— Так, значит, захватили они вас на обратном пути? — предположил генерал, понимая, что вряд ли Тельвис решился бы на штурм монастыря.
— Да, мы провели неделю в постах и молитвах… Там и вправду хорошее место, чистое… Мать-настоятельница была так добра, так умна… Она столько со мной разговаривала… И мне было хорошо там, после этих наших разговоров. На сердце у меня стало легко, а тут ещё приехал человек из Швацца, привёз письмо от дочери моей, — рассказывала маркграфиня. — И, так как ей легче не становилось, я стала поспешать, и мы поехали обратно, а перед мостом Шмальбрёке один из посланных вперёд гвардейцев сказал, что видел следы копыт на дороге. Копыт, кованных по-военному. Он говорил, что их было много. И кавалер Альбрехт предложил мне, и дамам тоже, вернуться обратно в монастырь, а сам сказал, что поедет посмотреть, кто там на дороге. Но до монастыря нужно было ехать почти полдня, и подлая Бьянка подначивала меня, говорила: что же нам таскаться по дорогам, как бродягам бесприютным? Кто, дескать, осмелится на злодеяние против госпожи всего Винцлау? И я решилась ехать вперед. А там, у моста, как раз нас и ждали. Мы спустились с пригорка вниз, от Шмальбрёке к самому мосту… А за мостом была застава… И тут за нами, за нашими спинами, оказались люди, их было три десятка. Они были с арбалетами. И одни были в цветах фон Тельвисов, а про других Альбрехт сказал, что это горцы, соседи наши. Один сержант был там в шарфе из красных и жёлтых цветов, и с ним был знаменосец со штандартом Тельвиса. И нам уже нельзя было подняться обратно, кавалер Альбрехт мне тогда сказал, что в гору солдатам по узкой дороге не пройти, всех побьют, что теперь нужно идти к мосту. А больше там идти было некуда. И тогда я сказала, что мы идём на мост, но как только мы двинулись вперед, перед мостом появился ещё один отряд, а сам мост был перегорожен телегой, они её прикатили и оставили перед самым концом моста; мост тот узок, и одной телеги хватило, чтобы его перегородить почти полностью. И за телегой тоже стояли люди, и там был коннетабль графа. Не помню, как его звали, он не из местных людей… Имя у него было из тех, что бывают в восточных долинах…
— Гулаваш какой-то, — вспомнил Хенрик.
— Да-да, кажется, — согласилась маркграфиня.
— Мы его убили, — не без гордости сообщил ей фон Готт.
— Убили его⁈ Прекрасно! Надеюсь, он уже там, где ему и место, — с некоторым злорадством произнесла принцесса. И добавила твёрдо. — В аду.
— И когда вы остановились у моста, с вашего разрешения отец Пётр пошёл поговорить с ними? — интересовался генерал.
— Да, — печально отвечала женщина, было видно, что это не очень приятные для неё воспоминания. — И его убили прямо на моих глазах, на глазах всех моих добрых товарок. Убили и бросили с моста, кинули его через перила, как куль, и со смешками.
— А дальше что? — спросил фон Готт. — Люди ваши и не пробовали пробиться, пройти за телегу?
— Кавалер Альбрехт, когда убивали отца Петра, поехал к нему, думал заступиться, но в него стали бросать стрелки из арбалета. А он не был весь в броне, в такой, как у вас, барон, одна стрелка попала ему в правое плечо, и ещё одна — в правое колено. Он вернулся весь в крови, но раны были, видно, ещё не тяжелы для него, он был бодр и сказал, что сейчас возьмёт щит и людей и разгонит разбойников; но тут одна из стрелок прилетела в мою карету, и мои близкие дамы начали плакать от страха, и тогда Бьянка стала уверять нас, что сопротивление опасно для нас, что мы не можем рисковать моей жизнью и что, случись беда, мои дочери останутся одни. Тут и мне стало страшно, тем более что мои подруги не были уверены в победе, я видела это. Они боялись и плакали. И как не плакать, духовник мой был сброшен в пропасть, кавалер Альбрехт был ранен, а остальные рыцари не были столь опытны, как он. Хотя сержант гвардейцев господин фон Шуммель, наоборот, был уверен в своих людях и говорил, что им просто нужно немного времени, чтобы надеть весь доспех, что был с ними, но пока лежал в телегах. И тут один из выродков графа выехал на мост и стал кричать, что граф Тельвис хочет, чтобы я стала его гостьей, — тут она скривилась, — и это после того, как они убили моего духовника, а он орал, что остальных, кроме прислуги, которую я пожелаю взять с собой, они отпустят. Он орал, что мне ничего не угрожает. А иначе они перебьют всех моих людей, и я всё равно буду «гостьей» графа. Всё равно. А к тому времени мои гвардейцы уже стали надевать доспехи и заряжать аркебузы…
— У вас были аркебузы? — уточнил Хенрик.
