— Вот пойду и проверю, — довольно холодно замечает ей супруг. — Теперь буду стараться изо всех сил, чтобы вашему родственнику угодить, может, одарит домом побольше, уж вас порадовать надеюсь.
Супруга смотрит на него с укором, а потом и спрашивает:
— А деньги на платья и на прочую одежду когда мне дадите?
Волков жестом просит Гунтера подать ему дорожный ларец. Слуга всё понимает сразу и ставит тяжёлый ларец перед господином на стол. Волков ключиком отпирает его и отсчитывает супруге горку серебра, затем всё складывает в кошель с наставлением:
— Здесь двести талеров. Пятьдесят монет оставьте, завтра сам вам платье подберу.
Дом был мал для его семьи и всех тех людей, что с ним приехали. Во дворе места хватило всего на одну карету, а в конюшне поместилось всего шесть коней. Карету, две телеги, дюжину лошадей и почти всю охрану, что он взял с собой, пришлось размещать в постоялых дворах, что были по соседству. Кляйбер места для лошадей и людей, конечно, нашёл, вот только стоило это недёшево. Тут, в столице, всё было недёшево. И посему генерал надеялся управиться со всеми делами как можно быстрее и из Вильбурга отбыть.
«Хорошо бы управиться дня за три, — мечтал генерал. — Доклад на совете, потом пару дней пройтись по приёмным, попробовать выклянчить каких-нибудь денег в награду за Винцлау, а потом и уехать отсюда побыстрее». Но с самых первых его шагов по идеально убранному дворцу он понял, что придётся ему подождать. Уже въехав во двор, по количеству карет и людей воинских, всяких посетителей, по количеству слуг с лакеями в том числе, он стал думать, что герцога во дворце нет. И оказался прав. Офицер стражи у дверей сообщил ему, что его высочество отбыл в Хардтвальд и когда вернётся, офицеру было неизвестно.
Хардтвальд — любимое место, где Его Высочество предавался главному развлечению знати, охоте; по сути, то был большой охотничий парк с множеством охотничьих домиков и уютных лесных замков, и тянулся тот парк вдоль реки Марты на многие вёрсты. И ехать до парка, до главного замка, надобно было день, и то на хороших конях.
«Нет, не поеду, устал уже от дороги, живу в каретах и постоялых дворах, — решает для себя генерал. И думает, идя по коридорам дворца: — Вот в этом весь наш герцог, наш сеньор… Сначала торопит: езжай быстрее, дела не терпят; гонца с письмом шлёт, а потом вдруг стало его очаровательной фаворитке скучно, и он со всем двором отправляется на охоту».
Раздражение. Фон Готт и Кляйбер, видя настроение командира, ничего не говорят, идут сзади молча.
Ничего тут не попишешь, злиться нет смысла… Он поднимается на самый последний этаж; здесь почти нет людей, и лакеев мало, сюда редко кто забирается из придворных или просителей. Здесь почти всегда пустая приёмная его приятеля барона фон Виттернауфа, министра по тайным делам Его Высочества. Секретарь, конечно же, Волкова узнаёт, кланяется ему и сообщает:
— Господин министр отсутствует.
— Уехал с герцогом в Хардтвальд? — догадывается генерал.
— Нет, — отвечает секретарь, он юноша умный, куда уехал начальник, он не говорит, а лишь сообщает: — Господин барон обещал вернуться через два дня.
«Значит, где-то обделывает очередное дельце по поручению курфюрста. Жаль… Хоть было бы от кого новости узнать». Он заглянул в приёмную канцлера… Видно, тот тоже не уехал с курфюрстом — приёмная битком, аж дышать нечем, и генерал, быстро раскланявшись с парой знакомых, поспешил оттуда уйти. И тут, уже у главной лестницы дворца, стучат туфельки по мрамору ступеней, и его догоняет…
— Барон… Барон, подождите меня…
Ах, как она была хороша… развратна и привлекательна. Это была Амалия Цельвиг… Платье её по дворцовой моде было так открыто, что и руки, и грудь её были обнажены, а голову не покрывала и самая маленькая тряпица, словно она была юной девой, а не пожившей уже тридцатилетней женщиной. И ему, конечно, надо бы было держаться от столь раскованных особ подальше, особенно на людях, но генерал пренебрёг всякими приличиями и протянул к ней обе руки.
— Ах, дорогая моя, — он разглядел её получше и удивился: — Кажется, вы помолодели с последней нашей встречи.
— Я выхожу замуж, — сразу похвасталась придворная дама, поднимаясь на цыпочки и прижимаясь к его щеке своей щёчкой, — мой жених работает в казначействе. Ах, как хорошо, что мне о вас сообщили лакеи от входа. А то слухи о том, что вы приезжаете, ходят по замку уже неделю, а вас всё нет. Вас уже все заждались.
От неё пахло духами и чем-то таким, чем веет от легкомысленных дам, обитающих во дворце. Грудь красотки так близка, её соски под материей платья почти прикасаются к его груди. Барона так и подмывает положить ей руку… хотя бы на её округлые предплечья.
«Распутная… И именно это её распутство так притягательно. И как она может носить такие платья, когда у неё есть теперь жених?».
— Вот как? — удивился генерал и усмехнулся. — По герцогу не сказать, что он сильно меня ждал.
