Лохань спрятали за ширмой и наполнили водой, а генерал вышел из комнаты, чтобы госпожа могла насладиться купанием в одиночестве. Но дверь закрывать он не стал, чтобы слышать, если вдруг она позовёт его. Хмель и приятные мысли об обнажённой принцессе за стеной вовсе не мешали ему думать о делах. Волков глядел, облокотясь на перила балкона, как солдаты сносят вниз вещи и заполняют ими телеги, и понимал, что телег-то не хватит.
— Нейман, посмотрите в сарае, у колдунов была карета, она нам тоже пригодится, — ну не в телеге же везти маркграфиню, телег и так явно не хватало.
— Конечно, генерал, — отозвался офицер.
Но не только это волновало генерала, он также хотел знать почему в ущелье под западной стеной замка лежат женские трупы. И поэтому он добавил:
— Нейман, а ещё растолкайте там этого пленного, пусть притащат его сюда.
— Да, генерал, — отвечал капитан и принялся выполнять распоряжения.
И карет в каретном сарае оказалось аж две, и солдаты стали выкатывать их во двор.
«Видно, одна из них та, на которой приехала принцесса; впрочем нам обе не помешают».
Во второй он собирался ехать сам. А вот с пленным ничего не вышло: солдат, отправившийся поднимать раненого, вышел из-под лестницы, задрал голову и сообщил:
— Господин, а он подох!
Тут генералу и сказать было нечего. Подох! Мёртв! А ведь он пил воду из колодца в подвале. И в той же воде сейчас моется принцесса. Волкову тут стало вдруг нехорошо, тревожно, и он, постучав о косяк двери, спросил:
— Ваше Высочество, вы в порядке?
— В порядке, — донеслось из комнаты. Но она тут же поправилась: — Барон, распорядитесь, пожалуйста, принести мне пить. Уж больно горяча вода в купальне.
«Горяча вода?».
Генерал вздохнул и отослал солдата на кухню за кружкой пива. А потом увидал солдат, что как раз выкатывали из подвалов вторую бочку с вином, и того сержанта, что нашёл колодец.
Но они все были в порядке, ещё и смеялись, мерзавцы, — видно, кроме воды из колодца в подвале, они выпили ещё и вина из разбитых бочек. Точно выпили.
«Может, пленный сдох и не от отравы, а от раны».
Во всяком случае, генерал очень на то рассчитывал, а тут солдат вернулся с кухни и принёс кружку с пивом, Волков забрал у него кружку и спросил, чуть заглянув в покои:
— Ваше Высочество, принесли питьё, можно войти?
— Входите, барон, — донеслось из-за ширмы.
Он отдал шлем и подшлемник стоявшему рядом с дверью фон Готту: держите, — а сам переступил порог. Вчера генерал выходил из башни с топором, мечом и павезой на левой руке на пылающий двор, к десятку злейших врагов, мечтающих о его смерти, и сердце у него так не билось, как билось сейчас, когда он заходил в комнату купающейся принцессы.
— Я тут, Ваше Высочество, — произнёс он, остановившись у ширмы.
— Подходите, барон, — донеслось из-за неё.
И тогда он вошёл… Ну, маркграфиня была почти целомудренна, она находилась в лохани, в воде, но под простынёй, её волосы были хитро закутаны в полотенце, тем не менее Волков видел её великолепные плечи, не рыхлые и не костлявые, видел её красивые руки и… грудь почти полностью, мокрая простыня едва-едва прикрывала соски. Женщина придерживала материю, чтобы та не спадала. Лицо её раскраснелось от горячей воды, и она протянула свою руку к нему: давайте. И генерал передал ей кружку с пивом.
— Благодарю вас, барон, — маркграфиня улыбнусь ему. И тут же стала с удовольствием пить из неё. А так как простая глиняная кружка была тяжела для женской руки, она взяла её двумя руками, вовсе не думая о том, что мокрая простыня, прикрывавшая её, сползёт вниз и откроет её грудь полностью. Но женщина даже и не подумала вернуть простыню на место, она с наслаждением продолжала пить пиво из кружки, а Волков стоял рядом и делал вид, что ничего предосудительного во всём этом нет. Подумаешь, принцесса сидит перед ним в лохани для купания с голой грудью, что ж тут такого?
«Роль камеристки, может быть, даже и интересна».
И только когда принцесса напилась и отдала ему кружку, она подняла полотно из воды и прикрыла грудь, при этом едва заметно улыбалась и кивала ему:
— Спасибо вам, барон.
Он вышел за ширму, а потом вышел и из её покоев, и уже на балконе остановился и допил то пиво, что осталось в её кружке. Проглотил и не заметил. Ох, как ему стало жарко ещё там, у лохани, а тут даже захотелось снять ну хотя бы кирасу с горжетом и поножи. Теперь, после того как он увидал её, ни о чём другом ему и не думалось. Ни о мёртвых бабах за стеной, ни о медных тазах, что начали носить из купальни люди Вилли, ни о подходе к замку его товарища Брюнхвальда. А фон Готта, что начал ему что-то говорить, генерал и вовсе не слышал, так как голова его была занята всего одной мыслью: «Уж не могло быть такого, чтобы это произошло случайно. Она знала, что я всё вижу, и даже не попыталась прикрыться, словно хотела, чтобы так случилось. Пила себе пиво, хоть грудь была вся на виду».
Что ж, от незамужней женщины всякого можно ждать, тем более от молодой вдовы. Пусть даже и от невесты. Она явно пыталась его… ну, хотя бы заинтересовать. И это было лестно барону. А то, что её наречённый жених — близкий родственник его сеньора… Так то генерала не сильно волновало. Подумаешь! Тем более, что жених её был совсем молодой человек, едва ли не годившийся ей в сыновья.
