Наконец судья вкладывает документы в папку, снимает очки и смотрит на меня.
– Джейк, вам повезло.
Почему-то я не чувствую себя везунчиком.
– На прошлой неделе подсудимых защищал страховой адвокат. Вряд ли он смог бы добиться такого же исхода дела, какого мисс Уотсон добилась для вас… Итак, прошу всех встать!
Я встаю, Элизабет тоже.
– Джейк, вы обвиняетесь в особо тяжком собственничестве и в поиске сведений, порочащих «Договор». У вас есть право на рассмотрение вашего дела судом присяжных. Признаете ли вы свою вину?
Я смотрю на Элизабет. Она подсказывает мне ответ на ухо.
– Да, ваша честь, – отвечаю я. – По обоим пунктам.
– Осознаете ли вы, что вердикт по данному делу не подлежит обжалованию?
– Да, осознаю.
– Ознакомились ли вы с тем, что в «Кодексе» говорится о собственничестве?
– Да.
– Как бы вы определили термин «собственничество»?
– Желание контролировать партнера.
– Согласны ли вы с таким определением вашего поведения?
– Да, ваша честь. Когда я делал предложение своей будущей жене, мои намерения, возможно, были отчасти продиктованы этим желанием.
– Осознаете ли вы, что поиск в интернете информации, очерняющей или каким-либо иным образом порочащей нашу организацию, расценивается как преступление не только против «Договора», но и против вашего собственного брака?
– Осознаю, сэр.
– Итак, Джейк, суд признает вас виновным в собственничестве, согласно подпунктам один-шесть пункта четыре статьи девять. Как вам известно, это преступление третьей степени тяжести. Также вы признаетесь виновным в поиске сведений, порочащих честь и достоинство «Кодекса», согласно подпункту два пункта семь статьи девять, что определяется как проступок четвертой степени. Учитывая, что это первая ваша провинность и то, что вы полностью признали свою вину по всем пунктам обвинения, суд приговаривает вас к следующему: шесть месяцев индивидуальных бесед с сертифицированным наставником, назначаемым региональным координатором, возможность привлечения к выездным консультациям по специальности в течение года, штраф в сто долларов, трехмесячный запрет на пользование интернетом, кроме электронной почты; четыре дня заключения в Фернли с учетом времени, проведенного под стражей.
С учетом времени, проведенного под стражей. Значит, меня отпустят. От радости слабеют колени.
Судья продолжает:
– Поскольку меня настораживает объем вашего дела и серьезность обвинений и поскольку интуиция говорит мне, что с вашей стороны возможен рецидив преступлений, я также назначаю вам следующее условное наказание: наблюдение за домом в течение года, дистанционное курирование первого уровня в течение года, а также тридцатидневное заключение в Фернли в случае рецидива. Так как вышеуказанное наказание назначается с отсрочкой исполнения, будем считать его ежедневным напоминанием о том, что вам не следует сходить с правильного пути. Если же до моего сведения дойдет, что вы подвергаете сомнению действия «Договора», или окажется, что вы продолжаете в устной или письменной форме запрашивать у кого бы то ни было информацию о прошлых и настоящих врагах «Договора», вы вновь окажетесь здесь. И я уверяю вас, Джейк, наказания, которыми вы подверглись сейчас, покажутся вам детским лепетом.
Я смотрю прямо перед собой, стараясь ничем не выдать страх, а в голове крутится одна мысль: «Неужели они никогда не оставят меня в покое?»
– Джейк, – продолжает судья, – я не знаю, насколько обвинения, изложенные в вашем деле, соответствуют действительности, и не стану сейчас просить вас подтвердить их или опровергнуть, но больше всего меня беспокоит ваше отношение. «Договор» и ваш брак – это одно и то же. Успех невозможен без взаимного уважения и покорности. Сейчас я проявляю к вам снисхождение как к новичку. Однако оно имеет пределы. Ни один из нас не вправе мнить себя выше «Договора». Примиритесь с ним. Причем прямо сейчас, а не через пять лет и не через десять. Для вашего же блага. «Договор» никуда не денется. Оглянитесь. Стены этого учреждения крепки, а ряды сторонников «Договора» еще крепче. Возможностей у нас гораздо больше, чем вы думаете. И самое главное: мы твердо убеждены в правильности того, что делаем. Займите свое место в наших рядах и тогда по-настоящему обретете счастье в браке.
– Да, ваша честь.
Судья ударяет молотком по подставке и удаляется.
Мы с Элизабет собираем вещи и ждем, когда все выйдут из зала. После того как уходит стенографистка со своей машинкой, я поворачиваюсь к Элизабет.
– Что такое «дистанционное курирование первого уровня»?
– Надо будет уточнить. – Вид у Элизабет серьезный и мрачный. – Не знаю, что вы натворили или кого разозлили, но вам срочно необходимо принять меры к исправлению ситуации. Если вы снова здесь окажетесь, то не думаю, что кто-то сумеет вам помочь.
Мы стоим в пустом коридоре около зала суда. На одной из стен вереница черно-белых фотографий Орлы, стоящей на скалистом морском берегу на фоне полускрытого туманом коттеджа. На другой стене – черно-белые фотографии супружеских пар в день свадьбы. Руководство «Договора». Счастливые лица людей, не представляющих, во что они ввязываются.
