– С этой штукой ты еще загадочнее, – говорю я Элис.
Она тянется поцеловать меня, однако поднять голову не может, поэтому я сам наклоняюсь к ней.
Я сажусь в кресло у окна. Элис остается стоять у зеркала, не пытаясь прикрыть наготу. Не знаю, примирилась она с «Договором» или нет, но мысли ее явно чем-то заняты. Когда мы ехали домой вчера вечером, она была оживленной и радостной, – может быть, просто от того, что мы снова вместе. Я просил ее поподробнее рассказать о поездке, но она только сказала:
– Главное, я выдержала.
Уже позже она призналась, что гордится собой.
– Единственное, что меня всегда по-настоящему, до ужаса пугает, – это неизвестность. Когда я ехала туда, то совершенно не представляла, что со мной будет. Теперь я чувствую какое-то странное удовлетворение, будто я вошла в некий таинственный портал и вышла с другой стороны.
– Я тоже тобой горжусь. Ты ведь сделала это ради нас. Для меня это очень много значит.
– Да, ради нас.
После ужина Элис захотелось посидеть со мной рядом, посмотреть новую серию «Оголтелой пропаганды», съесть мороженое, а потом мы пошли в спальню. Я подложил ей под шею три подушки и думал, что она сразу же уснет, но она прижала меня к себе с отчаянием утопающего. На мой вопрос, о чем она думает, Элис ответила:
– Ни о чем.
Она всегда так отвечает. Иногда я ей верю. А иногда, как сегодня, чувствую, что она прокручивает в голове какие-то мысли, и тщетно пытаюсь разгадать какие.
Потом у нас был секс. Не стану говорить большего, скажу только, что все было неожиданно и необычно. Элис была настойчивой, даже одержимой. Как ни хотелось мне узнать, что произошло с ней там, в пустыне, я лишь поддался ее страстному порыву, ее настойчивости, уступил «новой» Элис. Да, она изменилась, но осталась моей.
Элис взяла отгул на работе. Сегодня праздник, День святого Валентина, но я все равно очень удивился. Хотя тут же нашел объяснение: у нее изменились приоритеты. «Договор» делает свое дело.
Конечно, есть и более прозаические причины: во-первых, из-за фиксатора внимания на Элис не сходится ни один пиджак и ни одна блуза, во-вторых, Элис пока не придумала, что сказать на работе. Она написала своей помощнице, что совсем свалилась с пищевым отравлением и хочет отлежаться дня два-три. Когда я звоню в офис, чтобы отменить встречи с пациентами и сегодня тоже, Хуан подзывает к телефону Эвелин.
– У тебя все хорошо? – требовательно интересуется она.
– Да, – отвечаю я. – Семейные обстоятельства.
Больше Эвелин ни о чем не спрашивает.
Сначала Элис ведет себя как-то нервно, будто бы не знает, чем заняться, но к десяти утра уже вроде радуется тому, что не надо идти на работу и что у нас впереди целый день.
Мы решаем погулять по пляжу. Элис надевает свободное пальто и заматывает шею шарфом. Я беру фотоаппарат. Однако когда я собираюсь ее сфотографировать, она протестует:
– Ой, не надо с этой штукой!
– Да ладно, давай.
– Ни за что!
– Ну хоть одну фотографию?
Элис разматывает шарф, снимает пальто и показывает мне язык.
По пути домой она забывает и про пальто, и про шарф. Наверное, ее удивило, что никто не обращает внимания на ее шею. Мы заходим в супермаркет; знакомая кассирша складывает наши покупки в пакет и замечает воротник.
– Ой, – говорит она. – В аварию попали?
– Ага, – отвечает Элис.
Следующие тридцать дней она всем говорит, что попала в аварию, – говорит и на работе, и нашим друзьям, и Яну, Эвелин и Хуану, когда заезжает в один из дней за мной, чтобы пообедать вместе. Иногда она еще ударяет одной рукой о другую и шутливо озвучивает столкновение. Подробностями никто не интересуется. Только Хуан спрашивает:
– На чем ехала? С чем столкнулась? С «тойотой-короллой» или с каким-нибудь минивэном типа «хонды»? Спорю, что с «короллой» – на них обычно вовсю лихачат.
Должен признаться, что каждый раз, когда я смотрю на воротник или замечаю, как прямо сидит и стоит Элис, то чувствую, как она предана нашему браку. Каждый вечер перед сном я помогаю ей мыть шею под воротником, подлезая намыленной тряпочкой под гладкие пластины. Каждый раз, когда я смотрю на нее, готовлю для нее, занимаюсь с ней любовью, сижу с ней, взявшись за руки, перед телевизором, я думаю об одном: мы женаты каких-то несколько месяцев, а она уже сделала ради нас гораздо больше, чем я.
Подсчитано, что более десяти процентов семейных пар устраивают помолвку в День святого Валентина. Я это знаю, потому что обычно спрашиваю у своих клиентов, как и когда они решили пожениться, а еще я вычитал такой интересный факт: пары, которые отпраздновали помолвку в День всех влюбленных, чувствуют меньше уверенности в своем браке, а в случае угрозы развода проявляют меньше решимости его, брак, сохранить. Делаю вывод, что супруги, чьи отношения начинались бурно и чересчур романтично, и расстаются потом легче.
