– Ты виделся с ней после этого? – Элис разжала руки и смотрит мне прямо в глаза.
Наверное, так она обычно ведет себя, когда заслушивает показания. Мне становится не по себе.
– Она согласилась встретиться со мной в том же месте через три недели, но не пришла. Когда я уходил, то заметил слежку.
– И с тех пор ты с ней не виделся?
– Виделся сейчас, в Фернли. С ней там обращались не как со мной и даже не как с тобой. Она сидела в клетке. В стеклянной клетке, стены которой сдвигались.
Выражение лица Элис меняется, она начинает хохотать.
– Да ладно!
Ей свойственна некоторая переменчивость настроения: то она ревнует и злится, то разговаривает с тобой как ни в чем не бывало. По смеху не поймешь, искренний он или нет.
– Я не шучу, Элис. Она в беде.
Я рассказываю о бесконечных коридорах, запертых дверях. О допросе у Гордона.
– Меня все время спрашивали о Джоанне.
– Но зачем им спрашивать тебя о ней? Боже мой, Джейк, если ты с ней переспал, то между нами все кончено. Ни тебе, ни «Договору» меня не удержать…
– Я с ней не спал!
По взгляду Элис понятно: она хочет мне верить, но сомневается.
За соседним столиком сидит пара нашего возраста. Между ними блюдо с жареными креветками, и они вяло в нем ковыряются, прислушиваясь к нашему разговору. Элис тоже это замечает и придвигается ближе к столу.
Я рассказываю ей о человеке в карцере, о том, что Джоанна сидела в клетке голая, с распущенными спутанными волосами, о том, что она напугана. Я рассказываю все до подробностей. Умалчиваю только то, что Джоанна раздвинула ноги. Смятение на лице Элис сменяется ужасом. Мне понятно: мы преодолели барьер из ревности, мы снова заодно – Элис и я против чего-то большого.
Элис сидит пораженная, и тут звонит ее телефон. Я со страхом думаю, что это кто-то из «Договора». Дэйв или даже Вивиан.
– Просто с работы, – бросает мне Элис.
Она слушает то, что ей говорят с минуту или две, потом просто отвечает: «Ладно» и заканчивает разговор.
– Мне надо на работу.
– Срочно?
– Да.
И все. Раньше она бы сказала мне, зачем. Рассказала бы, что за дело они сейчас рассматривают, пожаловалась бы на то, что приходится работать допоздна. Сейчас же она молчит. Наверное, еще сердится.
Мы садимся в машину. Элис забирает у меня ключи. Едет она быстро и дергано: резко останавливается и резко поворачивает. Мы проезжаем тоннель, едем мимо Пасифики и Дейли-Сити, и все это время Элис молчит – обдумывает то, что я ей рассказал. Она высаживает меня у дома, открывает мне дверь гаража и уезжает на работу.
Я принимаю душ и переодеваюсь. Достаю из сумки одежду, пахнущую одновременно пустыней, дезинфицирующими растворами и пятизвездочной столовой. Включаю телевизор, но смотреть ничего не хочется – я слишком накручен и расстроен ссорой с Элис. У нас такого еще не было.
Я беру плащ и иду в офис. При виде меня Хуан хмурится.
– Плохие новости, Джейк. Две пары мы потеряли. Стэнтоны и Уоллинги звонили сегодня и сказали, что не придут.
– На этой неделе?
– Нет, вообще не придут. Подали на развод.
То, что Уоллинги решили развестись, меня не удивляет, но я надеялся, что Стэнтоны помирятся. Джим и Элизабет женаты четырнадцать лет, оба очень приятные люди и очень подходят друг другу. Я иду по коридору, придавленный тяжестью поражения. Как мне спасти чей-то брак, если я не уверен в собственном?
Больше всего меня интересуют исследования, касающиеся эффективности супружеской психотерапии. Уменьшает она вероятность развода или увеличивает? В своей практике я наблюдал и то и другое. Несколько лет назад ученые провели интересное исследование, в котором участвовали сто тридцать четыре пары, чей брак «переживал нелегкие времена». За год психотерапевтических занятий отношения у двух третей пар значительно улучшились. Через пять лет одна четверть пар развелась, а одна треть ответила, что они счастливы. Оставшиеся пары не распались, но и счастливыми их назвать было нельзя. Похоже, решающим фактором все же является обоюдное желание супругов укрепить свой брак.
Вечером я пишу Элис эсэмэску насчет ужина. Я так и не съел ничего в рыбном ресторанчике и теперь умираю с голода. Через двадцать минут от нее приходит ответ:
«Ешь один. Буду поздно».
Обычно это означает, что она придет около полуночи, так что я решаю поразгребать бумажные завалы на работе. Ян заканчивает с пациентом в восемь, и я остаюсь в офисе один.
Выхожу с работы где-то в одиннадцать. Дома темно и холодно. Включаю котел и жду, когда по старым трубам со свистом пойдет теплый воздух, однако он не идет. У меня нет сил разжигать камин или готовить что-то на кухне для тепла. Настроение на нуле из-за ссоры с Элис, да и развод Стэнтонов оптимизма не добавляет. О «Договоре» и вспоминать не хочется. Пока что у меня нет сил придумывать план или хотя бы следующий шаг.
