадлежащий Брунхильде дворец он не спешил забирать у Маленов. Ни к чему ему сейчас лишние траты. У него, кстати, вообще денег не осталось, едва на текущие расходы хватало. А жил он сейчас на остатки того серебра, что выдал ему герцог на поход в Винцлау. Да, вскоре должен был прийти Дорфус с целой каретой столового серебра, но пока…
А дела его требовали непрерывных расходов. И тем двадцати солдатам, паре сержантов и ротмистру Рудеману надо было платить. Хорошо, что хоть прокорм их, а также прокорм всех их лошадей брал на себя добрый хозяин Кёршнер. И за это, как и за всё прочее хорошее, что купец для него делал, и за будущий марьяж между домом Кёршнеров и Куртом Фейлингом, и за всё другое он хотел отплатить ему большой услугой. Нет, не почётной безделицей, такой, как цепь дома Ребенрее. А настоящей услугой. И вот та ночная вылазка была всего лишь первым к тому шагом.
Волков, затевая ночное дело, преследовал несколько целей. Во-первых, хотел генерал показать всем своим союзникам и, главное, фамилиям нейтральным, что он в силах ответить на удар ударом. Также хотел он показать самим Маленам, что будь они хоть трижды родственниками герцога, не надо им надеяться, что их имя будет для барона непреодолимым щитом. Пусть теперь дрожат. Пусть прячутся по своим норам. А во-вторых, распуская слухи о скором прибытии своего сильного отряда с пушками, он хотел немного взбодрить горожан. Да, весь ночной шум был по большому счёту рассчитан на местных бюргеров. Дескать, вот, смотрите, каково оно, а что же будет, когда я по-настоящему за дело возьмусь? Когда в город придут мои ребята?
Да уж, такие визитёры были горожанам не нужны. Тут всего десяток солдат и десяток мушкетёров квартал ночью переполошили, а если придёт отряд в три сотни человек? Кому может понравиться, когда под его окном бахнет полукартауна, когда вслед за тяжёлым ядром, насквозь пробивающим даже каменные стены домов, полетят по ветру клочья тлеющего пыжа, а у твоих дверей будут прохаживаться незнакомые злобные мужики с железом в руках? И будут они приглядываться к твоей жене и, что ещё хуже, поглядывать на твой кошель. И это при том, что вся военная суматоха, схватки, а может быть и бессудные расправы в городе, будут выглядеть справедливым воздаянием зачинщикам отвратительного нападения на женщину и ребёнка. То есть все эти неприятные вещи будут законным правом Эшбахтов на оборону. И пусть даже то будет справедливым воздаянием, всё одно, бюргерам война в городе не понравится. И вот это недовольство горожан он и собирался обратить себе в пользу.
Поэтому генерал никуда не торопился и спал в своё удовольствие, хотя солнце давно встало. Ночная стрельба запустила надобные ему процессы и теперь нужно было лишь ждать, когда выгода сама придёт к нему и будет просить о встрече.
И выгода потихонечку, маленькими шажками, начала свой ход. И была она сначала в виде слуги его Гюнтера, который подошёл к кровати, чтобы выяснить, спит господин или нет.
— Чего тебе? — открыл глаза генерал.
— Господа пришли, вас спрашивают, — ответил Гюнтер и стал раскладывать на стуле у стола свежее исподнее. — Уже давно пришли, самого господина Кёршнера нет, он убыл по делам, с ними госпожа Кёршнер сидит. Вот я и пришёл узнать, проснулись ли.
— А что за господа пришли? — интересуется Волков, но пока из постели не встаёт.
— Из Фейлингов, а ещё из других городских, из ваших старых дружков, — ответил Гюнтер и поставил домашние туфли господина к кровати. — Всех имен я не помню, но, кажется, один из бывших бургомистров.
— Ах вот оно что, — Волков сел на кровати и стал потягиваться, разминать левую руку, — ну что же, давай воду мыться и одежду.
— Колет синий надевать будете?
— Нет, синий больно плотный, кольчуга мне в доме не нужна, а день будет нынче жаркий; серый подавай, шёлковый, панталоны чёрные, а чулки к колету тоже серые.
Слуга пошёл за водой и одеждой, а генерал встал и подошёл к окну… Солнце уже понималось над крышами. Да, день обещал быть жарким.