— Её Высочество послало вас искать меня? — удивился Волков.
— Господин барон, — почти официальным тоном продолжала старшая фрейлина, — герцогиня просит вас быть к ней, и молодой принц тоже просит. Он как раз был у матушки, когда мы узнали, что вы приехали, и сразу оживился, едва не сам пошёл вас искать.
— Её Высочество и принц желают меня видеть? — опять удивляется генерал. «С чего бы это?». До сих пор супруга герцога интереса большого к нему не проявляла.
— Ну как же, — снова заговорила старшая из дам. — Во дворце только и разговор, что о ваших подвигах в Винцлау. Все хотят знать о ваших приключениях не понаслышке, а из первых уст.
— О моих приключениях? — сначала генерал удивился, а потом и рассмеялся. — Да откуда при дворе о них проведали, если я только сегодня сюда приехал?
— Уже неделю, как о вас только и говорят, первым стал говорить барон Виттернауф, говорил, что вы разорили и сожгли гнездо колдунов. Что таких злодеяний, что творились там, даже вы, человек в деле инквизиции опытный, не видали, — рассказывала Генриетта Розен фон Голдеринг.
— Эти слухи имеют под собой почву? — поинтересовалась Аделаида фон Шеленброк.
— Колдуны Тельвисы, вся семейка и их прихлебатели, были наикровавейшими гадами, что мне довелось встретить, — уверил их генерал.
— Барон! — Аделаида фон Шеленброк молитвенно сложила руки. — Вы обязаны нам всем рассказать об этом своём подвиге. И это не мы вас просим, вас просят сама герцогиня и принц. Они приглашают вас.
— Добрые госпожи… Передайте Её Высочеству герцогине и Его Высочеству принцу, что для меня это большая честь, вот только я сейчас не могу принять их приглашение.
И тут обе фрейлины, как по команде, взглянули на стоявшую тут же Амелию Цельвиг, и во взгляде их читалось: уж не это ли повод его отказа. И чтобы всё объяснить им, барон рассказывает:
— Я только что приехал, ещё даже не разместился дома у себя, ехал четыре дня со всей семьёй, а вы и представать себе не можете, как это непросто путешествовать с моей семьёй… Если герцогине и принцу будет угодно, то завтра вечером я буду в полном их распоряжении.
— Прекрасно, прекрасно, — произнесла Аделаида фон Шеленброк с видом удовлетворённым. — Мы так и передадим Её Высочеству.
— Значит, завтра к ужину герцогиня и мы все будем ждать вас, барон, — закончила Генриетта Розен фон Голдеринг. — И, кстати, думаю, герцогиня захочет познакомиться с вашей супругой.
— Супругой? — переспросил Волков.
— Ну, вы же приехали с нею?
— Да, именно, — соглашается он, понимая, что его обещания супруге о приёмах и ужинах, судя по всему, воплотятся в жизнь.
— Ну, в таком случае считайте, что герцогиня приглашает вас обоих. Я уполномочена Её Высочеством выбирать её гостей, — важно сообщила старшая из фрейлин.
В ответ Волков лишь поклонился, и они расстались. А когда дамы, переговариваясь о завтрашнем ужине, скрылись на этаже, он и говорит красотке Амалии:
— Свидание наше, дорогая моя, нынче придётся отложить, потом время найдём, а пока поеду обрадую жену.
— Ну, после так после… — с видимым разочарованием соглашается придворная красотка. — Хотя и жаль, уже хотела отвести вас в один чуланчик, которым заведует моя товарка, кастелянша постельных покоев молодого принца; вот она позавидовала бы, вас увидав, — но Амалия не уходит, а тут же цепляется ему на локоть. — Тогда пойду хоть провожу вас до кареты.
Он соглашается, но смеётся:
— И охота вам таскаться по лестницам?
— Надо, чтобы все видели, что я ваша любовница. — говорит она.
— Ну, кажется, все уже и раньше то видели, — усмехается генерал. — В прошлый мой визит.
— Надо, чтобы ещё… Чтобы опять… Все во дворце должны знать, что я всё ещё с вами. Эти заносчивые бабы из свиты герцогини меня с вами видели… обо всём теперь болтать станут… герцогине доложат непременно. И то хорошо для моей репутации, — она смеётся. И видя, что он удивлённо смотрит на неё после этих слов, добавляет: — Репутация у дам придворных считается иначе, чем у иных. Тут чем ближе ваш сердечный друг сидит к герцогу на обеде, тем выше и вам при дворе быть.
На прощание она целует его возле кареты, а он дарит ей тяжёлый папский флорин. На эту потаскушку ему совсем не жалко золота.
А после, уже когда карета везла его по ночному городу, он думал об Амалии Цельвиг, о дворцовых нравах и, как ни странно, о герцоге.
«И что у него за жизнь? Как вообще можно жить при дворе, где любая твоя оплошность, даже оплошность с женщиной, тут же становится известной для всех этих людишек, что живут под твоей крышей».
Весь прекрасный дворец был буквально пропитан запахом денег и связей. Всё тут было прекрасно: и внутреннее убранство, и дорогие кареты с богатыми упряжками во дворе. Зеркала, паркеты, мрамор и большие окна — всё это великолепие иному человеку могло вскружить голову, тем более что по коридорам и лестницам прекрасного здания сновали прекрасные и распутные женщины. Здесь почти всегда в каких-нибудь покоях звучала музыка… И всегда можно было найти пищу, вино и собутыльников… Вот только жить при дворе или даже ежедневно бывать тут ему совсем не хотелось…
— Ну, вы видели герцога? — сразу спросила его баронесса, едва он вернулся домой.
