— Длань Господня!
И даже расслышал через шлем и подшлемник ответ:
— Катитесь к дьяволу, холуи герцога. Да здравствует Фёренбург!
— Фёренбург и ван дер Пильс! — стали кричать бюргеры из ближайших домов, разбуженные боем.
— Какие дураки, — весело заметил капитан Вилли, — господин генерал, дозвольте начать?
— Сначала узнаем, много ли их там.
— Я уже смотрел: пять дюжин, да ещё стали, дураки, с факелами и лампами, чтобы моим ребятам полегче было целиться.
— Ну что ж… Начинайте, капитан.
На этот раз дело даже не дошло до людей Лаубе, враги больше бранились, чем дрались, и, как и положено крикунам, стали разбегаться после первых мушкетных залпов. А глупые горожане, поняв, что дело сложилось не за них, стали молча закрывать окна и ставни от греха подальше.
А уже через две сотни шагов, пройдя мимо нескольких мёртвых, ротмистр Кольбитц, увидав в темноте тени, прокричал своё:
— Длань Господня!
И услыхал в ответ:
— Эшбахт! Эшбахт и фон Рабенбург!
Это и вправду были люди полковника Брюнхвальда. Волков, узнав про это, облегчённо вздохнул: он пробился к своему другу на выручку. Но тревога его ещё не оставила. Он хотел знать, хотел быть уверен, что с Карлом всё в порядке. А тут и дождь из арбалетных болтов, что летел с крыш домов, закончился. Стало ясно, что горожане отступили.
— Где полковник? — спрашивал генерал у людей, что ушли с Брюнхвальдом и теперь с радостью встречали тех, кто пришёл им на помощь.
— Он был в авангарде! — отвечали ему солдаты.
— С ним всё в порядке? — за генерала спрашивал Максимилиан.
— Мы из арьергарда, но, кажется, с ним всё в порядке.
И уже через несколько минут Волков увидел своего заместителя. Тот подъехал к генералу, и даже в свете лампы было видно, что его конь весь покрыт чёрными потёками. Животное было изранено. И Волков сразу спросил:
— Карл, вы не ранены?
— Бог меня хранил, но двух коней подо мной убили. Это последний из тех, что мы с собой взяли. Телеги с провиантом пришлось бросить.
— Убитые есть?
— Есть пара, но и из раненых ещё парочка до утра не дотянет.
Тут к ним подъехал Дорфус и сообщил:
— Всего раненых тринадцать.
— Много, — произнёс генерал. — Арбалетчики поусердствовали?
— Да, в основном они, в честном деле горожане не так опасны. Да ещё камни с домов кидали.
— Камни? — удивился Дорфус.
— Готовились заранее, — догадался генерал.
— Заранее, — согласился полковник. — Одного не пойму — как они угадали улицу, по которой я пошёл. Впрочем, мы им тоже врезали, побили немало их, и кто-то из мушкетёров ранил их капитана. Его звали Бухвальд. Чёртовы горожане причитать начали после залпа, едва не плакали: «Бухвальда ранили, капитана ранили». Потом мы взяли одного пленного, и он сказал, что всем делом руководил именно этот Бухвальд. Это он устроил нам засаду.
— Ну что ж, и получил по заслугам, — произнёс генерал и тут же спросил: — Но куда вы двигались, Карл? Вы ведь не пошли к цитадели. Вы свернули направо.
— К цитадели не пройти было, улицу завалили хламом и телегами, ощетинились пиками, их там под сотню было. И сзади тоже подошли. А улица та была узка, с крыш сыпались камни, арбалетами донимали крепко, это хорошо, что ещё темно было. Я велел лампы потушить, но всё равно нам доставалась. Клюге, ротмистр, сказал, что знает это место, и вспомнил, что здесь недалеко какой-то монастырь есть. Я телеги бросил, раненых и мёртвых взял и ушёл с той улицы через узенький переулок. Через дворы как-то выбрался.
— Вы молодец, полковник, — произнёс Волков. — Вы сделали всё правильно.
Брюнхвальд, кажется, усмехнулся; ночью при свете одной лампы его усмешку рассмотреть было нельзя, но барон прекрасно знал своего товарища. А потом полковник и говорит:
— Один из сержантов мне сказал, что молит Бога только об одном: о том, чтобы гонец наш до вас добрался. Говорит: только бы добежал, а уж как генерал прознает про наше дело, так придёт и эту шваль городскую пораскидает. Так что мы не сильно волновались.
Дело уже было закончено, раненых из отряда Брюнхвальда погрузили на телеги, можно было уходить. А может, даже и нужно. Ведь весь этот бой, всю эту ночь Волков держался в седле лишь на крепком вине да на злости, ну ещё и на волнении за своего товарища. Злость поулеглась, волнение отступило, Брюнхвальд был рядом, а вино уже утрачивало свои волшебные свойства; в общем, хоть жар его сейчас не донимал, но слабость висла на руках так, что поводья хотелось выпустить. Но даже в этом своём не лучшем состоянии, он ни на секунду не забывал о деле.
— А ну-ка, Карл, покажите мне ваших пленных.
Полковник отдал приказание, и вскоре к генералу привели двух горожан. Фон Флюген осветил их лампой. Конечно, доспех у них отобрали, и теперь эти двое были похожи на хорошенько избитых городских людей среднего достатка.
— Ты кто? — холодно спросил генерал у того, который был избит поменьше и был постарше.
— Рудольф Герне, столяр из гильдии столяров. Мастер.
