— Тревога, — барон кивает: да, да, понимаю, как же без неё.
— Недавно в ночь была на улице святой Терезы большая пальба.
И опять Волков кивает: да, я знаю.
— Прокуратурой установлено, что вели ту стрельбу ваши люди, — продолжает консул. Но тут Волков поднимает руку, жестом тем перебивая консула:
— Прокуратурой установлено лишь, что мои люди вели ответную пальбу, — уточнил генерал и добавил: — Впредь я прошу вас именно так и говорить.
— Хорошо, хорошо, — сразу согласился Клюнг. — Пусть будет ответная стрельба.
«Быстро согласился, значит, пришли они не из-за стрельбы».
Так и оказалось. То, что сеньоры друг в друга постреливают или, к примеру режут оружием белым, то для всякого города оно дело обычное; тут и мастеровые с подмастерьями из разных цехов иной раз ножи в дело пускают, что уж о высокородных говорить. Явно волновались господа по другому поводу.
— В городе ходят слухи, — продолжал консул, — что ваш отряд, бывший с вами на войне, уже в Эвельрате и дня через три подойдёт к Малену.
Волков на этот тезис собеседника ничего не ответил, ни подтверждать его не стал, ни опровергать. Он сидел и слушал, что Клюнг скажет дальше. Но тут вместо консула снова заговорил бургомистр:
— Барон, люди в городе обеспокоены, уж больно страшно им слышать, что сюда, к нам, придёт три сотни ваших отборных людей, что будут при них пушки. Что из тех пушек они станут на улицах палить. Говорят, что стрелять будут по домам или как куда придётся…
Тут Волков уже и засмеялся: как куда придётся!
— Видно, вы, господа, думаете, что стрельба из пушек — дело дешёвое, — усмехается он. — Видно, вы и представить себе не можете, сколько же стоит один выстрел из полукартауны.
Тут даже Кёршнер, человек от пушечной стрельбы далёкий, кажется, и он стал посмеиваться. И вся атмосфера за столом, бывшая до того тяжёлой и серьёзной, вдруг как-то помягчела сразу. А Клюнг продолжает:
— Но стрелять вы всё-таки думаете?
— А что же вы, господа, хотите от меня? — вдруг спрашивает у них генерал и даже руками разводит, как бы давая понять им, что он сие отвратить ну никак не в силах. — Иным способом разве негодяев остановишь, раз они в крепких домах заперлись?
— То есть войне быть? — уточнил бургомистр.
— Справедливости, господа! — поправил его генерал. — Возмездию! — и тут же он стал свою мысль пояснять: — Разве я вправе отвечать кротостью на дело кровавое и злобное? Какой же я после того буду рыцарь, какой я буду друг, если за меня люди раны понесли, угрозу терпели и нападки, а я всё это негодяям с рук спущу? Кто же меня после этого другом полагать захочет? Вот спросите хоть у господина Кёршнера, который полночи оборонял мою сестру и моего племянника: будет ли у нас дружба, если я врагам за поругание его дома не воздам? Что я за рыцарь, что за вождь у солдат, если я труса буду праздновать, злобу и подлость поощряя?
И тут все визитёры молчат, нечего им сказать, а потом смотрят на бургомистра: ну давай, тогда ты скажи ему.
И, понимая, что никто на себя подобную смелость брать более не хочет, Ольбрехт наконец заявляет:
— Город не хочет, чтобы тут началась большая стрельба. Резня всякая.
Этого как Волков и ждал, было бы хуже, если бы они стали ему поддакивать.
— Ах город не хочет? — тут уже генерал перестал сдерживаться и решил показать себя, показать свой гнев, и уж он это умел; лицо его почернело от злости, он встал из своего кресла и навис над столом. — А что хочет ваш город?! Чтобы мою сестру и племянника убили?! Или чтобы избивали уважаемых людей на улицах?! — он буквально прокричал это в лицо бургомистру. — Или город хочет, чтобы на дома честных граждан по ночам нападали разбойники?! Брали их штурмом?! — тут он поворачивает свой свирепый лик к начальнику стражи. — Напасть на карету, в которой ехала графиня с графом… — он чуть сбавляет тон, и в его голосе появляются нотки сарказма. — Ну, допустим, стража не всесильна… Да, дело было днём. Да, у святого места… Тем не менее, отсутствие стражи ещё можно понять: отошли с площади, пошли выпить пива, ещё что-то… Но что вы скажете насчёт нападения на дом Фейлингов? Отчего не поспешила стража к ним на помощь? И что вы скажете на нападение на этот дом? — тут снова генерал срывается на рык. — Этот дом негодяи штурмовали полночи! — тут он почти орёт в лицо Мёльнеру. — Где была ваша стража, когда разбойники нападали на дом моего родственника?! Где…?! Была…?! Ваша…?! Стража…?!
И тут капитан стражи пошёл багровыми пятнами по лицу, насупился, стал раздувать ноздри и отвечает генералу:
— Ваш тон, он… он обидный. Тем более что я тут совершенно ни при чём, я в ту ночь не был в городе вообще.
— Не были в городе? — тут генерал сбавил тон, теперь ему было интересно, по своим ли делам Мёльнер уехал из города или его отослали специально. — И почему же вас не было в городе?
Но капитан всё ещё пыхтел от возмущения и отвечал Волкову дольно заносчиво:
— И что же… я перед вами отчёт держать теперь должен?