— Ах, не смотрите на то, что он уехал, у него последнее время отношения с Софией нехороши. Вот он и пытается… — говорит ему красотка, чуть понизив голос.
— Нехороши отношения? — переспросил Волков.
И тут Амалия и вовсе зашептала:
— Я не хотела писать вам о том в письме, но говорят, что юная фон Аленберг не так опытна, чтобы разжигать в нашем господине огонь страсти всякий раз, когда он того желает, — она сделала ему знак, подняв многозначительно брови, — а господин-то уже немолод…
Да уж… Барон на секунду задумался… Почему-то генералу этот рассказ про герцога показался… печальным. Сеньор его действительно был немолод, он лет на шесть или даже семь был старше самого Волкова. И тут генерал вдруг подумал, что через семь или восемь лет, может статься, и в нём самом уже не так легко будет разгораться огонь страстей.
«Времени не так уж и много… Пролетит оно так быстро, что и оглянуться не успеешь… Моргнёшь, а твой старший сын уже и в седле… Так что нужно спешить жить».
И, словно поняв его мысли, Амалия ему и говорит тихо:
— Барон, а я по вам скучала, не желаете пригласить меня к себе?
— Желаю, — Волков опять оглядывает её открытые плечи; он всегда вспоминал, как она могла абсолютно голой, не обращая никакого внимания на слуг, — ну, это присуще, кажется, всем придворным — сесть за стол завтракать. И он повторил со вздохом: — Желаю, но на сей раз я приехал с женой. Пригласить вас к себе в дом я, конечно же, не могу, да и увезти вас куда-нибудь в трактир тоже. Жене обещал быть к ужину. Кстати, а как же на то посмотрел бы ваш жених?
— Мой жених? — придворная красотка смеётся. — Он целует мне руки… И ноги… И дальше то делать будет. А его семейка молит Господа за то, что я устроила их сыночка в казначейство.
— Ах вот как это было?
— Конечно, — отвечает Амалия. Кажется, она даже гордилась этим. — Он был всего-навсего соискатель на должность, а таких было две дюжины, это я его туда устроила, первый писарь казначейства Прулинг — мой старый друг.
— Друг? — смеётся генерал. — Друг, который время от времени заглядывает вам под юбки?
— Ах, мой дорогой генерал, — нерадостно вздыхает красотка. — Женщине при дворе так не просто выживать. Ей приходиться заводить друзей среди придворных, — и она замечает уже довольно цинично: — Главное здесь — не переступать черту и не скатываться до уровня поваров и лакеев. Друзья должны быть высокопоставленные. Так что дружбе с вами мой жених точно противиться не станет, ещё и похвалит меня, — она наконец смеётся. — Напутствует меня как-нибудь: «Сделайте всё, моя птичка, чтобы генерал остался счастлив».
Волков тоже смеётся и замечает:
— Иметь такую суженую вредно для гордости, но полезно для карьеры.
— Конечно; тут, при дворе, многие так и делают карьеры, — тоже смеётся красотка, — иной раз женятся на любовницах высших лиц, чтобы жить припеваючи в домах своих жён, которые куплены им любовниками. Ну так что, генерал? — она заглядывает ему в глаза. — Неужели вы не захотите попользоваться чужой невестой? — потом женщина льнёт к Волкову, прижимается к нему грудью, обнимает его, делает это весьма раскрепощённо, так как на лестнице в этот вечерний час никого, кроме лакеев на этажах и его оруженосцев, нет.
А ему уже не хочется расставаться с распутной и соблазнительной невестой какого-то писаря из казначейства… и он начинает думать, как ему быть… Думает о том, что можно Амалию вывезти в какой-нибудь кабачок с комнатами… Вот только потом, ночью, нужно будет возвращаться к жене… Но тут на лестницу со стороны женской половины замка выходят две женщины, они куда-то спешат. И, лишь бросив на них взгляд, Амалия Цельвиг сразу отстраняется от него. А женщины это влиятельные… Он точно видел их не раз, на приёмах, да и в замке вообще, и его очаровательная приятельница тихо подтверждает догадки генерала:
— Фрейлины герцогини.
И те женщины, было видно, торопились, а увидав генерала, одна из них помахала ему рукой, и они стали спускаться к нему. Волков был немного этому удивлён и при приближении дам поклонился им, а те дружно сделали перед ним книксен, Амалию Цельвиг, что стояла тут же, дамы просто проигнорировали, и старшая, кажется, строгого нрава дама, которую он не раз видел на приёмах, заговорила:
— Дорогой генерал, позвольте представиться, я Генриетта Розен фон Голдеринг, а со мною, — она галантным жестом указала на свою спутницу, — Аделаида фон Шеленброк. Мы фрейлины, статс-дамы двора и фрейлины Её Высочества. Уж простите, что обращаемся к вам вот так, на лестнице, без должных представлений и приличий…
— Конечно, добрые госпожи, у нас, у военных, церемонии не в почёте. Я Иероним фон Рабенбург, барон; хоть я и не имел чести быть вам представленным, не раз видел вас при Её Высочестве…
Дамы улыбались ему и снова делали книксен, а потом заговорила вторая фрейлина:
— Нам только что сказали, что вы при дворе, и герцогиня сразу послала нас искать вас; слава Господу нашему, вы ещё не уехали…