Хозяин дома за завтраком уже был за столом, ему стало получше, приступ прошёл, и он любезно разговаривал с баронессой и гонял слуг в кладовые и чуланы за лакомствами: то за орехами и сушёными фруктами в сахаре, то за мёдом, то за твёрдыми пряниками — лишь бы порадовать Элеонору Августу и её шумных, капризных сыновей.
А мальчики за общим столом и вправду были шумны, особенно юный барон. Он никак не мог успокоиться то ли от радости, что он находится в гостях в большом доме, то ли от присутствия очень красивой своей кузины Урсулы Вильгельмины Кёршнер, которая за его чудачествами наблюдала с большим интересом и даже смеялась, когда он кидал в лакеев чёрными сушёными грушами и попадал им в лица, после чего те притворно кричали от боли. После чего и младший начинал делать то же самое. Мать, и монахиня, и няня урезонить хулиганов никак не могли.
Волкову надо было бы снова приструнить расшалившихся сыновей, но он сидел, словно не видя их бесчинств, ел не спеша, глядя только перед собой, и думал. И сколько баронесса ни поглядывала в его сторону, ища его поддержки, он её взглядов не замечал.
А думал генерал о вчерашнем долгом разговоре с Брунхильдой. И теперь сидел и гадал, передаст она этот разговор Хуго Фейлингу или нет.
«Должна, должна передать. Он из неё все от меня услышанное вызнавал полночи».
Генерал был практически уверен, что приехала она вчера на ужин не просто так. Приезжала она сюда с одобрения, а может даже, и по просьбе Фейлинга. Весь её удивительный вид, её поведение, её ласка указывали на то, что она к ужину готовилась. Вернее сказать, готовилась ко встрече с генералом. В общем, как бы там ни было, Волков очень рассчитывал на то, что его рассказ про то, что он ищет встречи с раубриттером Ульбертом, чтобы договориться с ним, дойдёт до Фейлинга, а значит, и до всех городских нобилей.
И тогда возможны будут два варианта: либо город будет вынужден пойти сам воевать разбойника, либо горожане прибегут к нему, к Эшбахту, и согласятся на все его условия, даже на те, которые он ещё не выдвинул, лишь бы он не договаривался с Ульбертом делить купеческие баржи на те, что можно грабить, и на те, что грабить нельзя. Что ж, оба варианта его устраивали. В первом случае горожане начнут склоку с фамилией Маленов, ещё несколько лет назад он об этом и мечтать не мог. А во втором случае они отнимут у Гейзенберга и отдадут Брунхильде графский дом, а также предоставят место её человеку — а правильнее сказать, его человеку — в городском совете. И всякий из этих случаев радовал барона.
А посему теперь у него было хорошее настроение, и он, додумав все расклады этой интриги, наконец «вернулся» за стол и заметил, как бесчинствует там его старший сынок. И тогда отец постучал вилкой по стакану, привлекая внимание молодого барона, и сказал строго:
— Вы, я вижу, пристойно вести себя не желаете!
— А что? — дерзко поинтересовался Карл Георг. Он, сидя на стуле, едва выглядывал из-за стола, хоть ему и подкладывали подушки; видно, потому он встал на стуле и заявил: — Что я сделал?
Волков указал вилкой на няньку: ты; а потом произнёс с беспрекословной строгостью:
— Барон, вон из-за стола!
И нянька кинулась выполнять приказ главы дома. Она стащила мальчишку со стула и поволокла его к выходу из гостиной.
— За что? — заверещал тот. Он упирался, скользя по паркету, но дородная нянька легко тащила его к дверям.
— За то, что не умеете себя вести! — с видимым удовольствием отвечала за мужа баронесса. И потом говорила супругу: — Давно с ним так надо, всю зиму бедокурит, управы на него не было. Как хорошо, что вы вернулись.
— А что же вы не могли его успокоить?
— Да разве я с ним справлюсь?
— Я ещё не поел! — кричал молодой барон, цепляясь за двери. — Я ещё голоден! Отец, дозвольте мне поесть!
— У вас было на то время, — холодно отвечал ему генерал. — Теперь в обед поедите. Не раньше!
— А-а! — заорал мальчишка. — Вы злой!
Но нянька уже оторвала его от двери и выволокла в коридор, где его крики и затихли.
— Уж и не знаю, что с ним делать, — стала вздыхать и жаловаться баронесса. — Как вы уехали на войну, так он распоясался, слуг бьёт, няньку бьёт, с матерью Амелией тоже ругается, учиться с нею не желает…
— Недавно писание со стола на пол скинул, — поддержала баронессу монахиня. — Дескать, не хочу я ваши буквы учить. Я его пристыдить хотела, так он бранил меня коровой старой. А уж как слуг лупит, как няньку по щекам хлещет почём зря…
Она сокрушённо качала головой. А господин Кёршнер тогда и заметил с улыбкой:
— Так воин растёт, ему есть в кого быть воинственным и грозным.
На что Волков ничего не сказал, хотя и мог заметить, что времена рыцарской вольницы и глупой отваги теперь уже проходят, а приходят времена ровных колонн и крепкой дисциплины.
После завтрака он, как и намеревался, отправил Хенрика на почту, а сам сел писать письма.