— Я, между прочим, — напомнил ему барон, — почётный маршал города Малена, вы о том, видно, позабыли? Но я вас пока не прошу отчитываться, хотя на вашем месте я бы в первый день моего приезда прибежал ко мне и всё бы рассказал, как было, чтобы никто на меня дурного не подумал; но вы не пришли, и посему я пока не решил, глупы вы просто или к подлому делу причастны? И посему я вас просто… — он тут сделал знак, как бы подтверждая своё доброе расположение, — просто спрашиваю: отчего так странно происходит, что в тот самый день и в ту самую ночь, когда в городе случаются бесчинства, глава городской стражи за город уезжает?
И вот тут, когда командиру стражников было объяснено, тот всё понял и заговорил он теперь совсем по-другому. Он стал говорить мягче и сразу начал искать оправдание:
— Да вот же господин Клюнг сидит тут, я ему докладывал, что уеду к жене, у неё отец при смерти, ей нужно со стариком проститься было, я и сказал господину консулу, а он сказал: ну езжай; откуда же мне было знать, что тут такое начнётся.
Говорил всё это капитан искренне, может даже, и не врал. Уж больно он не стеснялся всё сваливать на своего начальника.
— Дело не в том, что старший офицер уехал, — начал консул, — дело в том, что другие не смогли или не захотели…
Но генерал его остановил жестом:
— Того, что в ту ночь дежурил, мы сыщем и спросим с него, и уже поверьте мне, господа, тогда всю правду и узнаем.
— И мы с этим согласны, — сразу за тем произнёс бургомистр, но и его генерал остановил:
— А вас, Ольбрехт, говорят, в тот день злодеи под оружием держали, воспрещали дома покидать. Правда это?
— Ну уж не совсем… — начал мяться бургомистр. — Просто пришли люди…
Но генерал машет рукой:
— Ах, оставьте это… Просто пришли люди… Вы потом почему не устроили розыск тех людей? Почему не заставили прокурора искать зачинщиков всего этого?
— Так прокурор мне неподвластен! — восклицает бургомистр.
— Неподвластен? — Волков удивляется и замолкает на мгновение. — А кому же он подвластен?
— Его назначает совет города, — отвечает Ольбрехт — так же, как и судей, и никто из них перед бургомистром не в ответе.
— И вот всё у вас так! Всё! — снова неистовствует барон. — Никто ни за что ответа не несёт, словно в республике проживаете. Почем отпустили разбойников Ульберта? Почему их в пример другим не повесили?
Тут все гости молчат. Лишь бургомистр за всех отдувается:
— Отпустили разбойников? Ну, не знаю… То дела судейские…
— Дела судейские? — ещё больше злится генерал. — Вы половиной города не далее как этой весной приходили ко мне и просили, чтобы я разбойника Вепря утихомирил, — он теперь обращается к капитану стражи: — Вы же сами собирали их лодки по реке, как же потом вы разбойников выпустили?
Мёльнер лишь качает головой:
— Ну не я же их выпустил… Я же напротив… Я же их ловить был готов… Это всё… — он не договаривает.
И Волков продолжает, как будто ему говоря:
— Вот и доиграетесь вы, господа горожане, доиграетесь, — тут барон начинает привирать. Сгущать краски. — Мне фогт Фринланда письмо прислал. Злое письмо. Угрожает фогт. Говорит, ещё одно нападение на его купцов Ульберт совершит — и он не дозволит более купцам из Ребенрее швартоваться у пристаней Фринланда. Вы этого, господа, добиваетесь? А кантоны скоро из-за Ульберта, ещё вам воспретят по реке ходить, и правильно сделают. Что будете делать? Воевать с горцами решитесь? Может, посольство к ним пошлёте? — тут генерал берёт короткую паузу и продолжает уже спокойнее: — Я-то и с Фринландом, и с горцами договорюсь, они мои лодки и швартовать, и пропускать будут, а вот вы про свои сами договаривайтесь, герцогу пишите, пусть он вас спасает. Кстати, как только герцог меня к себе позовёт на доклад, так я ему непременно сообщу, что торговля в его южных землях находится под угрозой, а если он поинтересуется, отчего так, я уж, скажу вам честно, своему сеньору врать не стану, а скажу как есть. Скажу, что горожане ворам речным потакают. Скажу, что я воров ловлю, а прокурор городской их выпускает. Дескать, воруйте дальше. Уж пусть герцог сам думает, кто тут, в Малене, торговле мешает.
И это были его главные козыри, решающие козыри.
Мнение сюзерена и торговля.
Эти карты Малены ничем перебить не могли. Уж злить курфюрста земли Ребенрее, зная его крутой нрав, не каждый решится. Тем более купчишки городские за последнее время очень уж пристрастились к удобной и выгодной торговле по реке. И торговля та стала для них прибыльна, товары из Малена: зерно, железные изделия, бронза — всё это уже доходило и до больших рынков Хоккенхайма, а хмель так уходил и ещё дальше, до самых Нижних земель, где из него еретики варили себе пиво. Конечно, рисковать хорошим доходом местные фамилии явно не хотели. И тогда бургомистр стал озираться по сторонам, смотреть на писарей, что пришли с ним. Даже на притихшего хозяина дома посмотрел и наконец произнёс: