— Мне нечего бояться, — с подчёркнутым безразличием отвечает гостю генерал. — Пусть расследуют. Пусть ищут.
Но это его безразличие на фон Виттернауфа впечатления не произвело, кажется, он знал больше, чем о том говорил; он лишь поглядел на Волкова и продолжил:
— Я ехал к вам, а навстречу мне телеги, телеги… Бесконечная вереница… А другие телеги мне приходилось всё время обгонять, и все с товарами… Говорят, раньше тут был медвежий угол.
— Кабаний угол, — поправил его владетель Эшбахта. — Тут было… уж и не помню… по-моему, пятнадцать жалких хибар с голодными крестьянами, всё остальное поросло барбарисом и шиповником, где и плодились кабаны.
— Вы поставили таможню у себя на реке… — продолжал министр. — Я смотрел отчёты по сборам… Совсем неплохо… Конечно, Эшбахт даёт намного меньше таможенных сборов, чем Хоккенхайм, но тем не менее, сборы есть, и они постоянные. Герцог это отмечает… Да и ваши доходы здесь немалые… Сколько у вас мужичков?
— Крепостных около тысячи, вольных не знаю, — нехотя отвечает генерал.
— О-хо-хо! — восклицает гость, на его лице удивление и поднятые брови. — Больше тысячи… Остаётся только завидовать вам. У графа Вильбурга, насколько я знаю, тысяча крепостных. Вы живёте не хуже графа какого-нибудь. И земли у вас очень много, ваш удел просто огромен.
— Я живу в предгорьях. Три четверти моего удела — это камни и жёлтые глиняные холмы, на которых ничего не родится, — заметил хозяин Эшбахта.
На что гость лишь махнул рукой: ах, оставьте.
— Куда ни кинь взгляд, так там либо поля ржи или ячменя, либо жердины под хмель, либо пастбища со скотом. А ещё говорят, что замок, который вы достраиваете, будет самым современным из тех, что только есть у нас в земле. Вы тут очень хорошо устроились, дорогой барон.
— Не устроился, а устроил, — поправил его Волков.
— Это неважно… — министр посмотрел на хозяина пристально. — Друг мой, вы давно уже должны были убедиться, что Его Высочество, вовсе не глупы. — он сделал паузу. — Ему безразлично, доводится ли графиня фон Мален вам сестрой или не доводится, он не собирается идти на поводу у своих родственников, которых называет часто жадной сворой или и вовсе бандой попрошаек, но сейчас вы не в том положении, чтобы отказывать принцу. Слишком много у вас недоброжелателей, чтобы не искать его покровительства. Не дожидайтесь ярости сеньора и расследования насчёт вашей сестры.
Волков невесело усмехнулся и спросил:
— А если моя сестра окажется и вправду моей сестрой?
— Если своими отказами вы доведёте герцога до ярости, это уже не будет иметь никакого значения, — отвечал барон фон Виттернауф.
Генерал глядел на него внимательно; теперь он точно не считал министра своим другом. Да и возможны ли были вообще друзья при дворе, где все до единого ищут только расположения сюзерена? Нет, при дворе друзей не бывает, там могут быть только союзники. И теперь генерал это знал наверняка.
«Надо быстрее достраивать замок», — подумал Волков, а вслух произнёс:
— Кажется, обстоятельства не оставляют мне выбора.
— Они таковы, что выбора нет ни у кого из нас, — пытался сгладить неприятную ситуацию министр. — Чтобы вы знали, друг мой, я всеми силами пытался отказаться от этой поездки к вам, но герцог был непреклонен, он был уверен, что только я смогу уговорить вас взяться за это дело.
— Ну что ж… Вы можете отчитаться, что ваша миссия удалась. Я попробую спасти маркграфиню.
Тут фон Виттернауф достал из своего кошеля маленький кусочек желтоватой бумаги и положил её перед генералом.
— У него лавка на Льняной улице в Швацце, торгует он стеклом, человек он надёжный и умный. Скажете, что от меня. Он в курсе всех событий, что происходят в Винцлау. Он поможет вам. Но отношения с ним прошу вас держать в тайне.
— Ну разумеется, — произнёс генерал, взял бумажку и прочитал:
«Виторио Червезе».
Волков очень не хотел, чтобы министр воспользовался его гостеприимством. А у гостя хватило ума не искать его, он встал.
— Что ж… Поеду; чем быстрее доеду, тем быстрее смогу порадовать герцога вашим согласием и ускорить дело с вашими пушками.
«До темноты до Малена, дорогой друг, вы уже не успеете, — со злорадством думал генерал, — и ворота вам горожане не откроют, так что придётся вам ночевать где-нибудь в трактире с клопами».
Они попрощались, и барон укатил, а Волков вернулся в гостиную и уселся на своё место. Выпил пару глотков вина, и тут в зале появилась его супруга, была она удивлена, а может быть, и огорчена.
— А барон, что, отъехал?
— У него дела при дворе, — нехотя отвечал ей супруг. — Он торопился.
— Ах, как жаль; он рассказывал мне, что скоро принц будет давать бал и что если мы будем в то время в Вильбурге, то нас непременно пригласят.
— Мы не будем в то время в Вильбурге, — ответил ей Волков. — Ваш родственничек снова нашёл мне дело.
