остушкой, а тут вон как.
— Ну а кто же мне помог-то?
— Хорошо, умница, — он теперь продолжает её сказку. — Ты дядю Петера никогда не видела, он жил где-то в Нижних землях, морем промышлял, как и наш отец. Дядя наш умер от чумы, и тётка тоже, а вот Брунхильда и Агнес как раз из того колена. Это я тебя с ними познакомил. Поняла?
— Поняла, — отвечает сестра, теперь она уже не весела, смотрит на брата с тревогой. — А кто же спрашивать будет?
— Никто, никто, — успокаивает женщину генерал, он обнимает её, — но если вдруг… чтобы так и говорила. Брунхильда — дочь дяди Петера, — но, видно, он сестру не успокоил, и вопросы у неё оставались; и чтобы не отвечать на них, он и говорит: — Муж твой в Мален едет, ехала бы с ним, навестила бы внучку. Кёршнеры… Клара просила передать, что ждёт тебя. Так что собирайся.
— Ах, — сестра сразу позабыла о странном и тревожном разговоре, едва он упомянул о внучке. — Как там она, как цветочек наш?
— Так вот езжай и выясни, — генерал стал собираться. — Не торчи в четырёх стенах колодой, за реку к Бруно боишься ехать, так хоть ко внучке наведайся.
Путь до замка неблизкий, но зато он посмотрел свои уделы. Вдоль реки, на берегах, где раньше до мая в глинистой почве стояла вода, теперь, высились домики. Небольшие такие дома, с белёными стенами, с печными трубами, крепкие. Вокруг домишек — огороды, засаженные капустой, дворы с поросятами… Козы на всех пригорках, щиплют кусты… Коровы иной раз встречаются. Так и тянулись домишки вдоль всей реки. Как говорится: не густо, но и не пусто. И что его радовало, так это дети во всех дворах. Бабы видели его, кланялись ещё издали. Он им тоже кивал. Иной раз перебрасывался словом с молодухой какой-нибудь симпатичной, спрашивал про здоровье детей, и, получив ответ, ехал дальше. А вот мужиков не было. И правильно, чего мужу доброму днём у дома сидеть? Человек должен работать.
А чем ближе подъезжали к замку, тем домов становилось больше. Тут и земля уже хорошая была, да и жить у замка считалось престижно. Ёган разрешил нарезать огороды побольше. Вокруг домов заборчики. Здесь было хорошо.
Замок было уже хорошо видно, когда на одном из пригорков над рекою он увидал мужичка с лопатой, ковырявшегося в земле, — он что-то копал вдоль натянутой на колышки бечевы.
Мужик, увидав господина и его оруженосцев, перестал копать, снял шапку и поклонился. А Волков, заинтересовавшись его работой, подъехал, оглядел обнесённое колышками немалое пространство и спросил:
— Почтенный человек, а что же ты тут делаешь?
— Так копаю, — ответил тот. И, обведя рукой вокруг, пояснил: — Вот велено обвести эти верёвки канавкой.
— А что же тут будет?
— Так церковь строить будут, — отвечал мужик. — Два дня, как монахи с архитектором приезжали из Малена. Вот, значит, сказали, что будет тут храм Страстей Господних… Через неделю начнут уже люди фундамент копать.
Место под храм выбрали удачно. Его будет видно с реки. Хорошо, если храм будет красив. Нет, он обязательно должен быть красив, чтобы люди, проплывая по Марте, видели его величественный и грозный замок и прекрасную церковь рядом. Впрочем, он был уверен, что Бригитт, женщина, наделённая не только бесконечной тягой к чистоте и порядку, но и тонким вкусом, утвердит хороший проект. Церковь непременно будет красивой.
Это были приятные новости. Если не задумываться над его положением. Если думать, что Эшбахт навсегда останется за ним. А если вдруг герцог лишит его лена, и всё это, всё, что он создавал годами, будет у него отнято? Он из глинистых холмов на отшибе, сплошь заросших густым кустарником, — по сути, из безлюдной пустыни — создал хорошо устроенное, обжитое и весьма прибыльное баронство. И теперь, конечно, ему очень не хотелось бы всё это терять. Терять то, что стало предметом зависти всех местных сеньоров, терять огромный доход, что приносили его земли и торговля, терять часть жизни, что он сюда вложил.
Всё было в порядке, сторож был на месте, кирпич, что был сложен в замке, никто не разворовывал, доски и брус, надобные для строительства, были укрыты от дождей.
Замок был действительно хорош, грозен. Он был действительно неприступен. Вернее, будет, когда завершится строительство. Нет, не зря Волков потратил на него столько денег и усилий. Не зря потратил на него часть своей жизни. Ему не стыдно будет передать своё наследство потомкам.
Барон не поленился и поднялся на стены, обошёл замок по периметру. Виды на реку открывались великолепные, а с южной стены и из окон его покоев будет видна и церковь, что уже закладывается на холме.
Ему очень нравилось это место. Река летом — просто чудесна. Вот только где взять денег, чтобы закончить наконец строительство?
«Тысяча золотых, чтобы только закончить».
А отделка покоев: паркеты, обивки и гобелены, большие окна, зеркала, посуда, купальня… Мебель! И это только для господских комнат. А людям тоже нужны столы, лавки, кровати, посуда для готовки еды…
«На всё это надобно будет ещё три тысячи. Не меньше… Ещё и цены всё время растут».
Деньги, деньги, деньги… Они были очень ему нужны, ведь без замка Волков никогда не почувствовал бы себя спокойно в этом месте.
Глава 44
Видно, мужики сообщили управляющему, что барон осматривает берег, и Кахельбаум поспешил его встретить. Когда Волков уже был на половине пути обратно, он увидел лёгкую повозку с двумя людьми, то был его управляющий и один из его помощников. Кахельбаум был рад, что Волков возвращается один, офицеров при нём нет, и всё внимание хозяина будет сосредоточено только на его докладе. И сразу начал с того, что урожай в этому году может быть плохой или не очень хороший, ибо стоит большая сушь, и из яровых хорошо взошла только рожь, а вот пшеница, овёс будут плохи; возможно, ещё ячмень уродится, так как сеют его на отшибах, на плохой земле, но как раз там после весны в земле сохранилась влага, вот и вышло, что ячмень удастся, хотя и не так, как в прежний год.
— А с горохом и хмелем тоже всё нехорошо, — продолжал Кахельбаум, — горох по весне стал набирать хорошо, но уже к маю перестал набухать, и хмель стоит вялый, — он тут поясняет: — И немудрено — за последние пять недель дождь был один раз, да и то лёгкий.
Это генерал и сам всё это видел, проезжая мимо полей, и управляющий лишь подтвердил его наблюдения: урожай будет плохой. А значит, и доходы будут меньше. Но у него были обязательства перед кредиторами: и проценты надобно гасить, и оговорённые части кредитов надобно по осени будет выплачивать, а менялам и банкирам дел до плохого урожая нет. Им, будь добр, плати. Откуда хочешь возьми и им отдай. А иначе… Иначе всё пересчитано будет.
Но тут же управляющий его немного утешает:
— Но я приезжающих купцов спрашиваю: а в иных местах такая же сушь стоит? Они и говорят: жар стоит повсеместно, урожая доброго нигде не предвидится. Вот я и подумал, господин барон: те остатки зерна, что вы мне велели до осеннего сбора продать, теперь вовсе до зимы не продавать; осенью, как все поймут, что избытка хлеба и овса не случится, так цены и вырастут, вырастут сразу. Такое не раз приключалось уже. И мы, хоть в объёме и потеряем значительно, в деньгах может и ничего не потеряем.
— А куда же вы собираетесь новый урожай складывать? — говорит ему генерал. — У нас половина амбаров ещё зерном озимым забита.
— Вот о том я и хотел с вами поговорить, — продолжает управляющий. — Нам нужно новый амбар ставить, я уже и место приглядел недалеко от причалов. Место высокое, там вода по весне и в дожди собираться не будет, на ветру будет амбар стоять, зерно сухо будет. Поставим его на фундамент, так и крыс будет меньше.
— Большой амбар, да ещё и на фундаменте? — сомневается генерал. — У вас много денег появилось?
— В казне сейчас семьсот шесть талеров, — отвечает ему управляющий, — думаю, что в четыре сотни уложимся. А ещё думаю, что придёт от одного купца серебра на восемьсот шестьдесят монет, так на те деньги и на оставшиеся от постройки амбара нового начать у мужиков скупать их ещё несобранное зерно авансом, брать у них по нынешним ценам. То хороший прибыток по зиме получится. В половину от вложенного.
— Польстятся ли? — сомневается Волков. — Мужик ведь тоже не дурак у нас. Он тоже понимает, что урожай будет худой и что цены по осени не упадут, а вырастут.
— Польстятся, многие польстятся; а нет, так никого же неволить не будем, не захочет кто, ну и Бог с ним. Но многим деньга всегда надобна, многим невтерпёж, захотят деньгу вперёд взять, жадность — она всегда с глупостью вместе ходит, — уверяет его Кахельбаум. — Только добро ваше на то нужно.
— Ну хорошо, — соглашается барон. Но соглашается с тяжёлым сердцем, он понимает, что денег на осенние выплаты у него не будет, вернее, будет их мало, но хорошо в год неурожая к зиме с полными амбарами быть. Зимой или весной цена после неурожайного года всегда высока, всегда. Вот тогда он все текущие долги и покроет. А до весны… ну, придётся как-то выкручиваться. Ну что ж… То ему не впервой.
Потом он хотел поехать с управляющим в Амбары, поглядеть пирсы и склады, так как всё ценное требует ухода и всему нужен ремонт, и Кахельбаум уже заводил о ремонтах речь. Но уже на развилке дороги он повстречал майора Дорфуса.
— Доброго здравия вам, господин генерал, — приветствовал Волкова его офицер.
— О, здравствуйте, Эрик Георг, — совсем по-простому, буквально по-соседски, отвечал ему барон, — переправились уже?
— Да, карета с вашим серебром уже к вам поехала, господин полковник намеревается пушки завтра переправлять, а людей уже, думаю, начал, — отрапортовал майор.
— А вас он отпустил домой, что ли? — сам Волков не очень-то верил, что Карл Брюнхвальд даст такое послабление своему подчинённому.
— Нет, конечно; я приехал с Мильке просить у вас лошадей. Наши, что пушки тащили, просто из сил выбились за поход, похудели ужасно, им надобен отдых, а пушки ещё до Эшбахта тянуть, опять в горку.