Волков любил лошадей, хорошо их знал, даже неказистые мужицкие лошадки ему нравились, он мог даже такую тихую и работящую лошадку, что вовсе и не его, порадовать коркой хлеба при случае. А уж хороших коней, коней, что подходят под седло, барон и любил, и запоминал. И, конечно же, едва он заехал во двор дома госпожи Ланге и едва увидал коня, так сразу его и признал. То был неплохой конь, нет, не из лучших, конечно, но очень добротный конь, на которого не жалко и сорок монет. И генерал знал, кому принадлежит это животное, что было привязано к коновязи.
Он сразу пошёл в гостиную и, не ошибся, там за столом с госпожой Ланге сидел прапорщик Брюнхвальд. Молодой красавец и храбрец. А она, как проводила барона из дому, так и осталась в домашнем простом платье и волосы не собрала в причёску, лишь укрыла их чепцом. Так, по-домашнему, и принимала первого знаменосца барона. Вот этот её домашний вид… ну, как минимум удивил Волкова.
«Отчего же она в простом платье? Чай он не родственник ей; сосед, конечно, но сосед неженатый, молодой, могла бы и одеться как положено, даже если он неожиданно зашёл».
Но случайным или мимолётным этот визит назвать было нельзя, так как перед Бригитт и Максимилианом стояли чашки…
«Кофе пьют?».
Это опять удивило Волкова… И немного задело… Конечно, было глупо думать о том, что Бригитт пьёт кофе с кем-то ещё, кроме него… Тем более что он, кажется, никогда не видал младшего Брюнхвальда пьющим кофе, а теперь вон стоит перед ним чашка наполовину пустая… Значит, пьёт. Видно, нравится ему кофе если с госпожой Ланге.
Максимилиан сразу вскочил, увидав его, и на лице его отразилась что-то похожее на неловкость. А вот госпожа Ланге, повернув свою головку и увидав барона, не изумилась и не смутилась, а скорее обрадовалась.
— Ах, это вы, барон, — она встала и протянула к нему руки, — а я спросила у прапорщика, и он сказал мне, что сегодня, может быть, все ваши люди на тот берег не переправятся, и, значит, вы ещё у меня должны появиться. Хоть обедать придёте.
— Ну, вы же знаете, что я даже не позавтракал, — ответил ей Волков и взял её за руки, но и не так чтобы слишком ласково. Скорее то было сдержанное приветствие.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась Бригитт, — сейчас прикажу подавать, у меня должно быть всё уже готово, — она повернулась к Брюнхвальду. — Вы же позавтракаете с нами, Максимилиан?
— О, нет-нет, — тот стал собираться, — мне уже пора. Мне уже надобно быть при офицерах, а то полковник будет искать.
И ни Волков, ни Бригитт не стали упрашивать его остаться, а генерал так ещё и смотрел на него взглядом не очень-то добрым.
Когда прапорщик ушёл и когда стали подавать им завтрак, то госпожа Ланге стала рассказывать:
— А Максимилиан попрощаться по-соседски зашёл, он всё ещё никак дом не купит и иной раз у отца ночует. Сказал, что сегодня вы уходите, вот он и заскочил на минутку.
Он завтракал, нарезая жареный окорок, а она размешивала ему сливки в кофе, бросала в чашку кусочки сахара и говорила всё это так спокойно и так непринуждённо, что эта непринуждённость вдруг показалась ему не совсем естественной, уж слишком была госпожа Ланге спокойна.
Слишком уж наглядным было её спокойствие.
Глава 45
После завтрака в непростой обстановке прощался он с нею весьма прохладно, и она это заметила и стала спрашивать, отчего всё так, но барон не хотел говорить о том, о чём и так ей всё было ясно. Волков уезжал от неё и думал… Нет, не о том, что между Бригитт и Максимилианом что-то есть, какая-нибудь интрижка или роман, он о том не знал и, если честно, узнать не хотел бы. Больше всего этот храбрый человек боялся, что обо всём этом узнает… баронесса!
«Господи, что это будет!».
Как откровенно Элеонора Августа будет радоваться, прознав про это; генерал даже лицо её, сияющее убеждённостью праведника, представлял и буквально слышал, как она повторяет и повторяет о том, что Бригитт беспутна. И что она обо всём этом сотни раз его предупреждала, и что она знала, что эту развратную, распущенную и женщину обязательно потянет в блуд и на молодых мужчин.
«Господь всемилостивейший, только не это!».
Слава Богу, как только он приехал к пристаням, то ему пришлось немного отвлечься от этих мыслей. Там уже грузилась со своими телегами на баржу рота капитан Неймана. И подходили телеги с порохом и ядрами. И нужно было затолкать весь обоз на эту баржу, чтобы не платить за лишнюю переправу. И, разумеется, хозяин баржи возражал, уверяя офицеров, что баржу перегружать нельзя, а то она и потонуть может.
И когда вроде уже всё было решено, генерал увидал на пристани Фрица Ламме; тот был верхом, подлец, на неплохом коне, откуда взял его только, а с ним был один из его помощников, звали которого Хенсель, а прозывали Пирожок.
Они подъехали к офицерам, поздоровались. Конечно, коннетабль должен был повидать сеньора перед его отъездом, рассказать, что происходит в его владениях, спросить о пожеланиях господина. Но уж больно вид у Сыча был хамоватый, вызывающий, словно он доволен был чем-то. И это притом, что барон всё ещё был недоволен им за последнюю его поездку в Ланн и трату там денег. Он уже хотел осадить наглеца, а тот вдруг сам начал:
— Хочу сказать вам, экселенц, что в Ланн, что бы вы там себе ни думали, съездил я не зря.
