Айпад снова издает звук почтового уведомления. Я не должен смотреть, но ничего не могу с собой поделать. Этот звук действует на меня, как предательский стук сердца в рассказе Эдгара Аллана По[10]. Я ввожу пароль «три-три-девять-девять» – номер дома из прежнего адреса Элис.
Письма не от бывшего. Да и с чего бы. В свежих «Входящих» новостная рассылка об изменениях в законодательстве, письмо из юридической школы с просьбой поучаствовать в сборе пожертвований, реклама с сайта, посвященного творчеству поп-кантри-певца Джоша Руза, и наконец ответ от Эрика Левина с работы. Он пишет: «Поскорее выздоравливай и не ешь больше во всяких забегаловках».
Вместо того чтобы на этом успокоиться, убрать айпад и заняться своей работой, я просматриваю весь огромный список в папке «Входящие» и насчитываю семнадцать писем от Эрика Уилсона. В трех из них есть аудиофайлы – две песни его собственного сочинения плюс кавер-версия «Элис» легендарного Тома Уэйтса. Песню эту я люблю, и перепел ее Уилсон неплохо. Аж мурашки по коже, только не от удовольствия.
Судорожно проглядываю остальные письма. Они в основном о группе и старых добрых временах. Эрик намекает, что хорошо бы увидеться, однако Элис не проявляет энтузиазма. Вроде бы. Мне стыдно от того, что я копаюсь в ее почте, и особенно от того, что я послушал песню. Ну вот зачем? Это все исключительно от неуверенности в себе и подозрительности. Я со страхом оглядываюсь – мне вдруг почудилось, что за моей спиной стоит Вивиан и с укором смотрит на то, что я делаю. Выключаю айпад.
Сплю я урывками, утром просыпаюсь разбитым, будто совсем не отдыхал. Звоню в офис Хуану, прошу отменить консультации днем. Просто толку от меня сегодня не будет. Принимаю душ и решаю испечь печенье. Шоколадное, Элис его очень любит. Вот вернется домой – а тут что-то вкусненькое.
Когда в духовку отправляется первая партия, у меня звонит телефон. Незнакомый номер.
– Элис?
– Привет.
Немедленно чувствую себя виноватым. Нечего было читать ее письма. Она так далеко, идет на такие жертвы ради нашего брака, а я тут нарушаю параграф 4.2.15.
– Как прошел суд?
– Я признала вину. Адвокату удалось смягчить обвинение. Теперь это уже не преступление шестой степени тяжести, а проступок первой.
Сердце гулко стучит в груди.
– И какое наказание?
В «Кодексе» было что-то про интенсификацию воздействия…
– Двести пятьдесят долларов штрафа и еще восемь недель под кураторством Дэйва.
Я выдыхаю. Нет, нелепо, конечно, платить штраф за «отсутствие должного внимания», но я боялся чего-нибудь похуже.
– Это ведь еще куда ни шло, да?
– После вынесения приговора судья прочитал мне целую лекцию о том, что важнее брака ничего нет, что нужно ставить цели и достигать их. Еще говорил про честность, прямоту, доверие. Он прав, конечно, кто бы спорил, но слышать все это со скамьи подсудимых было жутко.
Элис явно потрясена, и у меня скверно на душе. Как жаль, что меня нет с ней рядом.
– Ну и в конце судья объявил, что я могу ехать к мужу.
– Вот эта часть приговора мне нравится.
– Еще он сказал, что, судя по всему, я хороший человек, и он не хотел бы видеть меня здесь снова. В настоящем суде так обычно прорабатывают преступников, которые впервые попались на хранении наркотиков или мелком воровстве. А тут прорабатывали меня. Стоя перед судьей первый раз в жизни, я поняла, что чувствовали мои клиенты, когда я работала бесплатным адвокатом.
– Теперь-то хоть все закончилось?
– И да и нет. Судья постановил, чтобы мне надели фиксатор внимания.
– Это еще что такое?
– Пока не знаю. – Голос Элис звучит испуганно, и у меня сжимается сердце. – Ладно, Джейк, мне пора. Виктор пообещал, что днем меня отпустят. Он сказал, чтоб ты приехал за мной в аэропорт в девять вечера.
– Слава богу, – выдыхаю я. – Поскорей бы…
– Ладно, я пошла, – перебивает меня Элис, а потом торопливо добавляет: – Я тебя очень люблю.
Я еду на юг через Дейли-Сити, потом по продуваемой ветрами Пасифике и, въехав на гору, ныряю в новый тоннель. На другой стороне пейзаж резко меняется: скалы, серпантинная дорога, освещенный лунным светом берег – я попадаю в другой мир. Каждый раз выезжая из этого тоннеля, я спрашиваю себя: и чего было не поселиться здесь? Тишина, спокойствие, потрясающие виды, недвижимость дешевле, чем в Сан-Франциско, соленый запах океана, смешанный с ароматом артишока, и тыквы с фермерских полей…
Через несколько минут я въезжаю на стоянку аэропорта с мыслью о том, что сейчас сяду в кафе и буду ждать Элис. К моему разочарованию, аэропорт погружен в темноту, а кафе закрыто. Ставлю машину у забора, за которым начинается летное поле. Я приехал на полчаса раньше – не хотел, чтобы Элис ждала меня тут одна, в темноте. Гашу фары, включаю радио и опускаю спинку кресла. Потом приоткрываю окно, чтобы дышать свежим воздухом и слушать, не летит ли самолет. На летном поле нет регулировщиков, и полоса огнями не обозначена. Как вообще пилоты находят эту узкую полоску асфальта у океана? В новостях чуть ли не каждую неделю сообщают об очередной катастрофе: то известный спортсмен разобьется, то музыкант, то политик, а то владелец какой-нибудь крупной компании, решивший отвезти семью в отпуск на личном самолете. И вообще, как можно спокойно доверять свою жизнь неустойчивой аэродинамике? По радио идет передача «Нет ничего невозможного». Ведущий по имени Том как раз заканчивает интервью с продюсером «Оголтелой пропаганды». Тот коротко рассказывает о новом сезоне сериала. По его словам, проигрыш клиенту Элис – всего лишь небольшое недоразумение, о самих же судебных дрязгах он не говорит ни слова.