— Герцог уехал на охоту, — отвечает ей муж, садясь на стул возле стола и устало вытягивая ноги. Он берёт у Гюнтера стакан со снадобьями и отпивает глоток. А Мария и ещё одна девица носят ему с кухни ужин. А пока Гюнтер подаёт ему домашние туфли, жена встаёт рядом с ним, ей интересно, как там дела во дворце, но тут она вдруг начинает принюхиваться, а после говорит ему с непониманием:
— Кажется, от вас пахнет благовониями, — жена склоняется к нему, не обращая внимания на слуг, и начинает нюхать его так же, как гончая берёт след.
«Наверное, от Амалии остался запах, но как она учуяла?!», — думает генерал и отвечает ей:
— Вы приглашены завтра на ужин.
Жена замирает и прекращает изображать из себя охотничью собаку, она смотрит на него с изумлением:
— К герцогу?
— Я же вам, кажется, сказал, что герцог уехал на охоту и будет дня через два, — отвечает супруге генерал, принимаясь за свиную отбивную с чёрным перцем. — Мы приглашены к Её Высочеству.
— К Её Высочеству, — с придыханием повторяет супруга и поднимает взгляд к потолку; и по лицу её распространяется блаженство, как будто там, под потолком, она видит сияющий свечами, серебром и дорогим стеклом накрытый стол, а за ним — прекрасные дамы и кавалеры. Играет музыка… и она, Элеонора Августа фон Эшбахт, баронесса фон Рабенбург, абсолютно естественна и уместна среди этого великолепия и всяких других дам и господ. И тут вдруг женщину поражает ужас, словно в своих мечтах она углядела что-то страшное, её лицо оборачивается к мужу, и она произносит едва не со слезами в голосе:
— Но у меня же нет платья.
А Волков как раз, отпив вина из стакана, и предлагает ей:
— Завтра с утра этим и займёмся, я поеду с вами.
— И что же, по-вашему, — жена садится с ним рядом, — я без вас и подъюбников не выберу?
— Подъюбники выберете, но платье для приёма выбрать вам помогу я, — настоял генерал.
— Уж вы выберете, — говорит она недовольно. И снова наклоняется к нему и начинает принюхиваться. — А отчего же вы так пахнете?
— Так пахнут фрейлины герцогини, — отвечает ей супруг.
— И что же, вы обнимались с ними, что ли?
— Да, и с герцогиней тоже, — с сарказмом замечает Волков. Потом смотрит на жену долгим взглядом и продолжает. — Ах, как же вы глупы; уж и не знаю, брать ли вас завтра на ужин? Боюсь, вы и там начнёте дурить.
— Ничего я не начну… — тут же вспыхивает Элеонора Августа. — Господи, уж у мужа собственного и спросить ничего нельзя, сразу дурой выставляет.
Обычно жена его засыпала до того, как он приходил в спальню, а тут нет — ждала и, когда он улёгся в постель, придвинулась к нему поближе, улыбалась при том:
— Ну, расскажите, что сказала вам герцогиня, как вас привечала, обо мне что спрашивала?
Волков всё и рассказал ей, не упомянув только Амалию, а у супруги появились ещё вопросы, и тот вечер баронессе был приятен, так как помимо сладких мечтаний и предвкушений, муж ещё проявил к ней внимание, и засыпала баронесса счастливая.
Глава 48
Утром он не узнавал своей жены. Ещё до рассвета она встала, отругала с утра сыновей, так как те валялись в кровати и не желали из неё вылезать, после стала поднимать мужа, будучи при том необыкновенно ласковой. Но ласковой Элеонора Августа была лишь с супругом, госпожа Эшбахта явно торопилась и всех иных подгоняла: и Гюнтера с одеждой и утренней водой для господина, и Марию с завтраком. А едва рассвело, так она уже вела своего мужа к карете — ехать за платьями.
И он отвёз её к одному хорошему портному. Богатая лавка того была среди иных богатых лавок на улице Наперстков, но про того портного он краем уха слыхал от Брунхильды, и так как ему нравился стиль графини, он и поехал туда. А там услужливо кланяющемуся мастеру и сказал, усевшись у удобного кресла:
— Нам надобно платье к ужину.
— К ужину? — удивился мастер, держа книгу с эскизами платьев в руках. И потом уточнил: — К ужину, что будет сегодня… сегодня вечером?
— Нет, к ужину, что будет завтра, завтра утром, — съязвил барон. — Нам срочно нужно платье… Мне вас порекомендовала сестра, мне нравились её платья, она говорила, что вы весьма расторопны и искусны; если вы возьметесь, я готов вам хорошо заплатить.
— Я попытаюсь удовлетворить ваш взыскательный вкус… — кланялся портной и тут же интересовался; — А господин барон не подскажет, кто из моих покупателей его сестра?
— Это графиня фон Мален, — сообщила ему, опережая Волкова, баронесса. Кажется, она ждала от мастера реакции на это имя, и тот, естественно, отреагировал:
— О, графиня… Да-да, конечно, я сделаю всё что могу. Но у меня, к сожалению, нет готовых платьев, я их не держу, и придётся нанимать швей для такой быстрой работы; правда, у меня есть хорошие раскройки… Я покажу вам, что мы сможем сделать быстро…