«Клевещет».
Фридрих Ламме пусть и говорил как простой, и вид всё ещё имел не господский, хоть и рядился теперь в хорошую одежду, и пьян бывал, но человеком он был безусловно умным. Он всё понимал и правильно выбирал слова, когда то было нужно. Впрочем, его ум не распространялся на его отношения с женщинами, но как раз это Волкова волновало мало.
— Ежа найдёшь… — только начал генерал, а Сыч уже махал руками, морщился и говорил:
— Экселенц, да на кой чёрт он нужен, без него обойдусь… Вы только скажите…
— Хватит, — весьма резко оборвал его Волков и, выдержав паузу и поняв, что Фриц его слушает, продолжил: — Прекрати вести себя как обиженная баба. Он толковый малый оказался, много умеющий…
— Это я его всему обучил, — вставил коннетабль. — Он сюда приехал дурак дураком, ничего не умел, он вообще столяр, он стулья всю жизнь до того делал, как потом выяснилось… Да и то в мастера так и не выбился…
— Ты, ты научил его всему, — согласился Волков, понимая, что для Сыча это важно, — я в том не сомневаюсь, но ваши склоки, драки и обиды сейчас не к месту, понял? Помирись с ним. Он мне нужен. И тебе тоже, ты не забывай, он твой помощник.
— Как прикажете, экселенц, — отвечает Сыч таким тоном, который Волкову успокоения не прибавляет.
— Найдёшь его, — продолжает барон. — Он в трактире «У кумушки Мари» по вечерам тебя будет ждать. Он уже подыскивает местечко, где с болтуном можно будет поговорить. И давай там без склок.
— Ладно, — говорит Сыч, — без склок так без склок, я ж понимаю, дело прежде всего, а дело серьёзное.
— Вот именно, — соглашается Волков, — дело серьёзное, а тебя уже в городе знают, так что делай всё тихо, лучше ночью…
— Уж этому меня учить не нужно, — важничает Сыч. — И сам всё понимаю.
— Понял, не учу, — соглашается Волков. Соглашается с подчёркнутым уважением. И Сычу, и всякому другому человеку, что достиг в своём деле каких-то вершин, уважение надобно. Спесь в делах, в которых надобно полагаться на людей, неуместна и вредна. — Кстати, а что тот человек… ну, из Ланна, письмо которого ты мне приносил, не отозвался ещё?
— Нет, не отозвался. Я ему написал пару строк, чтобы приезжал, как вы и велели, но письмо то до Ланна, думаю, ещё и дойти не успело, — отвечает Фриц Ламме.
— Угу, — кивает генерал. — Я в Вильбург уеду к сеньору, так если он ответит или вдруг приедет, ты его не отпускай, приюти, у меня на него планы есть. Помочь он нам должен.
— Ну да… — соглашается Сыч, — нам он пригодится. Думаю, после того что эти ублюдки сотворили, пока вас не было, нам нужно будет со многими, со многими из них тихохонько переговорить.
Всё-таки Сыч был человеком действительно смышлёным, человеком, на которого можно положиться. Он всё понимал и, главное, готов был делать неприятное, опасное, но нужное дело.
Глава 43
Утро следующего дня, как обычно, начиналось с криков сыновей, снова они дрались и орали, отвлекали отца от письменных дел. Гюнтер наливал ему настойки для укрепления здоровья, жена сновала по комнатам, возбуждённая и радостная предстоящей поездкой, а он писал письма своим «родственницам» в Ланн.
Ну, Брунхильде написал, дескать, рад, что граф теперь в безопасности, что тоже скучает по нему и надеется, что выйдет случай навестить его. В общем, ничего важного. А вот Агнес… У «племянницы» он справлялся об интересах архиепископа: дескать, что старый поп задумал, зачем Волков ему понадобился?
Ну и, конечно, он не стал стесняться и написал Агнес, что если родственники её жениха хотят преподнести ему подарок… то деньги ему совсем не помешают. Честно говоря, генерал ощущал непрочность своей позиции после того, как мерзавцы на рынках стали кричать всякое про Брунхильду. И мысль о завершении строительства замка его не покидала ни днём, ни ночью.
— Куда вы? — сразу насторожилась баронесса, когда он звал фон Готта и Кляйбера и велел им седлать коней.
— Заеду к сестре, а потом доеду до замка, — отвечал, принимая от Гюнтера одежду.
— Хоть бы день дома побыли, — начались извечные упрёки супруги.
— Хорошо, — вдруг соглашается он, — а вы к замку тогда езжайте, посмотрите, не пьян ли сторож, проверьте, не воруют ли мужики кирпич, он там у северных башен сложен, — тут генерал вспоминает: — Ещё посчитайте, сколько ещё мужиков надо будет на барщину гонять, чтобы закончить ров под западной стеной. Там ров-то до сих пор до берега не дотянут, — Гюнтер помогает ему натянуть сапоги для верховой езды, а барон смотрит на жену, — ну так что, дома мне посидеть, а вы за меня дела поделаете?
Конечно, никаких кирпичей баронесса считать не собирается, а лишь восклицает ему в ответ:
— А когда же мы в Вильбург поедем?!
— Не раньше, чем сюда придёт Карл, — стараясь быть спокойным, отвечает Волков.
— Так к чему нам его ждать? — не унимается баронесса.
— Господь милосердный! — генерал уже закончил свой туалет и готов уйти. — Вы успокоитесь или нет?! Или вы так и будете меня донимать? Ещё раз вам говорю, пока Карл не приведёт сюда отряд, мы в Вильбург не поедем!
