Она кладет руки на стол. Я еле сдерживаюсь от того, чтобы не заглянуть под стол, ведь именно по положению ног, а не рук, можно понять, что именно чувствует человек. У Джоанны длинные ногти, накрашенные блестящим розовым лаком. В колледже они у нее были короткие и без лака.
– Во что мы ввязались, Джейк?
– Я надеялся, ты мне расскажешь.
– Когда я увидела тебя на вилле «Карина», мне захотелось прошептать тебе, чтобы ты бежал оттуда не оглядываясь, но было уже слишком поздно. И в то же время я была рада видеть тебя. Это во мне говорил эгоизм, ведь мне было так одиноко.
– Ты сказала, что мне лучше сюда не приходить… Почему?
Джоанна крутит в руках телефон – обдумывает, что сказать. Я прямо чувствую, как она составляет фразы в голове.
– В «Договоре» мне не доверяют, Джейк. Если нас увидят вместе, будет плохо. Обоим.
– В каком смысле плохо?
– Я слышала, Элис побывала в Фернли.
– Ты имеешь в виду то место в пустыне?
– Я тоже там была. – Она вздрагивает. – В первый раз все было не так ужасно. Да, стыдно, да, непонятно, но сносно.
– А потом?
– Потом стало хуже.
Эта уклончивость раздражает.
– Насколько хуже?
Джоанна выпрямляется на стуле. Я снова чувствую, что она обдумывает ответ.
– Просто сделай все, что только в твоих силах, чтобы Элис не попала туда снова.
– Тебя-то как смогли во все это втянуть?
То же самое у меня могли бы спросить Хуан, Эвелин или Ян.
– Правду сказать? – Голос Джоанны звучит резко. – Началось все с глупой аварии. Я торопилась на работу. Начался дождь, дорога была скользкая. Меня подрезал «порше», задел мне передний бампер, машина завиляла. Очнулась я в больнице. Пока я была без сознания, мне снился очень яркий сон. Не в смысле цвета и картинки. Это было что-то вроде прозрения. Так бывает, когда с тобой происходит что-то такое, отчего вся прежняя жизнь предстает перед тобой в другом свете. И становится совершенно ясно, как жить дальше или хотя бы в каком направлении двигаться. Я вдруг поняла, что в последние несколько лет моя жизнь была сплошным недоразумением. Учеба, незаконченная диссертация, дурацкая квартира – все было ошибкой…
– Ты сильно пострадала?
– Сотрясение мозга, швы, сломанное ребро, перелом таза. Мне еще очень повезло. Ты вот знал, что есть всего два вида перелома, которые могут привести к смерти? Перелом таза – один из них.
– Нет. А второй?
– Перелом бедра. Ну так вот, я все лежала и пыталась вспомнить тот сон, и тут в палату вошел врач. Сказал, что его зовут Нил Чарльз. Потом начал задавать мне вопросы, очень личные. Ну, чтобы выяснить, какой степени тяжести у меня сотрясение и отошла ли я от шока. Я тогда еще не очень хорошо соображала из-за лекарств. Он стал заполнять всякие бланки, спрашивать, чем я болела, курю ли я, пью ли, есть ли аллергия, занимаюсь ли спортом, живу ли половой жизнью. Потом медсестра помогла мне снять халат. Она стояла у кровати и держала меня за руку, пока Нил осматривал все синяки, царапины, порезы. Когда он касался меня своими большими теплыми ладонями, у меня возникало странное ощущение, будто он видит не только физические, но и все мои душевные травмы. Я была вся в каких-то проводах и под капельницей, и от этого возникло такое чувство, что я привязана и не могу сбежать, но мне это даже понравилось. Не буду утомлять тебя подробностями, Джейк. В общем, мы поженились. Кармел-бай-зе-Си[18], куча гостей, струнный квартет. Моя жизнь изменилась на сто восемьдесят градусов.
– По-моему, здорово.
– На самом деле нет, Джейк. Оказалось, что мой яркий сон был ложным прозрением. Теперь-то я понимаю, что к тому времени я уже изменила свою жизнь. Уже приняла правильное решение и сделала болезненный, но нужный выбор. Я получала научную степень по психиатрии. Да, было тяжело, да, я влезла в ипотеку, но не надо было мне ничего бросать. Это Нил решил, что я «слишком умна, чтобы быть психиатром».
– Что уж говорить про нас, скромных психологов, – ухмыляюсь я.
– Нил уговорил меня сменить психиатрию на бизнес-администрирование и пойти работать в Schwab[19]. Я только потом поняла, что у него просто очень сильное предубеждение против психиатрии. Короче говоря, через несколько месяцев после нашей встречи я бросила психиатрию и поступила в школу бизнеса.
– Какая жалость! Ты была бы отличным специалистом.
– Жаль, тебя там не было, отговорил бы…
Я бросаю взгляд под стол. Носки ее туфель направлены в мою сторону.
– А еще я хотела детей.
– Да, помню, целую ораву.
– Так вот, этого не будет.
– Мне жаль, – говорю я, не зная, к чему она клонит.
– Мне тоже. Я могу иметь детей. Но я вышла замуж за Нила, а он даже слышать о детях не желал, и когда я забеременела, сказал, что дети нам помешают, потому что мы в «Договоре».
Тут до меня вдруг доходит, что на собраниях «Договора» никто ни разу не говорил о детях.