— Мой покойный муж, да примет Господь его душу, был заядлый охотник, у нас в доме были десятки разных аркебуз, — пояснила маркграфиня. — Он был высокого мнения о том оружии, но всё оно оказалось бесполезно. Всё оружие, даже самое лучшее, бесполезно, когда в сердцах нет мужества. И в моём сердце тогда мужества не нашлось. И всё из-за подлой Кастелло ди Армачи, она стала говорить мне при других дамах, что эта затея опасна, что нам нужно думать о моих дочерях, что мы поедем в замок Тельвисов, а Альбрехт и Шуммель вернутся в Швацц, соберут там силы, а может, и наймут ещё добрых людей, вернутся и отобьют меня у подлого графа, что граф ничего нам не посмеет сделать, так как я невеста, за которую ведут спор знатнейшие принцы. Она говорила… она так хорошо говорила, что все мои дамы сразу стали ей верить и соглашаться с нею… А она ещё говорила, чтобы я думала о дочерях, а ещё что мои гвардейцы сильны, но многие из них погибнут прямо тут, на мосту. А когда к замку фон Тельвиса придёт большое войско, они легко возьмут его замок. И что Альбрехт, конечно, знатный воин, но сейчас он ранен, что он не в силах, и она так нас всех запугала, запутала… — маркграфиня сделала паузу. — У меня не стало сил, мои товарки плакали, только ди Армачи была тверда, она, казалось, ничего не боялась, она так уверенно говорила… В общем, когда Альбрехт и фон Шуммель пришли и сказали, что они готовы прорваться с моста на ту сторону и поджечь заставу, что была за мостом, если враг отступит в неё, я сказала им, что битвы не будет. Сказала, что ничего этого не нужно. Я сказала им, что приму приглашение графа, а их отпущу в Швацц за людьми.
Глава 13
«Курицы; вот что значит баба решала, как быть. Одна гнида нашептала, другие закудахтали, а эта, конечно, не рыцарей своих послушала, а кудахтанье таких же дур, как и сама».
Но мысли эти генерал озвучивать не стал, незачем принцессу упрекать в том, что она… женщина. А вот фон Готт упрекнуть её уже не постеснялся:
— Отчего же вы не позволили людям своим схватиться с разбойниками, отчего испугались? — искренне не понимал оруженосец. — Пусть дерзнули бы, то гвардия ваша, сплошь люди отборные и кавалеры, пусть попробовали бы, коли не вышло, так и согласились бы на их предложение, куда деваться. А вдруг прорвались бы, а не прорвались бы, так мерзавцев побили бы немного. Всяко честь была бы. А так… — ещё чуть и он на Её Высочество в досаде и рукой махнул бы.
— Неужто ваш кавалер Альбрехт вас не попробовал переубедить? — на всякий случай, чтобы маркграфиня не обиделась на слова его оруженосца, спросил Волков.
— Пробовал, да разве я слушала его? Мои дамы начали причитать: дескать, не нужно свар и драк, лучше разойтись без крови лишней, а ди Кастелло ди Армачи ещё и подзуживала их… Да и меня тоже… Говорила, мол, не нужно злить графа, а сопротивлением бессмысленным только позлим его и его людей, кровь зря пролив. И я слушала её, а лейтенанта своего не слушала.
Дождь между тем закончился совсем, и снова на небе среди немногочисленных облаков засияло горячее солнце. Маркграфиня протянула свою чашку Кляйберу, и тот сразу налил ей ещё воды из кувшина без горлышка.
— И что же дальше было? — интересуется Хенрик. — Вы поехали к Тельвисам в замок?
— Все мои гвардейцы и кавалеры остались у моста, все мужчины, кроме конюхов и пары слуг, тоже, таковы были условия, что объявил нам этот ужасный коннетабль, — ответила женщина, отпивая после этого воды. — А я с женщинами поехала в замок, и Бьянка подлая всю дорогу меня убеждала, что я всё сделала правильно, что я как мудрая госпожа смогла избежать ненужной гибели своих людей. Я тоже так думала. И когда мы приехали в замок… со мною поначалу были вежливы, но встречал меня лишь мажордом, сами Тельвисы выйти ко мне не пожелали; и мажордом пригласил меня в дом, а дамы мои, что приехали со мной, приглашены не были… Что ж… я пошла к ним одна. Даже Бьянка не была допущена в обеденную залу. И там были граф и графиня, и ещё одна женщина, которую мне не представили. Хозяева уже пировали, обедали, довольные, они даже не встали, когда я вошла. И граф предложил мне присоединиться к ним, сесть к ним за стол… Сказал, что я его гостья. И при этом… Он указал мне на место за столом, и место было такое, что почётному гостю не предложат, тем более если гостья та якобы сеньора принимающей стороны. Сеньоров за пажами не сажают. И вот он… с такой милостивой улыбочкой… указал мне место за столом ниже своего пажа. Дескать, вон там ваше место.
— И вы, конечно же, не сели к ним за стол? — догадался генерал.
— Конечно нет, — почти с вызовом ответила маркграфиня, — фамилии Винцлау только по книгам тысяча лет; мой предок Альберт Вендеслав стоял на Каталаусских полях вместе с былинными вождями, когда они громили Эделлу и его азиатских людоедов, о том есть записи в церковных книгах. Тогда из нашей фамилии и пали девять храбрых рыцарей, и мне, наследнице славного имени, не пристало сидеть за столом с этими нечестивцами. Да ещё садиться ниже пажей, — тут женщина сморщила носик и замолчала.
— То был паж-вонючка! — закончил за неё Хенрик.
— Да, — согласилась она с кивком. — Тот самый зловонный паж Виктор. И мне показалось, что я, даже не подойдя к столу, чувствую зловоние, что источал мальчишка. Тогда я ещё думала, что это… существо — мальчик. Но запах от него был, я его чувствовала, хотя и не такой сильный, каким он казался мне в трактире. В общем, мне было противно сидеть за столом с ними со всеми. Но отказываться просто так я не хотела, я боялась разозлить этих людей. И сказала, что не могу сесть к ним за стол, пока не узнаю, что с моими дамами. Что с моими людьми. Признаться, я уже тогда начала считать минуты, когда кавалер Альбрехт доедет до Швацца и пошлёт за мною хороший отряд. А пока я хотела знать, почему моих дам не пригласили к столу. И тогда граф сказал мне, чтобы я не волновалась и что их накормят и найдут им всем комнаты. Но я всё равно отказалась с ними есть. Наотрез… Мне стало бы дурно, если бы я села за стол возле зловонного пажа.