— Что? — Волков уже намеревался обругать дурака за эту наглость и напомнить ему, сколько он там денег оставил, но тот вдруг лезет под расстёгнутый камзол и достаёт оттуда бумагу.
— Вот, экселенц, человечек мой письмишко мне прислал из Ланна, где всё и написал, — он протягивает письмо господину. — Вот тут он всё и написал нам.
Волков не сразу забирает у коннетабля бумагу, сначала смотрит на того нехорошим взглядом. Потом берёт и разворачивает. Ему сразу нравится почерк писавшего, написано всё ровно, без грязи и клякс, но тут же он замечает, что написавший это письмо делает много ошибок в словах.
«Поболее, чем графиня наша».
И он начинает читать:
'Синьор Фридрих, дело, что вы мне поручили, было непростым и меж тем интересным. Синьорина, что интересовала вас, оказалась девицей презабавнейшей. Она на редкость образованна, так образованна, что других женщин таких же уж и не сыскать будет. Письма ей идут со всех земель, и то не от родственников, письма те от торговцев книгами. Видно, дева та любит читать необыкновенно.
А ещё слуги её удивительны, один тот кучер, что с чёрной щетиной и порванным ртом, чего стоит, у него глаз убийцы, да и второй её кучер, тот, что длинный необыкновенно, так с собой под одеждой два ножа носит. А горничная, та, что крупна, так она с рынка такие мешки и корзины носит легко, что не под силу и крупному мужчине будет. А ещё удивителен мальчик колченогий, зачем такого при доме держать? Из жалости? Так нет, она его, колченогого, как посыльного держит. Все рабы её странны, к чему таких неблаговидных та госпожа берёт, непонятно. Может, из сердоболия.
При том сия госпожа вхожа в первые дома города, где ей рады, куда её зовут. Знает она и князей церкви, и каждую неделю она ездит молиться в монастырь Святой Богоугодной Елены, там, по слухам, молится всю ночь, и у настоятельницы того монастыря матери Агриппины она на духовном попечении…'.
Волков прерывает чтение и смотрит на Сыча:
— Ну а сам ты всё это вызнать не мог? — ему всё никак не даёт покоя мысль, что Фриц Ламме оставил человеку, написавшему всё это, столько денег.
— Вы, экселенц, до конца дочитайте, — отвечает ему коннетабль, и опять на его физиономии улыбочка человека, много знающего.
И барон, сдержавшись, чтобы ничего ему не сказать злого, снова принимается за чтение.
«…А ещё она считается завидной невестой, и многие о союзе с нею думают, хотя никто не знает, какое приданое даст за нею её известный родственник, хотя все знают о его богатстве» — «Приданое? Пусть даже не надеются» — «И скажу вам главное, сеньор Ламме: девица сия по-мужски тверда и в силах своих уверена, и вовсе не такова она, как о ней все иные думают. Всё, что я узнал о ней, то всё с чужих уст, так как к ней подойти нет никакой возможности. Пытался, так она на меня сразу посмотрела и приметила. Второй раз мне уж лучше на её глаза не попадаться».
И подписано письмо было двумя изощрёнными литерами «Л. Г.».
— Как его имя? — не смог сразу вспомнить барон.
— Луиджи Грандезе, — напомнил Сыч. И тут же поинтересовался: — Ну что, экселенц, хорошего человека я нашёл вам?
Может быть, человек тот был и неплох, но всё это Волков про Агнес и сам знал, а вот откуда девица берёт деньги… Тут этот Грандезе ничего не написал, а значит, барону приходилось верить самой Агнес на слово.
«Поверить ведьме… Лучше и не придумать!».
— Знаешь что? — говорит он, пряча письмо себе под колет.
— Что, экселенц? — сразу отвечает Сыч.
— Деньги он нам все не отработал, так что пусть ещё кое-что узнает.
— Экселенц, — сомневается коннетабль, — он же там пишет, что дело это непростое — к ней подобраться. Это меня она живым отпустила… А как с ним получится, одному Богу известно…
— Что? — Волков усмехается. — Боишься?
— Да не за себя же, за него боюсь, — поясняет Сыч.
— Ладно… — соглашается Волков. И, подумав, продолжает: — Вот о ком пусть выяснит всё, что может.
— О ком, экселенц?
— Пусть вызнает всё о Леонарде Штайне, отец его состоит в гильдии мукомолов, кажется… — вспоминает барон.
— Ага, Леонард, значит, Штайн, — запоминает Фриц Ламме, — а папаша его из мукомолов. И про него всё узнать надобно.
На том они и попрощались, и Сыч сказал своему господину:
— Думаю, если вы там в своих походах пробудете пару недель, то к вашему возвращению он уже всё про этого Штайна вызнает.
«К моему возращению… Да, хорошо бы обернуться за две недели, — но Волков был уверен, что это невозможно. — Хорошо бы вернуться вообще».
Уже к обеду весь артиллерийский обоз, оба орудия и почти половина лошадей к нему были на земле Фринланда, и тогда Волков и сам решил туда перебраться. А там его встретил судья Лейденица Гопенфрид и заместитель земельного фогта Куттеринг. Обоих барон знал, так как одно время один из них решал тяжбы его с другими купцами, а второй выдавал ему беглых крестьян. То были люди полезные, и посему генерал был с ними обходителен и проявлял расположение. И когда господа предложили ему пообедать вместе, он согласился, хотя, ей Богу, во всём Лейденице он не знал ни одной приличной харчевни. И уж тем более не думал, что в этом месте может найтись вино, которое нельзя будет назвать отвратным. Но дело есть дело, он шёл обедать не для того, чтобы наслаждаться, а для того, чтобы пообщаться с нужными соседями.