Мы с Джеймсом потеряли все наши сбережения. После этого он решил отправиться на север Западной Австралии и найти работу инженера-электрика. Я ожидала ребенка, временно работая экономкой. Наши вещи мы оставили у друзей.
Внезапно я оказалась без мужа и без места, которое могла бы назвать своим домом. В течение дня я убиралась в доме фермера и пыталась готовить для него и его сына австралийские блюда. У меня ничего не получалось, и фермер только жаловался. Бродя вокруг фермы, я плакала, чувствуя себя одинокой и покинутой. По мере того как приближалось время рождения ребенка, во мне росло безудержное желание оказаться рядом с матерью.
Родители были рады моему приезду, но не могли понять причину столь неожиданного поступка. Они ничего не объясняли мне, чтобы подготовить к родам, и не приняли во внимание, что весь этот процесс был для меня совершенно внове, а первые роды в тридцать три года могли оказаться достаточно тяжелыми. Скоро начались схватки. Отец отвез меня в больницу Бокс Хилл, где мои ноги привязали ремнями, а затем сделали разрез, чтобы ребенок вышел. Утром 27 марта 1972 года родилась моя замечательная дочь. Ее быстро унесли, и я осталась одна в операционной, где у меня началась неконтролируемая рвота. К тому времени, когда пришла уборщица, я потеряла сознание. Снова, как и в Беналле, где мне сводили бородавки, дали о себе знать последствия наркоза.
Спустя два дня я отправилась к родителям, хотя все еще не оправилась после родов и швы мои не зажили.
ДЖЕЙМС прилетел в Мельбурн, чтобы побыть со мной и маленькой Каролиной. Он прибыл через три дня после рождения дочери, поэтому чувствовал вину. Когда мне стало лучше, мы попрощались с родителями, погрузили вещи в наш «универсал» и вновь пересекли огромный континент, отправившись в город на севере от Перта, где нас ждал хороший доход.
Джеймс работал инженером-электриком. Я служила в армейской столовой, единственная женщина в окружении множества мужчин с голодными взглядами, пока добрая жена менеджера по персоналу присматривала за Каролиной. Я убирала грязную посуду и мыла столы, постоянно улавливая сверхчувствительным слухом мнения обо мне, что летали по залу. За три стола от меня группа мужчин обсуждала размер моей груди, размышляя, настоящая она или нет. Поскольку я кормила ребенка грудью, она увеличилась, но все равно была небольшой по сравнению с плакатами, которые, по моим представлениям, висели у вояк в казарме. Их интересовал не размер, а то, настоящая у меня грудь или нет. Наконец, мне это надоело. Не глядя на них, я сделала такое движение, чтобы моя грудь всколыхнулась.
«Боже! – негромко воскликнул один из мужчин, не желая, чтобы я слышала их разговор. – Она так сделала, когда мы о них заговорили!» «Ну вот, значит, они настоящие», – сказал другой, однако никаких благосклонных комментариев о размере моего бюста не последовало. Ну и пусть.
В кухне работал повар Кев – маленький, круглый, приятный человек – и его помощник Росс. Кев был ирландцем с отличным чувством юмора. Его шутки смешили меня до колик. Он был симпатичен мне, и я чувствовала, что ему это приятно.
Мне казалось, на этом все и закончится, до тех пор пока однажды Кев не отправился в больницу на операцию по удалению кисты.
На следующий день, когда я пришла на работу, на меня набросилась коренастая жена Кева Дженис, угрожавшая мне большим кухонным веником. «Держись подальше от моего мужа!» – кричала она, истерически махая веником перед моим носом.
Я ничего не понимала, пока Росс не объяснил, в чем дело. Находясь под наркозом, Кев только обо мне и говорил, его потрясенная жена сделала вывод, что он влюблен в «высокую гибкую блондинку».
Когда Кев вернулся, все изменилось. Он избегал смотреть мне в глаза и обвинил в том, что из холодильника пропала курица. Это показалось мне настолько жалким, что в конце недели я решила уволиться.
Однако оставался еще Росс. Он поверил истории Дженис о том, что я флиртовала с ее мужем, и тоже захотел свой кусок пирога. Жена Росса ожидала ребенка и не могла заниматься сексом. Я пришла в смятение, когда он подошел и сказал, что хочет встретиться со мной у меня дома. Я наотрез отказалась, не только потому, что была замужем за Джеймсом и не собиралась ему изменять, но и оттого, что не чувствовала к Россу ни малейшего влечения.
Однако он все равно появился у меня в доме, не обратив внимания на отказ. Он возник в моей гостиной, охваченный страстью. Почему я не заперла дверь? Я знала, что нужно быть быстрой, чтобы он меня не коснулся, но сознание замерло, руки и ноги отказывались слушаться. Я попятилась от него и, в конце концов, наткнулась на стену. Он схватил меня и начал жадно щупать. Заметив спальню, он направил меня туда спиной вперед. Колени мои тряслись от отвращения и страха, голова кружилась, но в то же время я понимала: если я откажусь, будет еще хуже.
