Он сдержался и не выругался.
–В семье всегда заботятся друг о друге. Все, что их, то и твое. Как ты не понимаешь?
–Да так же, как ты не можешь понять, что это такое – раз за разом терпеть неудачи!– невоспитанно фыркнула она.
–Неудачи?– У Макса широко открылся рот.– Тебе же удается все, за что ни возьмешься.
–Я же не тупая, Макс.– Ее голос стал ледяным.– Ты, похоже, пытаешься снова затащить меня в постель, но вранье тут не поможет. Я никогда не умела готовить так, как мама. Не сумела преуспеть в бизнесе, как Джульетта с Майклом. И со всем остальным у меня беда – с умением одеваться, с внешностью, не то что у Венеции. Не делай из меня дуру.
У Макса защемило сердце. Эта красивая, деятельная, щедрая душой женщина считает себя недостойной. Он сам не знал, чего ему больше хочется – задушить ее или расцеловать. Вместо этого он проглотил комок в горле и сказал правду:
–Тебе дается все, что имеет цену в этом мире, Карина. Люди. Животные. Любовь. Остальное не имеет значения, понимаешь? Ты просто этого не видишь.
Она замерла. Одухотворенные темные глаза удивленно распахнулись. Между ними словно протянулась связующая нить, и воздух стал душным от эмоций. Он положил вилку и протянул руку к ней.
Карина вскочила и отступила на несколько шагов назад:
–Мне пора. Спасибо за ужин.
Она пулей вылетела из кухни, и ему сразу стало одиноко и пусто.
Несколько дней спустя Карина критическим оком разглядывала стоявшие перед ней картины. Курсы помогли ей восстановить форму и овладеть кое-какими приемами, благодаря чему она смогла продвинуться на новый уровень. Преподаватель даже предлагал уже связаться с кем-нибудь, чтобы устроить выставку, особенно если она сделает тематическую серию. Холодок тревоги пробежал по позвоночнику. Публичная выставка – это уже не просто заявить о себе как о подающем надежды художнике. Это все равно что раздеться донага посреди Таймс-сквер и крикнуть: «Смотрите на меня!»
Самое трудное – это, конечно, ее семья. Доброжелательные, преисполненные благих намерений, самые близкие люди, признававшие ее талант, однако считавшие, что живопись для нее не более чем хобби. Ни разу Карина не решилась открыть им душу, которая рвалась к мечте стать профессиональной художницей. Искусство в Бергамо уважали, но перед бизнесом преклонялись, особенно когда речь шла о знаменитых кондитерских «Ла дольче фамилиа», принадлежащих семье Конте.
Карина покусала губу и поставила в нижнем углу размашистую подпись.
Ее первая настоящая картина закончена. И любой, кто ее увидел бы, решил бы, что художница – настоящая шлюха.
Линии были размыты, затуманены, мужчина и женщина окутаны черно-серой тенью. По напряженному соску женщины было видно, как она возбуждена, ее лицо притягивало взгляд зрителя обнаженным исступленным восторгом, словно она боролась с оргазмом. Мужчина сидел спиной к зрителю и закрывал собой большую часть ее обнаженного тела. Жилистые мускулы свивались в тугие узлы, на левом плече красовалась татуировка в виде змеи. Окно, нарисованное в правой части картины, придавало этой сцене оттенок вуайеризма, подглядывания в мир их чувственности, а яркий свет дня и здравого рассудка оставался по ту сторону стекла.
Карина сжала кулаки, затем медленно размяла пальцы. Судорога в ее запястье напомнила, что она рисует уже несколько часов. Нервы покалывало радостным волнением. Картина удалась. Она чувствовала это глубоко внутри – удовлетворение, которое, вообще-то, испытывала нечасто. Ни разу с тех пор, как пошла учиться в колледж. Она уже давно пыталась следовать своему инстинкту, но выходили у нее только плоские, двухмерные портреты, оставлявшие ее равнодушной.
Неприкрытый эротизм собственного творчества потряс ее саму. Кто бы мог подумать, что Макс распахнет створки ее души и сорвет все замки? Больше нет возврата к простым и ясным сюжетам. Едва бросив взгляд на портреты в кабинете Сойера, она поняла, что должна решиться и начать писать обнаженную натуру. Как бы ни приняли ее работу, во всяком случае, в ней есть правда. О ее натуре. О ее желаниях. Потребностях. Фантазиях.
Наконец-то.
Карина убрала кисти, сложила акриловые краски и скинула рабочую блузу. Пора угостить чем-нибудь Рокки и посмотреть, как там Габби. Она пригласила своих родных на ужин и надеялась, что до их прихода успеет немного подремать на солнышке.
Габби встретил ее своим обычным воркованием, которое она успела полюбить. Она уже с ужасом думала о том, что скоро голубя придется выпустить. Живые, мудрые глаза птицы рассказывали целую историю о ее невероятном прошлом, о котором Карина не прочь была бы узнать побольше. Может быть, она еще поговорит с владельцем, прежде чем выпускать ее.
Карина проверила повязку, накормила голубя и вынесла переоборудованный аквариум на задний двор. Олимпийских размеров бассейн был окружен пышной растительностью, привезенными с юга пальмами и яркими красными и фиолетовыми ирисами, так что плавать там было все равно что в тропической лагуне. Рокки выскочил за ней, не обратив на Габби ни малейшего внимания, и плюхнулся рядом в шезлонг. Карина устроилась в адирондакском кресле [12]в окружении своих любимцев. На столе стоял бокал мерло, слышались приглушенные звуки бегущей воды и ветра.