– Ты хочешь сказать, что ни у кого в «Договоре» нет детей?
– У некоторых есть. У большинства нет.
– Это что, против правил?
– Не совсем. Однако Орла говорила, что дети осложняют отношения между супругами.
– Но это же будущие члены «Договора»!
– Вовсе необязательно. Если родители в «Договоре», это не значит, что детей туда примут автоматически. И вообще, «Договор» интересует брак, а не дети. Если есть только муж, значит, любишь его одного, а с детьми все сложнее.
– Ты пыталась выйти из «Договора»? – спрашиваю я прямо.
Джоанна усмехается.
– А сам-то как думаешь? Сразу же после аборта я собрала всю волю в кулак и пошла к адвокату, чтобы подать на развод. Нил сообщил об этом в «Договор». Меня тут же вызвали и ткнули носом в список моих прегрешений. Угрожали, что если я разведусь, то потеряю дом, работу, репутацию. Сказали, что заставят меня исчезнуть. Абсурднее всего, что Нил совсем не хотел вступать в «Договор». Он вообще не любит никакие организации. Но к тому времени, как мы получили посылку от бывшего соседа Нила, я уже жалела о том, что вышла замуж, и «Договор» показался мне спасением. Ну, я и уговорила Нила попробовать. Мы попробовали, и почему-то у меня все пошло наперекосяк. А вот у Нила, наоборот, в «Договоре» его все любят. Я даже не удивилась, когда ему позвонила сама Орла с предложением войти в североамериканский региональный комитет.
– Региональный комитет?
Джоанна окунает хот-дог в кетчуп, и я замечаю, что маникюр-то у нее красивый, но кожа вокруг ногтей больших пальцев содрана до крови.
– Да, их три. В каждом семь человек. Все три комитета подчиняются кучке людей в Ирландии. Каждые три месяца проводится закрытое совещание.
– Где?
– По-разному. Минимум раз в году в Ирландии, иногда в Гонконге, иногда в Фернли.
– И о чем там говорят?
– Да обо всем, – мрачно отвечает Джоанна. Потом наклоняется ближе ко мне: – Вернее, обо всех.
Я думаю о браслете и воротнике и о том, что Вивиан и Дэйв всегда знали о нас больше, чем мы им рассказывали.
– Там они и выдумывают новые правила, – продолжает Джоанна. – Ежегодное приложение составляют, читают решения суда, рассматривают апелляции. Занимаются всеми вопросами, связанными с финансами и инвестициями. Еще изучают дела неблагонадежных членов.
– Но зачем?
– Нил говорит, что цель комитета – укрепление каждого брака. Любой ценой.
– А если брак распадается?
– В том-то и дело, что такого не бывает.
– Совсем-совсем?
Джоанна устало качает головой.
– Тебе ведь говорили, что в «Договоре» не случается разводов? – Она придвигается так близко, что я чувствую запах кетчупа у нее изо рта. – Так вот, они не врали, Джейк. Только они не сказали, что браки в «Договоре» все-таки иногда заканчиваются.
– Не понимаю.
– В Фернли плохо, просто погано, но это еще можно пережить, если настроиться. А правила мне даже нравятся: обязательные свидания, подарки…
– Но?
От Джоанны исходит какая-то невероятная, почти безнадежная тоска.
– Доказательств у меня нет, а если бы и были, я не должна ничего говорить… Как-то раз, когда комитет собирался в Сан-Франциско, мы обедали с Орлой. Только мы трое: она, Нил и я. Я впервые ее увидела. Нил сам выбрал мне наряд и велел не задавать Орле никаких личных вопросов. И это несмотря на то, что мне-то все эти годы задавали кучу личных вопросов: и в анкетах, и на встречах с кураторами, и во время допросов в Фернли. Они это называют «проверка лояльности».
– Твои показания еще и записывали?
Джоанна кивает.
– Когда я сказала Нилу, что меня беспокоит то, что Орла могла слышать записи моих ответов во время таких проверок, он не стал этого отрицать. Сказал только, чтобы во время обеда я вела себя как можно лучше и чтобы в основном молчала и слушала, что говорит Орла.
– Ну и как она тебе?
– Обаятельная и в то же время какая-то отстраненная. То слушает с интересом, то смотрит будто бы сквозь тебя. Мне очень не по себе становилось.
Джоанна говорит и говорит, все сильнее отходя от темы. По ее описанию, Орла получается совсем не такой, какой я ее представлял. На фотографиях в интернете она кажется дружелюбным, умным и совсем нестрашным человеком, ну, как добрая тетушка или любимая школьная учительница, которую всю жизнь вспоминаешь с теплотой.
– Ты сказала, что браки в «Договоре» все же иногда заканчиваются. Что это значит?
– То, что в «Договоре» не бывает разводов, но много вдов и вдовцов.
– Что? – У меня резко пересыхает во рту.
– Говорю как есть. – Джоанна нервно оглядывает зал. На лбу у нее выступают бисеринки пота, и неожиданно она идет на попятный. – Ну, может, на самом деле в этом нет ничего странного, – поясняет она, крутя в руках телефон. – Может, я слишком много думаю, как Нил говорит. А может, это все из-за того, что я в Фернли побывала. Я порой туго соображаю.
– Джоанна, которую я знал, всегда хорошо соображала.