— Ой, что, вы опять едете на войну? — спросила Элеонора Августа и подошла ближе к мужу; и тут её взгляд упал на шкатулку с золотом. Женщина заглянула в неё и сразу позабыла про отправку мужа на очередную войну. Она воскликнула радостно: — Барон привёз вам золото⁈ — и запустила туда пальцы. — Ах, как кстати.
И не успел супруг ей что-то ответить, как баронесса почти бегом кинулась прочь из столовой и уже через минуту вернулась к мужу с кипой бумаг в руках.
— Я же писала вам, что у меня тут в ваше отсутствие были купцы с юга, и один из них торгует мебелью для господских покоев, — она кладёт перед Волковым листы с рисунками мебели и цифрами. — Вот, мы уже и посчитали с ним, что для обустройства замка нам потребуется на первое время закупить мебели на двадцать шесть тысяч талеров; вот смотрите, душа моя, она очень хорошая, ко многим вещам есть рисунок, вот…Вот ещё… Ну разве не мила? Вот ещё стулья какие красивые, поглядите… — женщина смотрит на мужа и подкладывает к нему поближе бумаги с рисунками и расценками.
«Курица словно не слышит меня, или всё равно ей, что я еду на войну, или всё равно ей, что золото — это для дела, кудахчет, дура, кудахчет!».
— Душа моя, — отвечал он вздыхая. — Мне сейчас не до того. Не до стульев мне, не до комодов. Я на войну новую еду скоро.
— Что? — не понимала супруга. Она словно не слышала его. Видно, так магически действовал на неё раскрытый ларец с золотом. — Как же так? Отчего же вам это не интересно, вы же сами уже искали мебель для замка. Но там, в Малене, мебель дурна, а тут хороша, — и она снова показывала ему рисунки. — Вот, взгляните же.
А Волкова отчего-то это всё, эти её листы с рисунками, и эти расчёты и цены, эта её радость и её заинтересованность так разозлили, что он говорит ей едва не сквозь зубы:
— Дорогая моя, эти деньги, — тут он сделал особое ударные, — ваш родственник герцог выдал мне на сбор войска, для новой войны, а вовсе не для покупки мебели, что вы нашли.
— Ах вот как? — у жены сразу поубавилось веселья в голосе.
— Да, так! — весьма холодно говорит генерал и при этом захлопывает крышку ларца со стуком.
— Вы так грубы, дорогой супруг! Так со мною неучтивы… — упрекнула его жена, и в её голосе послышались слёзы. — Разве я того заслуживаю?
«О Господи! Она сейчас зарыдает! Безмозглая курица с вечными требованиями… Её родственник подкидывает мне дел, одно хлеще другого, и отказаться не даёт, выкручивает руки, угрожая отобрать у моего „племянника“ титул и поместья, а у меня забрать моё имение! Имение, которое я создавал годами, создавал кровью и ежедневыми трудами. А эта гусыня приходит и всё время что-то требует от меня. То новый дом, то денег, то учтивости, то чёрта рогатого… И попробуй только сказать ей что-то не так, как она желает… Я неучтив, видите ли!».
И слёзы жены на этот раз лишь ещё больше разозлили его вместо того, чтобы смягчить, но он нашёл в себе силы, чтобы сдержаться.
— Душа моя, найдите себе какое-то занятие, ступайте, сядьте за вышивание или займитесь сыновьями, дайте мне хоть немного времени подумать.
И тут жену прорвало, её как будто ещё сильнее задели его слова, и она зарыдала в голос:
— Го́ните меня? Опять я вам не мила… Мне уже и побыть рядом с вами нельзя! Сами ночевали у непотребной женщины, а явились домой и го́ните меня от себя, как прокажённую какую или чесоточную от церкви…
И тут уже генерал не выдержал, его покоробило, взбесило, что эта представительница отвратительной семьи, семьи доносчиков и отравителей, фамилии, которая всяческими подлостями пытается выжить его и Брунхильду из графства, упрекает других, намного более порядочных людей в непотребстве! И тут он, уже не сдерживаясь, ударил кулаком по столу, рявкнул на неё:
— Ступайте прочь!
— Что-о? Прочь? Мне уйти? Мне мой муж так говорит в моём доме? — она даже рыдать от удивления перестала. — Да как же так можно?
— Оставьте меня! Слышите? — продолжал рычать генерал. — Оставьте меня хоть на час, прошу вас! Не до стульев мне ваших сейчас! Не до причитаний и упрёков! Уходите! Уходите!
Жена постояла пару мгновений с широко открытыми от удивления глазами, а потом, запрокинув голову к потолку и прижимая руки к груди, кинулась из залы прочь и на ходу, подвывая, звала Господа в свидетели своего женского несчастья.
А у Волкова в который раз за последнее время снова закололо под ключицей, и он, начав растирать то место рукой, вдруг подумал, что на войне ему живётся поспокойнее.
Глава 30
И когда под левой ключицей ещё кололо, а раздражение на жену ещё не улеглось, он уже стал думать о том, как ему лучше выполнить повеление герцога.
«Будь он проклят!».
В этом был весь Волков. Да, он не хотел этого дела, избегал его, как мог, и при других обстоятельствах даже готов был выказать неповиновение сеньору — будь у него готов замок, может, так и поступил бы, — но после того как согласился, по сути, сказал слово рыцарское, теперь уже генерал стал думать о том, как исполнить данное обещание.