Если февраль богат на помолвки, то январь – на разводы. Исследования показывают, что число январских разводов несколько больше в штатах с холодным климатом, хотя в январе и Лос-Анджелес-то с Фениксом – не лучшие места для проведения свадьбы. По моему мнению, отчасти в этом виноваты праздники: сказываются завышенные ожидания или приходится проводить слишком много времени с придирчивыми родственниками, которые ведут себя еще придирчивее, если кто-то из близких недавно развелся. Если в семье уже был развод, есть большая вероятность, что будут еще. Когда режиссер Эл Гор и его супруга актриса Типпер Гор решили расстаться после сорока лет брака, через год развелась с мужем их дочь Кристин, а дальше будто сработал «эффект домино»: в тот же самый год разошлась с мужем вторая из трех их дочерей, а к концу следующего года уже и третья была в разводе. Дело в том, что когда распадается брак близких вам людей, развод перестает казаться чем-то невозможным.
Если поверить в то, что один развод тянет за собой другой, то покажется логичным, что принадлежность к закрытому клубу, в котором развод не только не одобряют, но и пытаются предотвратить с помощью строгих правил, сведет вероятность развода к минимуму. Так я пытаюсь сказать, что, несмотря на сомнительные методы – свод странных «законов», термины из уголовного права, секретность, – в этом «Договоре» что-то есть.
Десятого марта Элис приезжает домой пораньше, потому что мы приглашены на ежеквартальное собрание «Договора» в Вудсайде. Хозяин вечеринки по имени Юджин на прошлой встрече обмолвился, что предпочитает «пино нуар», поэтому по пути домой я заехал в магазин и купил бутылку редкого вина с винодельни на Рашен-Ривер. Цена кусалась, но мы с Элис решили, что это разумное и необходимое вложение в будущее.
С тех пор как Элис вернулась домой, мы больше не говорили о том, чтобы выйти из «Договора». То, что случилось с ней там, сильно на нее повлияло и упрочило наши отношения; все то, что было так ненавистно нам в «Договоре», казалось уже не таким и гнетущим. Даже то, что Деклан с Дайаной увезли Элис, теперь виделось в другом свете. Пережитое изменило Элис, изменило нас обоих. Наши узы стали еще крепче. Мы еще больше сблизились. Еще сильнее полюбили друг друга. Мы если не примирились с «Договором», то, во всяком случае, перестали ему сопротивляться на какое-то время.
После почти тридцати дней водолазок, шарфов, блузок с бантами на шее и мешковатых пальто было странно видеть Элис в маленьком сером платье с открытыми плечами и блестящих туфлях на высоких каблуках. Воротник почти сливался по цвету с платьем. Смелая прическа с начесом дополняла образ. Хулиганский начес и темно-синий лак на ногтях были от Элис из две тысячи восьмого года, платье – от Элис нынешней, а воротник был чем-то новым.
– Ну как? – спрашивает она, неловко покружившись.
– Восхитительно.
– Правда?
– Правда.
И все же я не могу понять, какова цель ее наряда. Бросить вызов «Договору»? Дать понять, что никому не удастся ее пристыдить и подчинить? Или, наоборот, показать, что она принимает наказание и согласна с ним? Впрочем, я, наверное, выдумываю то, чего нет. Может, Элис просто рада, что идет туда, где не нужно прикрывать шею и отвечать на вопросы.
Я надеваю модную серую куртку от Теда Бейкера, которую не решился надеть в прошлый раз. Галстук откладываю в сторону – с темными джинсами и цветными туфлями он будет смотреться неуместно. Надевая туфли, я думаю о том, что мы с Элис чувствуем себя все увереннее среди членов «Договора». Да уж, человек, как и животные, обладает удивительной способностью приспосабливаться. А иначе не выжить.
Машин на дороге почти нет, и мы приезжаем в Вудсайд с большим запасом времени. Я спрашиваю Элис, не хочет ли она заехать в паб выпить чего-нибудь. Она задумывается на мгновение, потом качает головой – боится, что опоздаем.
– Хотя выпить не помешало бы.
Поэтому я заезжаю в супермаркет и покупаю мультипак светлого пива «Перони». Потом мы останавливаемся под раскидистым вязом в парке и достаем по бутылке пива. Мне тоже не помешает. Я ведь в конце концов перестал ходить в «Дриджерс» в надежде встретить там Джоанну. Я то боюсь увидеть ее сегодня на вечеринке, то боюсь не увидеть. Мы чокаемся бутылками, и Элис говорит:
– До дна!
Из-за воротника ей неудобно запрокидывать голову, но она умудряется выпить всю бутылку без остатка.
Да, мы оба нервничаем. Я знаю этот взгляд Элис, он означает, что она храбрится. Я смотрю на дорогу в зеркало заднего вида – мне все кажется, что к нам вот-вот подъедет полиция.
– Еще по одной успеем?
– Вполне. – Я достаю еще две бутылки из упаковки.
Элис выхватывает у меня бутылку и опустошает ее. Потом говорит:
– Все, не давай мне больше пить сегодня. Не хочу брякнуть что-нибудь такое, о чем потом пожалею.
Элис не всегда контролирует себя на вечеринках. Из-за каких-то оставшихся еще со школы комплексов ей трудно завязать разговор с незнакомцами, но если уж она начинает говорить, то не может остановиться. Так, на открытии клиники она по ошибке приняла поставщика провизии за Яна. Только если перебрать с пивом на такой вечеринке и ляпнуть что-то не то – в худшем случае будет стыдно, ну, может быть, придется извиниться. А на таком вечере, как тот, куда мы едем, одна неверная фраза – и ты сидишь в черном «лексусе», мчащемся в пустыню.