Выглядела она изумительно. Женщина изменилась. Изменилась разительно. Заметно похудела, стала носить новое платье, такое, которое в земле Ребенрее ещё мало кто носил. Платье синего бархата туго обтягивало стан красавицы, лиф расшит серебром. Никаких декольте, ворот из белоснежных кружев под самый подбородок, манжеты на рукавах — те же пышные кружева. Светлые её волосы собраны в безукоризненную высокую причёску и заколоты черепаховым гребнем с жемчугами. От фаворитки сюзерена, от той придворной дамы, чьё нескромное декольте волновало всех мужчин в замке, и следа не осталось. Теперь это была первая дама рода Маленов. Гордая, высокородная и необыкновенно красивая.
Увидав хозяина дома и генерала, Брунхильда сразу поспешила им навстречу и за десять шагов от них остановилась и присела в таком низком книксене, что можно было подумать, что встала на колени. И при этом склонила голову и в таком положении дождалась, пока «брат» подойдёт к ней, а когда он подошёл, то взяла его руку и поцеловала, сказав:
— Храни вас Господь, господин мой и брат мой.
И тогда генерал взял её за плечи и расцеловал в щёки. Она пахла необыкновенно хорошо и была свежа.
— Сестра моя, — он чуть отстранился от неё и оглядел пристально. — Да вы похорошели! Я всегда знал, что двор дурно на вас сказывался.
И лишь после этого графиня поглядела на Хуго Фейлинга и произнесла, протягивая руку:
— Дорогой Хуго.
Фейлинг проворно схватил руку красавицы и поцеловал её.
— Госпожа графиня.
И тут вдруг барон подумал, что, может быть, не так уж Хуго Фейлинг корыстен в своём радушии и гостеприимстве. Вернее, корысть его иная. Кажется, у него были другие виды на гостью, не столько его заботили дела политические, сколько… дела сердечные. Эта мысль неприятно кольнула Волкова, уязвила позабытым чувством. И чтобы проверить свою догадку, он говорит Брунхильде:
— Отчего же вы не остановились у родственников? Клара Кёршнер, кажется, обижается на вас. Да и сам Кёршнер вам будет рад. Они думают, что вы злитесь на них за что-то.
Он, всё это говоря графине, сам краем глаза поглядывал на хозяина дома и сразу заметил, как тот обеспокоился. И захотел даже что-то сказать, но одумался и сдержался.
— Так мы были с графом только что у них, — отвечала Брунхильда. — Обедали — позавчера, кажется.
И тут генерал, следя за Фейлингом, и говорит ей:
— Так, может, уже вы не будете злоупотреблять гостеприимством дорогого нашего хозяина, а поедете к Кёршнерам жить?
И его догадка оказалась верна. Тут уже Хуго Чёрный не выдержал и заговорил быстро:
— Уверяю вас, барон, графиня в доме нашем гостья наижеланнейшая, а Кёршнеры… Кёршнерам и вас, барон, довольно будет. Не всё же счастье им.
«О-о… Счастье! Червяк! Ещё немного, и начал бы эту потаскуху прямо при мне за подол хватать, чтобы от себя не отпускать!».
И графиня тоже заметила излишнюю пылкость Фейлинга и, мягко улыбаясь, чтобы успокоить хозяина, сказала:
— Поживу тут пока, раз дорогой Хуго настаивает, а к Кларе Кёршнер буду наведываться почаще.
И её тон, и её удивительный вид, и улыбка этой очаровательной женщины, и осанка, и правильно подобранные слова… Всё говорило о том, что перед ним стоит настоящая графиня. Женщина благороднейших кровей, рождённая и выросшая во дворце.
«Если бы не знал сам, что эта шалава, в грязном трактире в Рютте, давала мелким купчишкам за десять крейцеров, так расскажи кто — и не поверил бы! Теперь уже и не знаю, считать ли её ещё дурой… Надеюсь, что у этого болвана Фейлинга она ссужает деньги без расписок. Надо будет о том спросить у неё!».
А «болван Фейлинг», поняв, что гостья его дом ещё не покидает, обрадовался и решил дать брату и сестре поговорить.
— Оставляю вас, господа.
И, поклонившись, ушёл. Волков, кивнув в ответ и проводив его взглядом, взглянул на красавицу и спросил:
— И зачем он тебе?
— Так у вас учусь, братец, — отвечала графиня, продолжая мило улыбаться. — Завожу друзей, где можно. Тем более что он мне дом обещал отобрать у Гейзенберга. Не вечно же мне с графом по чужим углам слоняться, пора уже нам и свой кров заиметь.
Фон Гейзенберги были одной из ветвей фамилии Маленов; Волков точно не помнил, но, кажется, глава рода Гейзенбергов был одним из младших братьев мужа Брунхильды.
— Интересно только, чем ты за дружбу сию платишь? — вкладывая всё своё недовольство в эти слова, интересуется барон.
— А тем, чем и всегда! — весьма нагло отвечает ему красавица.
Она продолжает улыбаться, и эта её ухмылочка раздражает Волкова, он говорит ей:
— Только позоришь меня.
— А с герцогом-то я вас не сильно позорила, и про то все вокруг знали, а как с Хуго, так сразу большой позор, — усмехается Брунхильда. — Хотя про него никто и не знает.
— То герцог, а то купчишка… Нашла, что сравнивать! — продолжает высказывать ей барон. Он подходит к окну и смотрит на улицу. И продолжает, не поворачиваясь к ней. — И будь уверена, уже, наверное, языки про вас болтают в городе.
