Рут подарила Яэль несколько аршин прекрасного сукна, какого в Божине не сыскать. “Отрезы разных оттенков, – заметила Рут, – и все темные. С лихвой должно хватить и тебе, и отцу с матерью. А неяркие ткани я выбрала, потому как знаю, что на сердце у вас троих не весело”. Благодарная Яэль расцеловала молодую свою подругу и, конечно, залилась слезами.
Все, кого вернувшиеся из дальних странствий удостоили вниманием, были рады. Ведь подарки, преподносимые из чувства любви, принимаются охотно, не в пример дарам благодетелей.
2
После нескольких дней неизбежных праздных разговоров, визитов, рассказов и выслушивания накопившихся местных сплетен, Шломо приступил к осуществлению своей миссии с великим нетерпением, ибо праздность есть удел слабых умов. Для начала он восстановил в памяти беседу с супругами Шелли и записал ее в лицах, а также еще раз перечитал книгу Мэри о Франкенштейне.
Браться за дело надо в высшей степени основательно, приготовлять себя к работе длительной, возможно многолетней, не отступать перед неудачами, если таковые случатся на протяжении долгого пути. В части трудолюбия, упорства и решимости божинский хасид вполне походил на швейцарского ученого. Но в моральном аспекте сходство меж ними было минимально. Побудительными мотивами для Шломо служили не честолюбие и безликая наука ради науки, но сострадание и практический результат. В жизни полезного меньше, чем пустого, и всякий, облегчающий бремя ближнего, приносит пользу.
Разумеется, никто не станет сомневаться в научном даровании нашего героя, открывшего однажды способность камней мыслить. Теперь перед ним стояла задача более трудная, но разрешимая силой его изощренного ума.
Шломо сформулировал проблему следующим образом: “Создать некую новую, доселе не известную человечеству сущность, которая бы, во-первых, возвращала покой в души истинно раскаявшихся грешников, обреченных на вечные муки на земле по вине необратимости, и, во-вторых, установила бы справедливое воздаяние в мире, передав причине силу случая”. Сообразно своей спасительной роли сущность будет именоваться “Гоэль”.
Какого рода естеством должен обладать Гоэль? Шломо сразу решил для себя, что природа его детища не может быть материальной, присущей творению швейцарского ученого. Гоэль неизбежно явится людям в духовной ипостаси, ибо воздействие его деяний коснется духа человеческого.
Поскольку Гоэль – это нематериальный объект, то он не займет места в физическом пространстве. Он обязан существовать независимо от своего создателя и действовать самостоятельно. Гоэлю предстоит оказывать влияние на дух человека, поэтому он должен быть обучен умению вселяться в человеческое сердце и покидать его по завершению работы. И, наконец, он задуман для вечной жизни.
Существует ли в мире нечто такое, что могло бы стать прообразом Гоэля? Если наличествует некая модель, то этот факт, несомненно, облегчит труд новатора. Шломо решил, что прообразом Гоэля вполне можно полагать душу человека. Разумеется, возможности Гоэля должны превосходить возможности души. Ведь он должен уметь самостоятельно отыскивать достойного помощи несчастного и, конечно, обладать способностью одновременного пребывания в нескольких сердцах.
3
Итак, прототипом для Гоэля была избрана душа. Теперь перед Шломо встал сложнейший вопрос – где взять “сырой материал”? Ведь в мире нет ни одной свободной души! Все они либо гнездятся в живых людях, либо, когда пробьет неминуемый час, возвращаются на Небеса и ожидают нового вселения.
В этом пункте исследований Шломо почувствовал, что оказался на распутье, и ему предстоит сделать очень непростой выбор, который определит успех или неудачу всей затеи. Перед взором первопроходца вырисовывались два альтернативных пути, могущих привести его к отысканию требуемой души.
Первый путь вел Шломо прямо к Сатану (которого ошибочно называют Сатаной). Напомним, Сатан – это двенадцатикрылый ангел, находящийся на вершине иерархии Небесного воинства, важнейший из адептов Господа Бога. Известный своим энтузиазмом в содействии идеям прогресса, Сатан, скорее всего, помог бы Шломо и предоставил бы в его распоряжение свободную душу, взятую с Небес. Однако Шломо принял во внимание, что такое решение с неизбежностью повлечет за собой серьезные проблемы.
Для того чтобы превратить в Гоэля полученную от Сатана душу, Шломо должен был бы поместить ее внутрь себя самого для “воспитания”, то бишь направленного воздействия на нее. Возникла бы неведомая доселе ситуация пребывания в одном человеке двух душ одновременно. Такое положение казалось Шломо слишком неопределенным и чересчур рискованным. Кроме того, у Шломо не было полной уверенности в одобрении его идеи Сатаном. А получение отказа из высшей инстанции исключает любые апелляции и означает крах.