— Мастер? Ну и что же ты делал тут ночью, мастер? Отчего не спал дома? — поинтересовался Волков.
— Ну так это… Сказали — приди.
— Кто вас собрал? –спросил генерал.
— Собрал? — не понял пленный.
— Дурак! — фон Готт, не слезая с коня, пнул его железным ботинком в бок. — Кто тебя позвал на войну?
— Так бургомистр, — охнув и скривившись, отвечал столяр. — Он велел всем гильдиям выставить ополчение по одному из двух возможных, жребий кидали, выпал на меня и моих подмастерий.
— Сколько людей собралось? Сколько арбалетчиков, сколько аркебуз при вас было? — спросил Брюнхвальд.
— Ой, про то не знаю, много было людей; может, тысяча, может, пять сотен. И арбалеты были, и аркебузы. Но сколько — не знаю, не счесть. А многие и вовсе без оружия были и без брони.
Скорее всего, этот горожанин и вправду не знал, сколько кого было. Нужен офицер — но генерал продолжает допрос:
— А командовал в сегодняшнем деле тоже бургомистр?
— Нет, командовал нами капитан Бухвальд. Он ещё со вчерашнего дня велел камни на крыши сносить, говорил, что вы всё равно пойдёте на цитадель.
— А где бургомистр вас собирает? — спросил Волков.
— Так все собирались у Глевенских ворот. Там у купца Гойзенблиха большое торговое подворье, вот там все и собираются; туда и припасы свезены, и сам бургомистр там сидит.
— Он там сидит ночью? — сразу заинтересовался генерал. Даже и слабость, кажется, отступила. — И сейчас?
— Про ночь не знаю — может, там, а может, и спать к себе ушёл, — пожимал плечами пленный. — А днём так неотлучно там, на подворье Гойзенблиха, и сидит.
— Гойзенблих, Гойзенблих, — повторил генерал; конечно, он помнил это имя. И теперь вспомнил, где его видел. А было оно в списке Топперта. — Так этот Гойзенблих, кажется, безбожник?
— Лютеранин, лютеранин, — кивал пленный.
— И богат?
— Очень, очень богат, — подтвердил ополченец.
— А что с вашим капитаном?
— Говорили, что ранили его в ляжку, сильно ранили, сам идти не мог, на коне сидеть не мог, кровью исходил, — сообщил пленный.
Больше вопросов к пленному у генерала не было; он немного подумал, а потом и говорит:
— Майор, а где ваша карта?
Дорфус тут же достал из-под кирасы карту.
— Вот она, госпошлин генерал.
Фон Флюген поднёс фонарь, и Волков, Брюнхвальд и Дорфус стали рассматривать её.
— Глевенские ворота, — Волков указал пальцем. — Вот они. Отсюда недолго идти.
— Думаете идти? — удивился Дорфус.
Волков ничего ему не ответил, и тогда Брюнхвальд предложил:
— Думаю, нужно вернуться в казармы, оставить там раненых, взять ещё сил. И тогда пойти к этим самым воротам.
— Да, с ранеными нам будет неловко, — согласился с ним Дорфус.
— А это что? Монастырь? — почти не слушая их, спросил Волков, снова пальцем указывая на карту.
— Да, кажется, — майор тоже глядел в карту.
— Он близко к Глевенским воротам.
— Да, близко, — согласился Дорфус.
— Карл, а где тот сержант, что вёл вас к монастырю? — спросил генерал.
Глава 48
Не очень-то рады были местные монахи пришедшим из ночи добрым людям. Никто не любит ночных непрошеных гостей. Отец Альфред, аббат этого монастыря, приветствовал генерала весьма сухо. Конечно же, он не спал. В округе, разбуженной боем, мало кто спал. Окна горели, а из-за дверей, по ходу колонны, высовывались головы: «Это что тут вы все делаете? Куда это вы?». И монахи исключением не были.
— Чем же мне помочь вам? — с кислой миной спрашивал у генерала ещё не старый настоятель, глядя, как во двор его монастыря с топотом и гремя оружием вливается река солдат. К тому же занося раненых и даже убитых.
— Мёртвым надобно отпевание и могилы, а раненым моим нужны присмотр и доктора, — холодно отвечал ему барон. — А всем прочим отдых. До утра.
Волков нехорошо себя чувствовал, он хотел хоть на некоторое время снять шлем и прилечь, полежать и немного подремать, — он думал, что это вернёт ему сил, хотя бы самую малость, — и посему был не расположен рассыпаться в любезностях перед негостеприимным монахом.
— Отпевание…, — на это аббат ещё был согласен. Кажется, и с могилами бы всё устроил. — Но вот… , — аббат морщился — замечая генералу: — Доктора нынче стоят недёшево.
Злость! Вот что придавало ему сил больше, чем самое крепкое вино, и она-то как раз и взыграла в нём. Барон чуть склонился с лошади и прямо своей латной перчаткой схватил монаха за шею и зашептал сквозь зубы:
— Болван, ты даже не ведаешь, что творят еретики с аббатами вроде тебя, когда настаёт их власть. Так что разыщи денег на врачей для раненых людей, что оберегают тебя от гнева сатанинского.
Сильно он схватил монаха, больно было тому так, что он скривился и, когда Волков выпустил его шею, тут же исчез в темноте, ушёл в помещения, не сказав ни слова.
«Видно, будет писать жалобу, — Волков даже усмехнулся. — Только вот кому? Епископу Фёренбурга жаловаться станет или самому архиепископу Ланна?».