После заехал к сестре, для начала поговорил с Рене, выдал ему восемьсот талеров из того серебра, что получил от горожан на поимку разбойника Ульберта.
— Друг мой, поручаю вам собрать отряд, человек в сто пятьдесят. Возьмите Рудемана, он уже его ловил и те места знает, вообще он толковый малый…
— Да, я тоже заметил, что он сообразительный, — согласился полковник. — Ничего объяснять не нужно, взялся и делает.
— Вот и езжайте для начала с ним в Мален, там капитан Вайзен — вы должны помнить его, он командир городского ополчения — так вот, у него просите лошадей, телеги, провиант и людей; главное — пусть людей даст, нужны заставы на дорогах. К северо-востоку от города сплошная дикость: пойма, болота, леса гнилые… там всё нужно прочёсывать. Объясните ему, что людей у вас на всё не хватит, пусть стражу гонят в помощь, пусть ополчение соберут, хотя бы полсотни кавалеристов…
Но Рене… родственничек… не был бы Рене, если бы, ещё не съездив в город и ни с кем не поговорив, уже не начал сомневаться.
— А дадут ли телеги с лошадями? А согласятся ли помогать? Станут ли собирать ополчение?
— Рене, — Волков повышает голос, — езжайте и выясните, и после мне доложите. И побыстрее делайте всё, пока я не уехал. Так что не тяните, собирайтесь сейчас.
Сестра.
Тереза Рене всегда была тиха. Тиха и малословна. Простое платье, обычный чепец, какой носят самые простые женщины, только отлично выстиранный. Волосы у неё были темнее, чем у барона, и посему седина на них была сильнее заметна. Он обнял её. Если честно, Волков не помнил своего детства. Почти не помнил. Не помнил и какой тогда была его сестра. Потом он выпустил её из объятий и осмотрел.
— Как твоё здоровье?
— Слава Богу, ничего такого, что не было бы по возрасту, — отвечает она ему весьма толково. — Я про вас, брат, волнуюсь только. Все эти ваши войны…
Он морщится:
— Только ты ещё не начинай, я этого дома всего наслушался, — он, не выпуская её руки, садится за стол, она садится рядом, и генерал, разглядев её, продолжает: — Я смотрю, муж тебя подарками не избаловал.
— Ой, нет… Всё хорошо, он меня любит. Я сам себе лишнего не покупаю, детям много нужно всего.
— Любит? — переспрашивает барон.
— Любит, любит, — кивает Тереза и улыбается, чуть смущаясь, — ревнует даже.
— Ревнует? — удивляется брат.
— Ой, — она машет рукой и смеётся. — Я же пристрастилась к кофе, по вашей заслуге, так ко мне с прошлой зимы стал отец Семион ходить, мы с ним кофе пьём, муж кофе не выносит, а святой отец жалует очень… Он такой умный, столько всего знает. Учёный человек, — Тереза смеётся. — Иной раз пьяненький заходит. Так муж стал спрашивать, мол, чего он к тебе ходит, он развратный человек, — она косится на дверь и опять смеётся, — и спрашивает: а когда меня нет, он тоже к тебе ходит? А я ему говорю, что когда мужа дома нет, то я отца Семиона в дом не допускаю — и никого не пускаю, чтобы кривотолков не было. А муж всё равно после этого злился, не разговаривал со мной полдня, — сестра опять смеётся, но тихо и прикрывая рот ладошкой, и снова косится на дверь. И потом добавляет: — Любит меня.
— Так что ж он тебе денег не дает, раз любит?
— Даёт, — отвечает сестра. — Так я всё складываю. И Бруно иной раз заходит, когда в Эшбахте бывает, и тоже денег дарит, то золотой, то два.
— Ах вот как? — Волков рад, что его племянник не забывает её. — Он тебя навещает?
— Навещает, навещает, всё зовёт меня к себе в дом, на тот берег, внучат посмотреть, да всё не соберусь.
— Ты уж соберись, пожалуйста, — строго выговаривает ей брат. — В самом деле не так уж много у нас родственников, — тут он вспоминает большую враждебную фамилию, — не то, что у некоторых.
— Съезжу, — обещает Тереза. — Отвезу подарков детишкам.
— Подарки твои им не нужны, — говорит её генерал, — они с младенчества с серебра едят, — тут он делает паузу. И потом заводит тот разговор, ради которого он и пришёл к ней: — Тут всякое произошло…
— Вы про графиню, — сестра крестится, — храни их Господь. Ужас, какой ужас… Как на чадо невинное покуситься можно?‥
— Я не про то, — прерывает её Волков. — О другом сказать хочу.
— О чём же?
— Тут слухи всякие ходят про Брунхильду… — он смотрит на Терезу, а та ждёт, что он ещё ей скажет. — Говорят, что не сестра она нам. И вот вдруг… если кто тебя спросит…
— А кто спросить-то может? — сестра насторожилась.
— А что, до сих пор никто у тебя не спрашивал?
— Муж спрашивал, дети, — сразу ответила она. — Спрашивали, какой сестрой она мне доводится.
— И что же ты ответила? — Волкову было очень интересно это знать.
— Сказала, что её отец, Петер, был младшим братом нашего отца, и у него был сын и дочь, так вот дочь — это Брунхильда.
— Сама сочинила? — удивляется свой сестре барон; он-то всегда считал её пр