И, чтобы как-то утешить его, Волков вспоминает:
— У моей жены тоже был хахаль… — тут генерал усмехается, — тоже был наглый, но я его не покалечил, я его убил… И повесил на заборе, чтобы жена видела… Да и все остальные…
Герхард Альмстад из Гровена смотрит на барона с удивлением, что ли: как, дескать, то раскрывать можно, да ещё и смеяться? То же великая обида всякому человеку. Но генерал опять разговор меняет:
— Слушай, Герхард из Гровена, а кто там болтал это всё про графиню?
— Да мужичок один на рыночной площади.
— Из торговых? — уточняет Волков.
— Нет… — Ёж качает головой. — Не из торговых. Он сам по себе был, в одежде хорошей… Не богатой, но и не как у меня. Сам чистый, говорил хорошо, грамотный, видно. При берете был. Он у столба объявлений стоял, там, где глашатаи кричат. Зазывал людей.
— И что же, людишки его слушали?
— Дюжина, а может, и поболее… — вспоминал Альмстад. — Вокруг стояли, рты поразевали. Кто-то верил, а кто-то говорил, что брехня всё это, что это Малены на графиню наговаривают, чтобы у неё герб отобрать.
Волков задумчиво кивал, глядя мимо собеседника. Ничего в этом нового для него не было, как, впрочем, и хорошего. В том, что это всё давно дошло и до герцога, он не сомневался. Обер-прокурор постарался бы, мимо такого не прошёл бы, но сеньор никогда про то с Волковым речи не заводил. Не заводил — не заводил, а вдруг и заведёт…
«Видно, держит это до случая. И в любой надобный ему момент даст делу ход. Как будто топор над головою занёс — только посмей ослушаться… Это хорошо, что Брунхильда с графом сбежали в Ланн… Там обер-прокурору её на допрос не вызвать. Глупая, глупая, а её, дуру, словно Господь бережёт. Вот дьявол… Как же мне нужен замок! Как нужен!».
Он наконец обращает внимание на Ежа.
— А что прапорщик наш? Ты с теми двумя стражниками, вижу, встречался. Вон как от тебя пивом-то разит…
— Не пришлось, — отвечает Альмстад. — Встретились, как договорились, сначала вроде уже и думали куда пойти, а потом они забоялись чего-то, я и сам не понял чего. В общем, отказались… Так, побалакали малость… А я уже думал, как разговор вести с ними. Но ничего, как говорится, нет худа без добра. Как раз узнал у них, где этот их прапорщик Бломберг жил…
— Жил? — прошедшая форма насторожила генерала.
— Ну да… Жил, а давеча с места съехал.
— Давеча?
— Вчера, — сообщил Ёж. — Хозяин сказал, вчера. Вроде, говорит, день к вечеру пошёл, а Бломберги пригнали телегу и стали вещи собирать. Словно торопились куда…
«Известно почему заторопились. Я в город приехал. Вот и стал он вещички собирать».
— Да, вот… Я, значит, хозяина его дома нашёл, снимал он у него угол, угол хороший, в две комнаты с большой кроватью, а помимо ещё оплачивал одно место в конюшне для коня. Жил с бабой какой-то, хозяину говорил, что жена, но бабу называл не своей фамилией, а на другой манер. В общем, это всё непонятно, а детей у них не было. А баба та всё время просила у него денег на платья. О том ругалась с ним, говорила, что в гости к товаркам ходить ей не в чем.
— И куда они поехали на ночь глядя? — интересуется Волков. — Не смог узнать?
— Да как тут узнать… — качает головой Ёж. — Но я узнал, что недалеко. Мальчишка, что помогал прапорщику вещи таскать, сказал, что возница ныл всё время, просил их поторопиться, так как хочет до ночи назад в город поспеть, а если не поспеет, дескать, если ворота закроют, то он с Бломберга ещё денег просить станет. А значит, он из города выехал, но далеко не уехал.
— Верно, — соглашается барон. — Верно. Ты знаешь что? — он на секунду задумывается. — Ты сыщи того возницу. Может, кто его знает, может, лошадь у него приметная…
— Да… Верно… Сыщу, сыщу… — кивает Ёж. — Это вы хорошо придумали. Спрошу у мальчишки, у хозяина, кто вещички прапорщику возил, а потом среди извозных поспрашиваю. Так и найдём Бломберга этого.
Это было, конечно, важно — найти этого Бломберга, но генерал знал, что это не конечное звено в цепи. Простой прапорщик уж должен быть совсем лихим человеком, чтобы вот так вот отважиться саботировать свою службу. Не прийти на помощь важной фамилии.
И даже пусть так, пусть отважился бы он, может, человек это бесшабашный, а продолжили ему денег немало. Но тогда на следующее утро его бы со службы попёрли, а может, и из города выперли. Но стражники такого Ежу не рассказывали. Видно, прапорщик до самого приезда генерала в город на службе всё ещё состоял.
— Ладно, — заканчивает разговор Волков. — Деньги у тебя ещё есть?
— Есть, есть, — отвечает Герхард из Гровена. — Я и не потратил ничего из того, что вы дали, — он встаёт и тут спохватывается: — Да, вот дурья башка… Вот ещё что: девка одна городская на рынке, возле корыт у колодца, сказывала, что у её отца один из холуёв Гейзенберга две телеги купил. Отец вторую отдавать не хотел, мол, самому нужна, так он денег лишних отцу дал и обе телеги забрал. Вот так, господин.