Ее охватило ощущение покоя. Она поворковала немного с Габби и Рокки, а потом ее веки медленно закрылись.
–Карина…
Ее имя сорвалось с его губ, словно мед и карамель – сладкое, клейкое, ароматное. Она улыбнулась и повернулась к Максу лицом, слишком сонная, чтобы поднять руки. Легкий ветерок донес до нее восхитительный запах мужского тела и мыла с легкой примесью душистого одеколона.
–Ммм…
Легкие пальцы погладили ее по щеке. Она прильнула к этой теплой руке и поцеловала ладонь. До нее донеслось тихое бормотание:
–Э, милая, буря надвигается. Иди-ка в дом.
–Иду.– Она потянулась. Ей хотелось, чтобы он раздел ее, раздвинул ей бедра и вошел туда. Мышцы напряглись в сладком ожидании. Она легонько куснула его крепкое запястье и вздохнула.– У тебя приятный вкус. И пахнешь хорошо.
–Dio, ты меня убиваешь!
Сонный туман обволакивал мозг, и в нем тонули все благие намерения. Карина моргнула и протянула руку. Откинула ему со лба жесткие пряди волос. Провела пальцем по его надменному носу, по мягким полным губам.
–Какой же ты красивый,– пробормотала она.– Даже слишком красивый для меня. Правда, Макс?
–Твою ж мать! Я не святой.
Его губы сомкнулись с ее губами. Теплые, умелые, словно смакующие дорогое вино. Его вкус взорвался у нее на языке, и она застонала, открываясь ему полностью. Он целовал ее долго, медленно, снова и снова, пока она не растаяла в кресле и между ног у нее не сделалось влажно. Когда он наконец поднял голову, она уже знала, что побеждена. Ждала, что он возьмет ее на руки и унесет к себе в спальню. Сейчас ей было все равно.
Раздался звонок в дверь.
Рокки вскочил и залаял. Карина резко вернулась в реальность, словно после жесткой посадки, и привстала в кресле. Макс покачал головой.
–Я готов убить того, кто там, за дверью, кто бы это ни был,– сказал он. И, бросив на нее прощальный долгий взгляд, исчез за стеклянной дверью.
Карина поднялась с кресла. Может быть, это сама судьба пришла ей на помощь. Сколько она продержалась бы, пока не очутилась бы снова у него в постели? До нее донесся голос невестки, и она сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. Теперь она в безопасности, искушение ей больше не грозит.
До поры до времени.
Мэгги вошла вперевалку. Она казалась очень толстой, неуклюжей и явно не в лучшем расположении духа. Черное вязаное платье доходило до колен, вьетнамки, украшенные горным хрусталем, шлепали по мраморному полу.
–Знаешь, Карина, если они не вылезут из меня прямо сейчас, я их сама оттуда вытащу.– Мэгги прошла в гостиную, подошла к мягкому креслу и упала в него. У Карины было такое ощущение, что без подъемного крана ее оттуда уже не поднять.
Она прищелкнула языком – сочувственно и немного насмешливо:
–Должно быть, на той неделе, Мэгги. Совсем немного осталось.
Мэгги сердито посмотрела на нее и взяла из рук Макса стакан сельтерской воды с лимоном.
–Ну нет, они не торопятся. Я только вчера ходила к врачу, и он сказал, что схваток не видно. Nada [13]. Niente. А что им, они там удобно устроились. Тут тебе и еда, и сон, и карате, когда скучно станет. С чего бы им вылезать?– Она застонала.– Не хотелось бы делать кесарево без крайней необходимости, но боюсь, это единственный выход. Если им не пригрозить хорошенько, они так никогда не выйдут.
Карина погладила невестку по руке:
–Готова поспорить, через пять дней у тебя на руках будет два совершенно здоровых и счастливых малыша. Помнишь, с Алексой то же самое было? Ее старшенькая родилась на две недели позже.
–Да, это была настоящая забастовка. Ник чуть без нее в больницу не уехал.
Макс принес матушке Конте чаю, и они уселись у потрескивающего огня.
–Да, я слышал эту историю, классика жанра. Как там Алекса?– спросил он.
–Ничего. В выходные возили Лили в «Город Сезам». Ты же знаешь, как она помешана на Элмо.– (В небе сверкнула молния, и раскаты грома показались тихими и угрожающими.)– Сегодня обещали страшную бурю. Надеюсь, Майкл в нее не попадет. Он что-то запаздывает.
–Да, он собирался взять такси, чтобы добраться на Манхэттен на деловую встречу, а потом решил ехать поездом. На Уолл-стрит сегодня какой-то митинг протеста, побоялся попасть в пробку. С ним все будет в порядке.
Мэгги потерла свой огромный живот.
–Не знаю уж, смогу ли я сегодня что-нибудь съесть. Ужасное расстройство желудка, весь день мучаюсь.– В комнате зазвучал рингтон «Sexy Back», и Мэгги потянулась к своей сумочке.– Это Майкл. Не могу достать.
Карина помогла вытащить ярко-розовый сотовый телефон и протянула ей. Со стороны Мэгги разговор состоял из крепких ругательств и сочувственных «угу». Наконец она нажала на кнопку и выключила телефон.