Я в изнеможении ложусь на диван. В спальне трижды пиликает айпад. Как ни странно, но мне все равно, от Эрика-гитариста письма или нет. Зачем я вообще тогда залез в переписку? Глупо и инфантильно.
И все же я чувствую раздражение – Элис злится на меня за встречу с подругой, а самой, возможно, валятся в почту письма от бывшего. Ну естественно, ослепленный ревностью человек не способен понять, что у него у самого рыльце в пушку.
Я вспоминаю Стэнтонов и те девять сеансов, что я с ними провел. На работе общение происходит не так, как в обычной жизни, да и мозг работает по-другому. За девять часов серьезных, прямых и откровенных разговоров человека узнаешь очень хорошо. Меня учили быть отстраненным, не принимать чужие проблемы близко к сердцу. Но когда я вижу, что действительно могу помочь людям, то часами размышляю о том, как получить желаемый результат.
Что пошло не так на сеансах со Стэнтонами? К сожалению, я помню все, что им говорил, и, прокручивая в уме все те фразы, ругаю себя. Теперь-то я знаю, что нужно было говорить и о чем спрашивать, однако уже ничего не исправишь.
Когда я только начинал работать психотерапевтом, то даже не предполагал, во что ввязываюсь. Я просто хотел помогать людям и видел только верхушку этой работы. Ко мне будут приходить люди, у которых проблемы и неприятности, а я буду помогать им идти к полному счастью. Все просто. Я совершенно не представлял, что не всегда можно получить быстрый результат. Что может понадобиться много труда – месяцы, даже годы, – и что проявляться успехи будут по-разному. А вот неудачи, наоборот, часто сваливаются неожиданно и застают тебя врасплох.
Развод Уоллингов я не считаю своим провалом. Когда они пришли ко мне в первый раз, их брак уже был обречен, они просто не хотели этого признавать. Более того, развод для них – лучший выход. В «Договоре» со мной не согласились бы, но я точно знаю: некоторые люди просто не могут жить друг с другом. А вот Стэнтоны – мое крупное поражение.
Из дремы меня вырывает звук открывающегося гаража. На часах сорок семь минут первого. Я встаю и чищу зубы, чтобы встретить Элис поцелуем, если она позволит.
Она долго не выходит из машины: сидит и слушает музыку, что-то громкое с бас-гитарой. Даже пол дрожит. Наконец она тихонько проходит в дом через кухню. Не знаю, то ли она еще сердится, то ли просто устала.
– Спать хочу, – говорит она, смотря на меня каким-то невидящим взглядом, и уходит в спальню.
И все. Я включаю посудомоечную машину, проверяю, заперта ли дверь, и выключаю свет.
Элис спит, отвернувшись к окну. Я тихонько ложусь рядом с ней. Хочется обнять ее, но я не решаюсь. Я чувствую тепло ее тела, и меня наполняет желание. После Фернли я просто хочу быть дома, в своей кровати, рядом с женой. Но то, что там случилось, изменило наши отношения. Вернее, и то, что случилось там, и то, что было до Фернли.
Я смотрю на спину Элис, жду, что она проснется, однако она крепко спит.
Так что да, я чувствую себя неудачником. Гадское чувство. Впервые за долгое время проблемы сыплются на голову одна за другой, а решений я не вижу. Меня поражает собственная неспособность осмыслить трудности и найти логичный выход. Предсказуемость – утешительный приз за то, что становишься старше. По мере того как увеличивается жизненный опыт, становится легче просчитать ситуацию. В подростковом возрасте все было новым и загадочным, я постоянно чему-то удивлялся. А потом стал старше и удивляться стал реже. И хотя, возможно, жизнь менее интересна, когда можешь предсказать, что будет дальше, но лучше уж так.
Теперь вся эта уверенность в будущем испарилась.
Сегодня среда, и я не иду домой на обед. Делаю вид, что слишком занят подготовкой к приходу Дилана, того самого старшеклассника с депрессией. На самом же деле я просто не хочу оказаться дома, если приедет курьер. Не хочу снова вести неловкий разговор, постоянно поглядывая на зловещий конверт, расписываться в квитанции, решать, что делать. А больше всего я не хочу неприятностей, которые затем последуют. Да, это по-детски, но сегодня я просто не могу себя заставить поступить по-другому.
Сеанс с Диланом проходит так себе, и я обеспокоен. То ли выход еще не созрел, то ли я его не вижу. Пытаясь как-то разорвать полосу невезения, я заканчиваю работу вовремя, по пути домой захожу в магазин и покупаю овощи и курицу. Многие психологи посмеиваются над теорией «позитивного мышления», которая была особенно популярна в семидесятые годы прошлого века, но я бы не стал ее недооценивать. Оптимисты счастливее пессимистов и циников – это правда, даже если порой радость приходится изображать.
Слава богу, никаких посланий от курьера нет. Я принимаюсь за успокаивающее занятие – готовку ужина. Пока готовится еда, я прислушиваюсь, не подъехала ли машина, и поглядываю на телефон. В спальне пиликает айпад. В семь тридцать пять курица вынута из духовки, хлеб нарезан, а бутылка вина открыта, и тут от Элис приходит сообщение.