Второй путь, как и первый, был связан с риском, а также включал в себя элемент самопожертвования. Впрочем, последним обстоятельством Шломо гордился. Решение состояло в том, что наш хасид, не обращаясь за помощью к Сатану, станет создавать Гоэля внутри своей собственной души. Когда она впитает все необходимые идеи и навыки, которые Шломо внушит ей, то, по его замыслу, она должна будет исторгнуть из себя образовавшегося в ее недрах Гоэля.
Опасность тут немалая, ибо, если случится нечто непредвиденное, и не произойдет задуманного разделения двух объектов, то Гоэль улетит в пространство вместе с душою Шломо. Нет надобности лишний раз напоминать, что происходит с человеком, когда душа его отлетает от тела.
Как бы там ни было, но по зрелом размышлении Шломо решился на второй путь. Для сотворения Гоэля он возьмет в качестве “исходного материала” собственную душу. Шломо верил в точность расчетов своего ума. К тому же он будет возносить горячие молитвы к Небесам, чтобы Всевышний помог ему исполнить миссию и не допустил бы смерти его.
Не многие готовы рисковать вплоть до самопожертвования, как этого требует высокая цель. Да разве можно прожить, не рискуя? Как говорится, безопасные корабли – это вытащенные на берег корабли!
Избрав путь, Шломо решительно вступил на него и принялся трудиться над претворением в жизнь идеи, которая может показаться маловерам фантастической, но, как докажет будущее, абсолютно реальной.
Множество практических и теоретических трудностей возникало на пути новатора. Шломо потребовались годы, чтобы преодолеть их и вплотную подойти к воплощению мечты. Но вот беда, незаметно для себя самого Шломо в том уподобился несчастному предтече своему Виктору Франкенштейну, что не дерзал предвидеть, как смелое изобретение отзовется на жизни людей.
Глава 9 Чего ужасался – постигло меня
1
Хасид Шломо порой задумывался над сущностью такого распространенного явления как предчувствие. Кто знает, может быть, предвидение будущего есть свойство незаурядной проницательности правильно толковать прошлое? Он принимал во внимание известное мнение о том, что вера в предчувствие есть проявление мистического свойства ума. “Предположим, такая точка зрения верна, – рассуждал Шломо, – тогда возникает вопрос: каждый ли ум обладает склонностью к мистике, или сие достоинство (или, быть может, несовершенство) проявляется только у отдельных индивидов?”
"Мы знаем из опыта, – размышлял Шломо, – что существуют горячие сторонники веры в предчувствие. Другие, как известно, делают над собою усилия, порой немалые, чтобы изгнать из сердца интуитивные ожидания бед (или радостей), полагая мистику недостойной рационального ума. Скорее всего, среди людей не найти таких, которые совершенно глухи к невнятному внутреннему голосу, предрекающему будущее. Такой серьезный факт дает основание сначала выдвинуть гипотезу, а, затем произвести её научную проверку – не является ли предчувствие не просто прихотью растревоженной души, но диктуется реальностью жизни”.
Так уж устроен наш герой – он не может не размышлять о вещах фундаментальных, причем сразу о нескольких. Даже в те мятежные годы, когда Шломо, казалось бы, целиком был погружен в изучение проблем необратимости и воздаяния и одновременно обдумывал пути сотворение Гоэля, он, утомившись, переводил дух, направляя усилия своего разума на иные предметы. Разве отдых не есть переключение ума с одной материи на другую? Бездействие – не путь к отдохновению, а характер отдыха – это оттиск характера человека.
Заметим, что сам Шломо, хоть и был закоренелым рационалистом и решительным противником мистики, тем не менее, всерьез относился к предчувствию. Обладая нравом пессимистическим, он неизменно прислушивался к голосу проворной интуиции, особенно, когда та сеяла мрак в душе. Познав на чужих примерах бедственную сторону жизни грешников, которые истинно раскаялись, но не имели надежд освободиться из капкана необратимости, Шломо невольно представлял себя на месте несчастных. В нем зародилось и крепло ощущение катастрофы, надвигающейся на его собственную семью, предчувствие неизбежного грозного часа и вечной разлуки.
Преуспевающий Иов, когда постигли его беды, изрек: “То, чего опасался я, пришло ко мне”. Иными словами, он хоть и слыл человеком благополучным, но дурное предчувствие довлело над ним. В этом заключалось сходство Шломо с его древним предтечей. Но судьба была благосклоннее к Иову, нежели к нашему хасиду, ибо горе первого оказалось обратимым, а второго душила трагедия необратимости.
2
Для читателей, которым не посчастливилось прочесть историю о том, как Шломо совершил прорыв в науке, обнаружив способность камней к мыслительной деятельности, мы вкратце представим некоторые важные моменты сего открытия. Сделаем это здесь и сейчас, ибо разработанная Шломо теория включала в себя в форме аллегории описание постигшего его и Рут необратимого несчастья. Язык не поворачивался у Шломо называть беду по имени, поэтому и мы не станем действовать вопреки его чувствам. Иносказание – отличное средство выражения реальности.