У Элизабет жужжит телефон.
– Ваш самолет прибыл, – говорит она, прочитав сообщение, и подводит меня к другой двери.
Из-за ослепительного солнечного света я не сразу понимаю, что стою на том же месте, на котором несколько дней назад для меня начался весь этот кошмар. Фернли вдруг напоминает мне аттракцион, который я так любил в детстве: сначала едешь по темному извилистому тоннелю, потом попадаешь в комнату кривых зеркал, и на всем протяжении пути ты во власти жуткого ощущения неизвестности. Охранник протягивает мне закрытый пластиковый пакет с моими вещами.
– Вам пора, – говорит Элизабет.
Я чувствую, что ей хочется меня обнять, но вместо этого она отходит на шаг.
– Хорошей дороги, друг.
Я иду в туалет, быстро скидываю робу и надеваю привычную одежду. На выходе бросаю взгляд в зеркало. Зрелище ужасное. Я даже оборачиваюсь, ожидая увидеть за своей спиной лысого незнакомца, и лишь потом понимаю, что чужак в зеркале – это я.
Выхожу из туалета, все еще не веря, что меня просто так отпустят. Впрочем, двери действительно открываются. Я иду по длинному коридору, ведущему к летному полю. Хочется припустить бегом, однако я боюсь, что тогда меня передумают отпускать. На летном поле стоит «Цессна», наверное, ждет меня.
Дергаю ручку на воротах. Заперто. Проходят минуты. Очень неприятное чувство – стоять и ждать неизвестно чего.
В аэропорту садится еще один самолет, побольше размером, и, прокатившись по взлетно-посадочной полосе, встает рядом с «Цессной». Гул турбин замолкает, дверь медленно открывается. Из-за угла здания выезжает фургон и останавливается у самолета. Из фургона выходят две девушки в одинаковых синих платьях. На вид девушкам не дашь больше семнадцати. Наверное, они – что-то вроде почетного караула.
Издалека к нам едет гольф-кар. За рулем женщина, пассажир – мужчина в строгом костюме. Из двери фургона высовывается нога в тюремной тапочке и алой штанине. Штанина цепляется за что-то на выходе, обнажая худую лодыжку, и почему-то я сразу понимаю, что сейчас увижу Джоанну.
На ее худых руках наручники, на голове черный капюшон. Девушки берут Джоанну под руки и ведут к самолету побольше. Она ковыляет по летному полю и в какой-то момент поворачивается ко мне, но капюшон почти полностью скрывает ее лицо. Видит ли она меня? Замерев от ужаса, я смотрю, как она бредет к самолету. Неужели все это из-за меня?
С трудом поднявшись по трапу, Джоанна исчезает в самолете.
Гольф-кар останавливается, мужчина выходит и какое-то время неподвижно стоит у ворот спиной ко мне. Дорогой, сшитый на заказ костюм, итальянские туфли.
Наконец он поворачивается. Нил!
– Привет, Джейк, – говорит Нил, доставая из кармана ключ. – Ну как, хорошо провели время?
На брелке у него только один ключ.
– Не очень.
– В следующий раз, Джейк, мы не будем столь гостеприимны.
Ключ сверкает на солнце, отбрасывая солнечные блики на пиджак, отчего черная ткань приобретает пошловатый блеск. Лоб у Нила неестественно гладкий, наверняка благодаря уколам ботокса. Не понимаю, что Джоанна нашла в этом человеке.
Он смотрит мне прямо в глаза.
– Тот, кто нарушает правило, должен за это отвечать. Только тогда будет восстановлен баланс, и «Договор», как и брак, сможет функционировать дальше. – Нил вставляет ключ в замок, но не поворачивает. – Сейчас баланс серьезно нарушен по вашей вине. Причем везде – у вас с Элис, у меня с Джоанной и, что хуже всего, в «Договоре». – Он наконец поворачивает ключ в замке, ворота открываются. – Я не успокоюсь, пока не восстановлю баланс. Понятно?
Я не отвечаю.
И почему его голос кажется мне знакомым?
– Самолет в вашем распоряжении, – говорит Нил. И когда я отхожу от него на некоторое расстояние, добавляет: – По «Доктору Пепперу», Джейк?
Мысленно я по привычке отвечаю: «Да, можно».
Так вот почему он все время казался мне знакомым! В колледже я не знал, как его зовут, а про себя называл «прыгун». Джоанна вышла замуж за парня, которого отговорила прыгнуть с крыши. За того, которого спасла! Что бы сказал Фрейд?
Почему же она утверждала, что встретила Нила после аварии? Зачем солгала?
Я уверенно иду к «Цессне», глядя на то, как самолет Джоанны взмывает в небо и исчезает в раскаленном воздухе пустыни.
Самолет, подрагивая, катится по взлетно-посадочной полосе аэропорта Хаф-Мун-Бэй. Я хватаю свой пакет, благодарю пилота и неуклюже спускаюсь по трапу.
В кафе, еще не окончательно придя в себя и умирая с голоду, сажусь за столик в углу. Официантка в ретроуниформе кладет передо мной меню.
– Как обычно? – спрашивает она дружелюбно.
– Конечно, – удивленно отвечаю я.
Неужели я умудрился побывать тут уже столько раз, что официантка запомнила мои предпочтения?