Ушли, а Волков увидал, как из двора напротив через распахнутые ворота на всё это смотрят соседи: бабы, мужики, дети торчат головами над забором, все от происходящего глаз не отводят. Это ему не нравилось. Но пока он не видел какой-то опасности. Бабы на дворе орали, кидались к солдатам, пытались своего мужика освободить, кидались на солдат с кулачками, ругались и даже плевались, и на всё это смотрели через заборы зеваки отовсюду.
«Пусть, пусть смотрят, пусть знают, что со всякого зла спрос может случиться!»
А люди его начинали потихоньку свирепеть. То дело обычное, солдат — человек терпеливый, но терпение его осознанное, терпит он от офицеров, так как знает, что то для дела. А когда вот так вот всякая сволочь его оскорбляет да плюёт, да ещё бабы орут не замолкая, он от всего подобного начинает злиться. Вот и молодуха одна, ударив солдата по лицу, получила в ответ удар древком алебарды по голове. А заодно пару ударов, уже нешуточных, получил и мужик, что был дерзок с самого начала. Его как раз подволокли к Волкову.
— Господин, что с ним делать? — спросил вспотевший от борьбы и злой Кляйбер.
— Вешайте, вешайте, — буднично отвечал Волков. — У нас с ним уговор был, он всё знал — на ворота его.
— Бандит! — заорал мужик. — Бандит!
Завизжали с новой силой бабы, а свинарь Ёшка засипел, сорвавшись голосом от возмущения:
— Будь ты проклят… Все вы… будьте прокляты. Прокляты!
Но Волков лишь усмехнулся на то и громко, чтобы все его люди слышали, отвечал кровавому деду:
— Проклятые проклясть не могут, а вы все… — он обвёл всех, кто был на дворе, рукой, — вы тут все прокляты кровью безвинной, все вы своего заслужили.
— Меня вешай, — сипел свинарь, — меня… Не трожь сына.
— Э нет, хе-хе-хе, — смеялся Волков нехорошим смехом. — Нет-нет… Ты простой петлёй не отделаешься. Для тебя, упырь, у меня особое кушанье.
А солдаты уже тем временем притащили мужика под ворота, быстро соорудили из вожжей петлю, накинули ему на шею, затянули. А другой конец перекинули через перекладину над воротами. Пара солдат отгоняла ревущих, кажется, уже обезумевших баб, а Кляйбер и ещё один солдат просто потянули за конец вожжей, и приговорённый повис всего в паре ладоней над землёй. Повис, вывернул голову и сразу посинел лицом. Тут как-то и притихли все сразу. Бабы больше не орали, выли тихонечко, а благообразный старичок сидел на земле насупившись, ни на кого глаз не поднимал.
Глава 38
— Господин, второго искать будем? — поинтересовался Кляйбер, с удовлетворением глядя, как тихонечко качается повешенный и как скулят две бабы рядом с ним. — Их двое было поначалу.
Барон махнул рукой: бросьте, и указал на свинаря:
— Этого вяжите, а ещё забирайте всех коней и все телеги. Всё нам надобно будет.
— А съестное? — уточнил арбалетчик. — У них там в погребе и колбасы, и сыры старые, и бочки с топлёным маслом.
— А ещё там капуста кислая и сало толчёное, — добавил один из солдат, пытаясь соблазнить генерала, — мёд ещё есть, и всего валом.
— Берите, всё на телеги складывайте, — разрешил Волков.
— Слыхали⁈ — закричал Кляйбер. — Телеги выводите, лошадей впрягайте, съестное из амбаров грузите, — и тут же обратился в Волкову: — Раз так, то и муку из кладовых вынесем, и овёс, лошадок кормить. Там его много в мешках. Всяко надо будет в походе — если быстро пойдём, так времени на выпас коней не будет.
— Берите, — соглашается генерал, тем более что дальновидный кавалерист прав. Дорогу назад, до Цильской долины, нужно пройти быстро, он и так всё-таки рисковал, устраивая набег на Мемминг и не зная наверняка, когда подойдут горцы. В общем, как ни крути, а времени на долгий выпас у них не будет, ночи нынче очень короткие, так что придётся лошадок подкармливать, особенно тех, что тянут пушки.
А лошадки в доме страшного свинаря были отличные, два жеребца и две кобылки, все не старые, здоровые и упитанные. И телеги были хорошие. Новые, очень крепкие, с железными ступицами, каждая по сорок пудов возьмёт и не поломается, как будто для военного обоза. Правда, их было всего три. В них впрягли коней и стали таскать из кладовых и из погреба, что был рядом с маслобойней, всякое полезное и вкусное.
Как раз тут приехал посыльный от Дорфуса и Вилли и сообщил, что нужное количество подвод и лошадей найдено, всё серебро, вся серебряная посуда, а также несколько отрезов золочёной парчи, обнаруженных в кладовых у старосты, — всё это погружено на подводы, всё готово, и теперь уже можно отправляться обратно
Это было как раз то, что генерал хотел услышать.
— Езжай скажи Дорфусу, что мы уже тоже грузимся, — ответил он и подумал, что нужно ещё взять здесь лошадей. Их нужно больше, потому что обоз, оставшийся в лагере, не мал, — скажи, что скоро будем.
Кажется, дело было сделано. Он глядел, как его люди бросили скрученного вожжами свинаря Ёшку в одну из телег.