Волков молча сунул в руку солдату пустую кружку из-под пива, а сам, облокотившись на перила балкона, стал глядеть вниз, но вряд ли что мог там рассмотреть, да он и не пытался, так как голова его была занята только маркграфиней. Только ею.
Глава 30
Прошло ещё немного времени, Волков даже немного остыл и уже стал смотреть, как солдаты спускают по лестнице очередное огромное зеркало, но принцесса снова его позвала, и когда он вошёл, женщина попросила его:
— Барон, подайте мне простыню.
Он вспоминал её грудь? Ну что ж, теперь он мог рассмотреть и всё остальное, так как маркграфиня встала в лохани во весь рост, абсолютно не стесняясь своей наготы. О… Теперь он всё мог увидеть. И эти необыкновенно красивые плечи, и полную грудь, и живот… И самый низ живота, который она и не думала хотя бы рукой прикрыть, и крепкие её бёдра.
И увидев, что он замешкался от неожиданности и не может отвести от неё глаз, она с улыбкой добавила, указывая рукой.
— Барон, простыня на столе лежит. Вон она.
И, не дожидаясь, стала вылезать из купальни. Тут уже барон пришёл в себя, схватил со стола простыню, что лежала между чистой одеждой и книгами, и развернул её, а женщина повернулась к нему спиной, предоставляя ему возможность накинуть простыню ей сзади на плечи. Он так и поступил и несколько мгновений, как бы случайно, держал руки на её плечах, чему женщина вовсе не противилась. Потом она всё-таки повернулась к нему лицом и сказала ему с несомненным волнением в голосе:
— Я знаю правила, барон.
— Правила? — он немного растерялся, так как не понимал, о чем говорит маркграфиня. — О каких правилах вы говорите, Ваше Высочество?
— О правилах благодарности, — всё так же с волнением говорила она. — Каждая спасённая от людоеда или дракона принцесса обязана отблагодарить спасшего её рыцаря, — и принцесса добавила, словно оправдываясь: — Так пишут в рыцарских романах.
Она стояла так близко к нему, что он на своём лице чувствовал её дыхание, и на её желанном теле была всего лишь одна мокрая простыня, да ещё полотенце на волосах.
— Значит, вы знаете правила? — повторил Волков и, уже не стесняясь, положил руки на её плечи. Он с удовольствием привлёк бы её к себе, уж больно желанным было крепкое тело молодой женщины, да побоялся поцарапать ей кожу о свои доспехи. — Ну что же… Я надеюсь, награда будет щедрой…
И он ещё не договорил, а женщина, поднявшись на цыпочки, сама… сама прижалась своею грудью к его кирасе и сама же поцеловала его в губы. О, как сладок был этот поцелуй. Его словно молния пронзила.
«Надо звать фон Готта! И побыстрее!».
Да, именно это он и подумал. Сам он от доспеха избавиться, конечно, мог, но к тому времени, как такое случилось бы, у любой принцессы пропало бы всякое желание, и она скорее всего ушла бы, так его и не дождавшись. А оруженосец его словно услыхал и, постучав по косяку двери, произнёс:
— Генерал!
— Ну что вам, фон Готт? — Волков только тут оторвался от её удивительных губ.
— Полковник идёт! — сообщил оруженосец.
«Как не вовремя!».
Ведь он уже собирался разоблачиться от доспеха. А она, угадав его настроение, сразу отошла к столу и стала вытирать себя простынёй и говорить ему:
— Если вам нужно, так ступайте.
— Да, мне нужно встретить полковника. Но я…
А она уселась на стул и, взяв со стола чулки, начала надевать один из них. Она подняла одну ногу, и от движений её грудь покачивалась, а она, чуть краснея от его пристального взгляда, успокоила его:
— Не волнуйтесь, барон, ступайте, раз нужно, ваша награда от вас никуда не денется.
Брюнхвальд мог бы, конечно, и подождать, пока он взял бы от маркграфини причитающееся ему, но для этого нужно было ещё разоблачиться от лат. В общем, как ему того ни хотелось, но женщину он решил оставить на какое-то время. Но перед этим он, уже на правах обладателя, подошёл к ней и поцеловал женщину в губы, не постеснявшись при том взять её грудь в ладонь.
И она словно ждала его прикосновений и ответила ему на поцелуй весьма страстно.
Волков удивлялся поведению Дорфуса при встрече с ним, но поведение, казалось бы, спокойного и трезвого Брюнхвальда мало отличалось от поведения майора. Прямо при подручных он начал обнимать генерала и не стеснялся выражать свою радость словами.
— Ах, дорогой друг, как это было опрометчиво — отпускать вас. Нужно было вас упросить не уезжать вперед.
— Полноте вам, Карл, обычное было дело, — отвечал ему Волков, высвобождаясь из крепких объятий. — Всё обошлось.
— Обошлось! — восклицал Брюнхвальд почти возмущенно. — Уж мне кавалерист рассказал, как вы дрались целый день в этом проклятом замке, как потеряли двух своих оруженосцев, а значит, было тут жарко, — он хлопнул генерала по наплечнику. — Так вот же и свидетельство. Посмотрите, — он оглядывался и призывал стоявших рядом офицеров в свидетели, — посмотрите, господа, вон как исколот правый наплечник генерала! — и, уже говоря Волкову, продолжал: — Да и весь ваш доспех побит и поцарапан. Нет-нет, дело то было не обычное, а очень даже жаркое. Кавалерист говорил мне, что вас сюда заманили колдовством. И хотели отравить.