Но тут к нему пришла баронесса и сказала:
— Дорогой супруг мой, позволите ли вы мне поехать по лавкам? А то бал, что даёт графиня, уже завтра, а у меня нет ни одного приличного платья. Клара едет и уже велела запрягать карету. Я бы с нею поехала, она тут все лавки и всех портных знает лучше моего.
Волков поглядел на то платье, что было на ней, и оно было не лучше вчерашнего с заляпанными рукавами. Кружева все замызганы, сама ткань застирана и потеряла половину своей краски. Блёклое, старое, бедное.
«Сидели бы вы, баронесса, дома, там, в Эшбахте, и ваши заляпанные наряды выглядят достойно».
Он вздохнул: думал сэкономить денег, а ещё немного занять и всё-таки довести постройку замка до конца. Но жена будет с ним на балу и, по сути, будет его лицом. Ей и вправду было нужно хорошее платье. Да и всё остальное, что нужно знатной даме. Жене самого влиятельного человека юга земли Ребенрее.
«Уместить бы все её затраты в сто талеров. Хорошо бы было».
— Что ж… езжайте, — и, подумав, спрашивает: — Может, мне поехать с вами, дорогая супруга?
Генерал, во-первых, хотел сэкономить, а во-вторых, думал, что, зная нынешние моды в Вильбурге, подберёт ей платье получше. В котором и при дворе, случись ей там быть, её не посчитают деревенщиной.
Но Элеонора Августа на это сказала, подходя к мужу и ласково обнимая его:
— Уж и хотела бы я, чтобы вы были со мной, но едем мы с Кларой надолго, боюсь утомить вас своими поездками, а вы, я вижу, почтовыми делами занялись, так и делайте их. Только денег дайте…
Волков отпер сундук и выдал жене кошелёк со ста монетами.
— Берите то платье, что госпожа Кёршнер одобрит, у неё на одежду хороший глаз.
Баронесса, совсем как девочка, запрыгала от радости, когда он передал ей деньги. Поцеловала его быстро и убежала.
Глава 18
Первое письмо он писал на почту Вильбурга для ротмистра Хаазе, и в том письме отругал его предварительно за исчезновение со званого ужина, потом стал требовать, чтобы он теперь каждый день справлялся о готовности лафетов, так как деньги для них уже должны быть из казны выделены. Потом сел писать письмо своему заместителю полковнику Брюнхвальду. Справился, как у него и его отряда дела. И это письмо он отправил на почту Вильбурга, полагая, что Карл уже вывел его людей из Фёренбурга и ведёт домой. Потом он написал большое письмо канцлеру, в котором описал происходящее в Малене, писал про разбои на реке и про то, что горожане тем разбоем возбуждены, а заодно напомнил ему о своих лафетах. Он ещё на всякий случай спросил у Фезенклевера о том посольстве, что собиралось ко двору маркграфини Клары Кристины Оливии, графини фон Эден, маркграфини Винцлау. Спрашивал осторожненько, отбыло ли посольство. Спрашивал с надеждою, что отбыло и что в нём самом нет более у принца никакой надобности, и поэтому теперь он сможет заняться своими делами, которые были не так уж и хороши.
Проведя почти всё время до обеда за делами чернильными, он вышел из своих покоев и, спустившись в гостиную, обнаружил там хозяина дома, который забавлялся игрой со своей чудесной внучкой.
Урсула Вильгельмина была и вправду удивительным ребёнком, но дедушка, прервав с нею игру, звал няню, а также лакеев, чтобы те принесли ему и генералу вина. И Волков понял, что у родственника к нему имеется какой-то разговор. И в том не ошибся. После того как они сделали по глотку, Кёршнер начал:
— Утром сегодня были у меня важные господа из Вильбурга.
— Важные господа? — генералу захотелось знать, что за господа посещали его родственника. — И кто же это был?
— То были господин Вальдер глава гильдии башмачников Вильбурга, и господин Кронс, выборный казначей гильдии кожевенников и гильдии седельщиков Вильбурга и Амсбурга, и с ними были другие господа из разных кожевенных цехов, а также цехов мебельных и каретных, от столицы и окрестностей. А ещё несколько купцов, что торгуют от Хоккенхайма и вниз по реке.
— О, большая делегация, — говорит генерал, а сам думает, что раньше Кёршнер ни о чём подобном ему не рассказывал. После чего понимает, что визит этих всех господ каким-то образом касается и его. И посему спрашивает: — И что же все эти уважаемые господа хотели от вас, друг мой?
— Это собрались мои крупнейшие заказчики, — поясняет купец, стараясь деликатно довести до генерала ситуацию. — Со многими из них я торгую уже не первый десяток лет. Честно говоря, эти заказчики мне выгоднее заказов двора Его Высочества. И платят они без отсрочек, и цены у них приятные.
— Прекрасно, — кивает генерал, — и что же?
— Они собрались тут у меня поговорить… поговорить о заказах.
— Они собираются заказать у вас товары?
— Они уже заказали, — поясняет Кёршнер в некоторой нерешительности, — ещё по прошлому году, а теперь съехались…
— Друг мой, да не тяните вы уже, — говорит купцу барон ободряюще. — Ну… Рассказывайте, что же за беда их сюда привела, о чём волнуются господа купцы… главы цехов… казначеи разные…