– Прекрасная книга, – замечает он. – Мы сейчас тесно сотрудничаем с автором, и надеюсь, от этого наш сериал только выиграет.
После интервью начинаются новости. Я выключаю радио. Где-то вдалеке шумит океан, а может, ветер гуляет на артишоковых полях.
Читаю любимый журнал Элис. В рубрике «История месяца» большая статья про братьев-музыкантов Ноэля и Лайама Галлахеров[11]. Читать тоже надоедает, и какое-то время я просто сижу в темноте, нервно поглядывая на часы на приборной панели: восемь сорок три, восемь сорок восемь, восемь пятьдесят шесть… Я начинаю думать, что самолет уже не прилетит. Света нигде нет, если не считать тускло освещенную подсобку кафе. Неужели я что-то перепутал? Или Элис не отпустили? А вдруг что-то случилось?
Без двух девять. Может, самолет вообще не вылетел, или, еще хуже, в горах непогода?
Однако ровно в девять аэропорт оживает. По обеим сторонам взлетно-посадочной полосы загораются ярко-желтые огни. В небе раздается легкий гул. Сначала ничего не видно, потом где-то далеко над деревьями прорисовывается силуэт маленького самолета. Он летит все ниже и ниже, мягко садится, катится по полосе и останавливается примерно в полусотне метров от меня. Турбины самолета замолкают, и вокруг снова воцаряется тишина.
Когда же выйдет Элис? Я включаю фары и выхожу из машины. В этот момент у самолета открывается дверь и выдвигается трап. В освещенном прямоугольнике дверного проема показывается Элис и ставит ногу на верхнюю ступеньку. Сердце подпрыгивает у меня в груди. На Элис та же одежда, в которой она уехала с Декланом несколько дней назад. Моя жена идет ко мне, держась как-то странно и неестественно прямо. Ей больно? Что с ней сделали?
Трап втягивается обратно в самолет. Элис проходит в ворота под фонарем, и я понимаю причину ее странного поведения – на шее у нее надета какая-то штука.
Пилот включает навигационные огни и запускает двигатель. Элис кидается мне в объятия, и я чувствую, что она дрожит. Самолет взмывает в небо. Я крепко прижимаю к себе жену, провожу рукой по ее пышным волосам и натыкаюсь на что-то твердое. Самолет, мигнув огнями, пролетает над деревьями и устремляется в сторону океана.
Элис уже не так напряжена, как несколько минут назад, однако стоит по-прежнему очень прямо. Я слегка отстраняюсь и смотрю ей в глаза. На щеках у нее слезы, но она улыбается.
– Это и есть «фиксатор внимания».
Высокий воротник плотно облегает шею. Верхний его край упирается в подбородок и не дает повернуть голову. Воротник серый и гладкий на ощупь, как браслет. Сверху он подбит черным поролоном. Через одежду видно, что воротник охватывает плечи, а сзади поднимается до затылка. Элис неотрывно смотрит на меня полным нежности взглядом.
– Ты как, ничего? – спрашиваю я.
– Ага. Знаешь, с тех пор как на меня напялили этот уродливый ошейник, я только о тебе и думала.
Она отходит на шаг назад и встает в модельную позу.
– Ну и как?
– Еще красивее стала, – говорю я, нисколько не лукавя.
– Отвези меня домой, пожалуйста.
Рано утром я просыпаюсь от аромата кофе и иду на кухню, ожидая увидеть там Элис с ноутбуком. Ее несколько дней не было, наверное, наверстывает пропущенные на работе дни. Но кухня пуста. Я наливаю себе кофе, заглядываю в ванную. И там Элис нет.
Потом я замечаю полоску золотистого света под дверью гостевой спальни. Толкаю дверь и захожу. Обнаженная Элис стоит у большого, во весь рост, зеркала и неотрывно смотрит на свое отражение. Хотя воротник не дает ей обернуться, она встречается со мной взглядом в зеркале. Воротник с точностью следует изгибам ее шеи, и надо признать, в нем есть какая-то чистота линий, даже скульптурность – ни на шее, ни на плечах не видно застежек и швов. Такое ощущение, что он не сковывает движений и не скрывает, а, наоборот, подчеркивает красоту Элис. Я гляжу на нее в мягком золотистом свете и, кажется, понимаю, в чем смысл, нет, не только воротника, но и «Договора» в целом: я никогда прежде не видел, чтобы моя жена настолько безраздельно и осознанно отдавала все свое внимание настоящему моменту.
Вместо слов я кладу руки на плечи Элис, мои пальцы скользят вверх по гладкой поверхности воротника, касаются мягкого черного материала у подбородка. Элис по-прежнему неотрывно смотрит на меня в зеркало. В ее глазах больше нет слез, она смотрит на меня как-то по-новому, не могу понять как. С восхищением?.. В голове звучит голос Вивиан: «Примиритесь с «Договором».