«Вот этот будет кстати, порадует принцессу. Святая Комиссия будет рада услышать о злодеяниях фон Тельвисов от их главного подручного. Из первых, так сказать, уст!».
Но давным-давно он приучил себя к простому правилу: не расслабляться в благодушии, пока не завершится дело окончательно. Вот и сейчас барон был собран и готов к неожиданностям. Так и будет и дальше, до того момента, пока он с принцессой и серебром не окажутся в безопасности. И, наверное, поэтому появление его человека, бегущего явно к нему, не смутило его и не расстроило.
Волков до сих пор так и сидел на коне, посему смог видеть улицу. И увидал, как по дороге к нему спешит один из его солдат с алебардой на плече. Он обливался потом, но не замедлял своего бега, пока не увидал над забором своего командира, и, подбежав к забору, сразу прокричал:
— Господин! Мужики дерзнули! Напали на нас!
Кляйбер, подлец, вперёд генерала кинулся к забору с вопросом:
— Много мужиков? При доспехе они?
Все остальные солдаты, что были заняты лошадьми и телегами, сразу заинтересовались происходящим.
— Да не много, нет… — успокоил всех прибежавший солдат. — Мы пришли повара брать, а по нам из арбалета из дома стрельнули, одного ранили, мы выбили им дверь, в дом вошли, а они там биться надумали, ещё на пороге одного нашего поранили. Корпорал спрашивает, можно дом запалить?
— Поранены люди сильно? — первым делом интересуется Волков. Он уже чувствует, как снова наливается злостью и как хорошие вести о собранном серебре и готовности выдвигаться вдруг перечёркиваются этим плохим известием.
— У одного болт в плече, насквозь, — выживет, а другому шею разрубили, — солдат мотает головой, — неясно. Может, выживет, а может, и нет, кровищи много.
— Так помощь вам нужна? — спрашивает барон.
— Нет, дозвольте только дом подпалить.
«Подлые твари, баб резали в замке, так ещё и моих людей резать вздумали! Ну уж нет, то вам с рук не сойдёт!».
— Палите, — отвечает генерал. — Всё там сожгите, всё, только скот не мучайте, выпустите. А лошадей с телегами заберите и раненых отправьте к Дорфусу.
— Понятно, ага… — солдат тут же утопал обратно.
А люди его его, так и застывшие в каком-то замешательстве, смотрели на него. Они тоже были злы, им тоже не нравилась, что их товарищей поранили, и тогда один из них спросил у генерала:
— А дом этих, — он кивнул на баб, что сидели возле повешенного, — что, жечь не будем, что ли?
— Жгите, — сразу разрешил Волков. Он и сам хотел этого, хотел воздать всем этим сволочам, чьи родственники служили людоедам Тельвисам. Барон был уверен, что они тоже виноваты в том, что творилось в замке. А ведь он был уже готов уходить из деревни. Но нет же, решили местные кровь его людям пустить. Как же теперь он мог просто уйти? — Не покаявшимся да воздастся. Грабьте и жгите.
Тут уже солдаты взбодрились, засуетились, и от замешательства их и следа не осталось. Сразу деловитость появилась у них, им провиант с овсом ещё вынести и погрузить нужно, так ещё и дом разграбить, а дом-то у повешенного был хороший, там всякое нужное может оказаться. А молодой солдат, который только что запрягал кобылку в телегу, сразу поинтересовался у командира:
— Господин, — он кивнул на сидящих возле забора и всё ещё рыдающих по повешенному женщин. — А с этими что?
Волков, конечно, понял, о чём спрашивал солдатик и разрешающе махнул рукой:
— Берите, берите.
Тут уж некоторые солдаты и дела побросали; две женщины, что сидели возле повешенного, сразу поняли, о чём тут разговаривали пришлые злодеи, так как крепкие руки схватили их за волосы и повалили на землю, и женщины снова заорали, да так, что во всей деревне слышно было. Кричали они от ужаса, так как солдаты деловито стали освобождать женщин от одежды. Одежда в таких делах только мешать будет. Женщины вцеплялись пальцами в свои юбки и орали, но люди, что творили с ними насилие, в этом деле были опытны. Чтобы не сильно кричали и сопротивлялись, солдаты били несчастных по щекам, а сами рвали на них одежды, где надо, резали юбки своими кинжалами, пока не освободили женщин от всей одежды, даже чулки полотняные, и те стянули, оставив их абсолютно нагими. Посмеивались при том:
— Да будет тебе кочевряжиться, будет, ещё, может, и понравится. Вот так все поначалу орут, а потом, глядишь, и прижилась какая в обозе, пристрастилась к лёгкой солдатской деньге да дармовому винцу, потом и не выгонишь.
Пока одни солдаты, разложив на земле подвывающих баб, с удовольствием и шутками насиловали их, другие деловито обшаривали дом, выкидывая в окна и вытаскивая в двери всё, что имело ценность. Отрезы материй, не старую обувь, овчинные тулупы и безрукавки, перины, выносили медную посуду, тащили сундуки с одёжей. Нашли там и домовую казну. Без малого сто монет серебра.
Видит Бог, Волков всего этого не хотел, зачем ему грабить мужицкие дома да глядеть на голых мужицких жён, когда у него целые обозы с серебром, а в лагере его ждёт настоящая принцесса, которая, честно говоря, красивее этих скулящих деревенских будет. И красивее, и желаннее. А тут все дела побросали и накинулись на этих баб, как будто никогда бабьего тела на видели.