— Так и пусть болтают, языки на то и даны, чтобы болтать, — легкомысленно заявляет красавица, подходя к нему.
«Так и пусть болтают!».
Конечно, он был недоволен этой её новой связью… Смотрел на неё с укором. И тут же иные мысли посещали его: но с другой стороны… Если фамилия Фейлингов поможет вытряхнуть Гейзенбергов из графского дворца и передать его Брунхильде, это будет очень важной победой, несомненным успехом. И дело тут не только в доме, но и в том, что Малены никогда Фейлингам этого уже не простят и тем самым навсегда привяжут эту влиятельную семью, одну из сильнейших в городе, к нему, к Эшбахту.
«Возможно, всё сложится и неплохо!».
Но вид его был суров, брови от размышлений сдвинуты; графиня понимает всё это немного иначе, подходит, берёт его под локоть и кладёт его ладонь на свою руку, а головку с точёными чертами склоняет на плечо «братцу» и говорит примирительно, ласково:
— Уж не ревнуйте, братец, так было нужно. Ко двору мне дорога теперь заказана, где-то нужно искать мне новый дом. Свой дом. Придётся жить в Малене или в Грюнефельде. И вам в том никакого неудобства не будет, а коли надобность во мне у вас случится, так зовите и пользуйтесь, вы мне никогда в тягость не были. И впредь не будете. Иной раз я и сама думаю о вас.
Генерал поворачивает голову к ней, глядит на красавицу… И снова думает о том, что нет равных в красоте этой женщине. Даже красивая госпожа Ланге, и та графине в том не ровня. А теперь ещё новый вид этой женщины, вид целомудренный и строгий…
И у него появляется желание её поцеловать, благо губы ангельские — вот они, рядом. Он едва сдерживается — у окна же они стоят, мало ли кто смотрит с улицы… Барон глядит на её прекрасное лицо: «Чистый ангел плеча челом коснулся! Вот только очень этот ангел изворотлив, и хотелось бы знать, когда этот ангел врёт, а когда говорит правду!».
Глава 10
Её близость будоражит его. Но он успокаивает себя и думает о том, что если бы она ещё и с деньгами могла управляться, не транжирила бы их бездумно, то умом могла бы и с Бригитт посоперничать. Наконец он спрашивает у неё:
— А граф где?
— Спит. Были сегодня на конной прогулке. Умаялся. Уже засыпал, когда домой возвращались.
— На какой ещё прогулке? — насторожился Волков. Он прекрасно понимал, что несколько родственничков из фамилии Мален готовы будут заплатить, чтобы юного графа не стало. Заплатят, и много. И то будет плата обоснованная. Титул и имение Маленов стоят гораздо больше. — За городом, что ли, были?
— Не волнуйтесь, братец, — сразу стала успокаивать его Брунхильда, — с нами было семь человек охраны. И один из них ваш бывший человек. Человек, что вас боготворит.
— Кто таков? — интересуется барон.
— Славный молодой человек, Курт Фейлинг. Всё время о вас говорит, о всех ваших походах знает.
Конечно, Волков помнил храбреца Курта Фейлинга. Но это генерала не успокаивало.
— Фейлинги всегда за Маленов стояли, и если ты не знаешь, то прежний глава рода хотел с нами породниться, так Малены его отговорили, и он побоялся их ослушаться.
— То раньше было! — уверенно говорит женщина. Она ещё и едва заметно улыбается при этом.
— Глупая! — Волков говорит это почти беззлобно. — Малены заплатят за убийство графа гору золота. И Фейлинги тебя предадут. Потому и говорю тебе, чтобы ты переезжала к Кёршнерам. Там вам будет безопаснее. Или ты думаешь, что сможешь управлять влиятельной фамилией тем, что у тебя под юбкой?
И тут Брунхильда вдруг засмеялась. Казалось бы, испугаться его слов должна, а эта гусыня смеётся в голос. И тем ещё больше злит генерала.
— Чего же ты смеёшься, глупая?
— Тем, что у меня под юбками, я и герцогом управляла, вас с ним помирила, а тут Фейлинги какие-то! Да и не только я тому виной, что Фейлинги теперь нам будут служить. Но и вы.
— Я? — не совсем понимает генерал.
— Конечно, вы… — продолжает красавица. — Тут все носы по ветру держат. Все знают, что вы нынче в большой милости у Его Высочества. И пока та милость не закончилась, я хочу дом у Гейзенбергов отобрать, хочу во владение поместьем, что принадлежит моему сыну, вступить. Довольно уже Маленам нас грабить. Я опекун графа. Мне до́лжно управлять имениями его. И Фейлинги мне в том обязаны помочь, и начну я с городского замка. Себе его хочу.
Тут уже Волков смотрит на неё с некоторым удивлением. Совсем не та это Брунхильда, разбитная и весёлая красавица пышная, что порхала когда-то при дворе курфюрста. Эта была женщина с глазами цепкими, внимательными, насторожёнными.
И заметив его взгляд, красавица и спрашивает:
— Отчего же вы на меня так смотрите?
— Удивляюсь тебе. Как быстро ты поумнела. Откуда ум вдруг взялся?
— Поумнела сразу, как только от двора отбыла. Ещё до отъезда вдруг поняла, что нам с графом и деться некуда. Первым делом стала думать, куда ехать. К вам в Эшбахт? Так ни ваша жена, ни ваша фаворитка меня никогда не жаловали, чувствовали бабьим чутьём, что ли, подвох…