— Хороший знак, — ответил барон. Если Малены и вправду бежать собрались из города, не дожидаясь «прихода Брюнхвальда с пушками», то затея его, кажется, удавалась.
— Хороший? — сомневается Герхард из Гровена. — Чего же тут хорошего? Обозлили вы их так, что они, не ровен час, соберутся все кто есть и кинутся на вас. А при вас всего двадцать людей. Могут и одолеть. Убить могут.
— Нет, не могут они меня одолеть, убить в открытую не могут, могли бы — давно бы уже попытались, — уверенно говорит генерал. — Я же фаворит герцога. А герцог наш известен своей строгостью, он даже со своими родственниками церемониться не станет, надо будет — отправит на эшафот. Слыхал я, что лет пятнадцать назад он отрубил голову своему племяннику за заговор. Так что напасть они могут на мальчишку-графа, на него герцогу наплевать, а я ему ещё нужен.
— Ну и хорошо, коли так, но вы бы, господин, всё равно людей ещё к себе позвали, — размышляет Ёж и встаёт. — Ладно, пойду я… — но прежде чем напялить уже свою дурацкую шапку и уйти, он и говорит: — Спасибо вам, господин.
— Спасибо? — генерал внимательно глядит на своего человека. — За что спасибо-то?
— За душевность вашу, — вдруг сообщает ему Герхард из Гровена. И поясняет, видя ещё большее удивление в глазах генерала: — За наш разговор. Я ведь свою историю никому никогда не рассказывал… Даже пьян бывал — и то молчал, а тут с вами поговорил… Я вам про свою жену, вы мне про вашу… И знаете, аж на душе легче стало.
— Вот и хорошо, — отвечает ему Волков. — Вот и ступай с лёгкой душой, возницу искать.
— Завтра сыщу, — обещает Ёж, надевает шапку, что больше похожа на тряпку, кланяется и уходит.
Ну и, естественно, в этот вечер заснуть быстро он не мог. Как тут можно заснуть, когда в голове столько разных мыслей, причём мыслей тревожных?
Глава 37
На рассвете, едва он проснулся, пришёл к нему монах, принёс записку от отца Бартоломея. И в той записке епископ Малена просил его к нему быть. Волков легко узнал красивый почерк старого учёного монаха.
— И когда же пастырь будет готов меня принять? — на всякий случай поинтересовался барон у монаха.
— О том мне не сказано, но сейчас Его Преосвященство собирается служить утреннюю в кафедрале. Может, после.
Просто так отец Бартоломей его звать не мог, они недавно виделись, значит, было что-то у святого отца скорое или важное, и он тогда говорит посланнику:
— Ступай, скажи пастырю что сейчас буду.
Кёршнеров он удивил, попросив столь ранний завтрак, но он успокоил их, сказав, что просто едет к утренней службе. Быстро перекусив со всем своим отрядом, на карете отправился к главному храму города. И был удивлён большим скоплением народа перед собором.
— А что это? — спросил генерал у первого же человека, что был рядом, как только вышел из кареты. — Отчего столько людей, может, праздник какой?
— Нет, — отвечал ему мужичок. — Сегодня епископ служит. Служба кончается, вот и набежали причаститься у него самого. Он по воскресениям служит обычно, но иной раз и в будний день, вот все и собираются на причастие.
Сгорбленная старушка, что слышала их, тут же приняла участие в разговоре:
— Отец Бартоломей — святой человек. Всех причастит, никого обделённым не отпустит, — говорила она с убеждением. — Святой человек. Вот попомните, господа, мои слова, его канонизируют.
— Ой, — махнул на неё рукой мужичок, — чего ты начала-то? Пастырь молод ещё, чего каркаешь, он ещё поживёт. Поживёт.
— Да я же не про то, дурень! — возмутилась таким непониманием бойкая старуха.
Волков усмехнулся, дослушивать их разговор не стал и пошёл в храм; солдаты расчищали ему путь среди столпившихся людей.
Люди толпились в дверях и проходах, но солдаты всё понимали и были относительно ласковы, в общем, генерал поспел к самому концу службы. А тут, как смолк прекрасный хор маленского кафедрала, сразу ударил колокол, стал вызванивать окончание литургии и призыв к причастию. По храму пошёл гул. Люди начали подниматься с мест, чтобы занять очередь к епископу, но тот, к счастию, увидал генерала и сделал ему знак: идите сюда; и произнёс так, что слышали многие:
— Рыцарь Божий Фолькоф, идите первым.
И тогда уже, на глазах у людей, Волков пробился к святому отцу. Отец Бартоломей первым делом подал ему руку для поцелуя, а потом на глазах многочисленной паствы и причастил как его положено: плотью, кровью. Приняв причастие, генерал и говорит епископу:
— Звали меня, святой отец?
— Звал, да… Но не думал, что вы придёте ко мне так скоро.
— У меня нынче много дел, вот думал до них успеть. Может, подождать мне, пока вы закончите службу?
— Ах, что вы, — епископ указывает рукой на толпы людей. — Здесь народа на два часа, рука устанет причащать, а вы не дождётесь. Я вот что вам хотел сказать: письмо из епархии пришло…
— Из Ланна?
— Из Ланна, из Ланна… Обычное письмо, что каждый месяц приходит. А вот в этом вдруг про вас спрашивали. Лично архиепископ вами интересовался. Здоровьем вашим, духом, про семью спрашивал. А в конце есть приписка, просит меня архиепископ Ланна и Фринланда передать вам приглашение.