Толкнув меня на постель, Росс попытался стащить с меня трусы. «Снимай их!» – крикнул он. Он был возбужден до предела, волосы падали ему на покрасневшее, искаженное лицо. Я подчинилась, и он с болезненным толчком вошел в меня. Все кончилось в течение секунд: сделав несколько отчаянных движений, он обмяк. Его животная похоть была удовлетворена.
Дрожа, я отправилась в ванную мыться. Я не понимала, что меня изнасиловали. Когда Джеймс вернулся домой, я все еще дрожала, но ничего не сказала мужу, не желая расстраивать его и навлекать на Росса неприятности из-за этого временного помешательства. Росс, разумеется, умолял меня ни о чем не рассказывать, когда застегнул молнию и обрел относительную ясность ума. Не был ли Росс похож на моего отца?
Бессознательно я следовала старым детским моделям поведения, реагируя на насилие смирением и молчанием. Россу повезло, что своей жертвой он выбрал женщину, умеющую держать слово. Я уволилась из столовой и стала проводить больше времени с малышкой Каролиной.
САМЫЕ незначительные события могут приводить к большим переменам. Мои родители сообщили, что в рождественские и новогодние праздники собираются отправиться на запад навестить двух своих дочерей. Они поселятся у Берты, которая жила теперь в Перте.
Я решила поехать на юг на машине и оставила десятимесячную Каролину с семейной парой, с которой мы тогда дружили. На объявление о найме водителя откликнулся Аарон, работавший неподалеку на железном руднике в Паннавонике и собиравшийся домой в Перт отдохнуть с университетскими друзьями, у которых начинались развеселые летние каникулы. Аарон приехал ко мне. Сделка состояла в том, что по пути из Перта я завезу его обратно в Паннавонику, а затем в одиночестве отправлюсь домой.
Аарону исполнилось девятнадцать; он был высоким и стройным, а его распущенные светлые волосы волнами падали на плечи. Наши руки случайно соприкоснулись, когда я объясняла ему, как работает привод «форда». Искра, мгновенно проскочившая между нами, была настолько сильной, что застала нас обоих врасплох и скрыть это было невозможно.
Будь я зрелой женщиной, я бы перерезала провода, что сексуально связали меня с Аароном. Но я такой не была. Я не переживала ничего того, через что проходит нормальный подросток, и практически не имела опыта общения с парнями. Одно это все осложняло, но было и другое: я всей душой желала познать свою сексуальность, раскрыть ее тайны. Я подумала о Джеймсе, о своей любви к нему, однако друзья Джеймса были правы: я не могла игнорировать новый фантастический поток подростковой энергии. Хоть я и провела с родителями некоторое время – например, канун Нового года, заснув от откровенной скуки еще до полуночи, – все мои мысли занимал Аарон.
Он изучал архитектуру и на полгода взял академический отпуск, чтобы заработать деньги на севере. Большинство наших встреч проходило в доме его родителей, уехавших на праздники. Мы вместе смотрели кино. В те дни хитом был «Заводной апельсин», и фильм пробудил во мне невероятную, дикую сексуальную энергию, вызвав приятное чувство, что я наконец-то стала женщиной своего времени. Это была странная мысль, поскольку мне исполнилось уже тридцать четыре года. Мы плавали в бассейне вместе с многочисленными друзьями Аарона, веселились под музыку, что было для меня новым удивительным опытом, заряжавшим жизненной энергией, и я провела так много часов в объятиях этого естественного и приятного молодого человека, что забыла об остальной своей жизни.
Наконец, настало время возвращаться домой, и мы с Аароном уложили вещи в машину. Я попрощалась с родителями, с которыми едва виделась, надеясь, что сестра сможет компенсировать мое отсутствие.
В начале нашего путешествия мы с Аароном хотели спать: прошлым вечером состоялась наша последняя вечеринка и всю ночь мы провели вместе. По пути мы остановились под мостом, чтобы обнять друг друга, и это не добавило нам бодрости. Только когда машина свернула с основного шоссе на грязную проселочную дорогу к Паннавонике, мы заметили, что начался сезон дождей. Аарон объяснил, что нам не следует больше останавливаться: надо ехать до конца без остановки, чтобы не увязнуть в грязи. Застрять было нельзя: в буше это означало верную смерть. Мало кто решается путешествовать на машине в сезон дождей, и если мы завязнем, то окажемся в одиночестве практически без припасов.
Невероятная усталость омрачила то чувство облегчения, которое мы испытали, доехав до нашей цели. Когда мы подъехали, из офиса вышел начальник лагеря в Паннавонике. Неожиданно настало время прощания. Аарон ушел так быстро, что боль от расставания лишь мельком возникла в моем усталом сознании.
Офицер заметил, в каком изможденном состоянии я нахожусь, провел меня в кабинет и вышел, чтобы принести ужин. Вернувшись, он увидел, что я неподвижно сижу на жестком деревянном стуле: я заснула настолько быстро, что он решил, что я умерла! Проснувшись, я что-то поела, но машина – бедная уставшая лошадка – слишком перенапряглась и не смогла завестись спустя несколько часов. Я не переживала, с удовольствием отдохнув ночь. Рано утром я улетела домой на «сесне» вместе с почтальоном.