– Что теперь? – спрашиваю я.
– Понятия не имею, Джейк. Мне страшно.
Я подхожу к двери, ожидая, что она заперта снаружи, но ручка свободно поворачивается, дверь открывается. На всякий случай беру с собой большую стеклянную бутылку воды. Так себе средство самообороны. Мы выходим в пустой коридор.
Странно находиться здесь вместе. Я стою рядом с женой, и у меня почти получается представить, что мы тут одни, что за этими стенами нет бетонных заборов, колючей проволоки и бескрайней пустыни.
Мы направляемся к лифтам. Когда мы проходим мимо одной из дверей, она открывается, и из нее выходит высокий мужчина в темном костюме и красном галстуке. Хотя я совершенно не ожидал столкнуться с ним лицом к лицу, его появление здесь совершенно закономерно.
– Здравствуйте, друзья.
Я киваю.
– Финнеган.
Он пристально смотрит сначала на Элис, потом на меня.
– Орла хочет вам кое-что показать.
С этими словами Финнеган распахивает дверь. За ней узенькая комнатка без окон. Элис тянет меня внутрь. Финнеган кладет ладонь мне на спину, будто подбадривая. Одна из стен комнаты закрыта темной занавеской. Финнеган отодвигает ее, и за ней оказывается широкое окно. За ним – ярко освещенный люстрами зал, полный народу.
Слышен гул разговоров, у всех в руках бокалы с шампанским, но никто не пьет. Эти люди будто ждут чего-то. Как ни странно, когда Финнеган отодвинул занавеску, никто даже не посмотрел в нашу сторону.
– Они нас не видят, – заключает Элис.
Некоторые лица мне знакомы, большинство – нет. Я ищу Нила, Джоанну, Гордона, всех, кого видел на черно-белых фотографиях перед входом в зал суда. Помню, как я вглядывался в фотографии, ожидая своей участи. Где все эти люди? Затем я, кажется, понимаю где.
Финнеган молча стоит рядом с нами, нажимает на какую-то кнопку, и в комнате открывается еще одна дверь, ведущая в темноту. Тихонько охнув, Элис сплетает свои пальцы с моими и увлекает меня в неизвестность.
Я оборачиваюсь от прикосновения руки к моим плечам. Фиона, жена Финнегана. На ней то же самое зеленое платье, в котором она была у нас на свадьбе. Они с Финнеганом молча следуют за нами.
Узкий коридор освещают лишь мерцающие свечи в настенных канделябрах. Позади нас слышатся легкие шаги. Откуда-то спереди раздается стон. Мы тут не одни. Сердце бьется все чаще, по спине течет пот. Но Элис смотрит перед собой спокойно, даже с любопытством.
Звуки нарастают. Поблизости раздается тяжелое дыхание, отзвук натянутых или застрявших в чем-то цепей. Где-то в стене срабатывает датчик движения, перед нами загорается тусклый луч света. Я смотрю направо и замираю: всего в нескольких дюймах от меня стоит знакомая высокая конструкция: между двумя пластинами оргстекла зажата человеческая фигура с разведенными в стороны руками и ногами. На шее у человека надет фиксатор внимания, не дающий ему ни повернуть, ни наклонить голову. Когда мы проходим мимо конструкции, датчик движения снова щелкает, и луч света выхватывает из темноты лицо. Я встречаюсь глазами с судьей, который разрешил применить ко мне особые методы допроса. Он смотрит на меня ничего не выражающим взглядом, потом вновь погружается в темноту.
Элис смотрит в другую сторону. Там такая же прозрачная конструкция, напоминающая инсталляцию в музее. В ней женщина. Я видел ее на одном из собраний и в коридорах Фернли, она – член Комитета. Волосы у нее спутались, лицо блестит от пота.
Мы идем между двух рядов живых «инсталляций». На нашем пути один за другим срабатывают датчики движения, лампы по очереди освещают заключенных. По выражению их лиц невозможно понять, что они чувствуют. Стыд? Страх? Или что-то другое – понимание того, что правосудие свершилось? Что никто не может ставить себя выше «Договора»? Что он выполняет свою миссию – восстановить баланс любой ценой?
Финнеганы идут чуть позади нас, тоже останавливаются у каждой фигуры, потом следуют дальше – коридор озаряется вспышками света. Члены Комитета в цепях, за стеклом, вынужденные поодиночке переживать свой позор. Объекты изучения, такие же, каким был я. Микробы под микроскопом. Только застывший в их глазах страх и постоянный звон цепей одного из заключенных, который тщетно пытается освободиться, не дают забыть о том, что это – стеклянные клетки, а не художественные инсталляции.
Орла спросила меня, как наказать тех, кто злоупотребил данной им властью, извратил благородную цель «Договора» в угоду своим интересам. Я не жалею о своем ответе.
Добро и зло – сложные понятия. То, какими мы себе кажемся, и то, какие мы есть на самом деле, – не всегда одно и то же.
Возможно, я отличаюсь от Орлы и от «Договора» не так сильно, как мне думалось.
Впереди еще две «инсталляции»; они стоят в некотором отдалении от остальных, в круге мерцающих свечей. Мне не нужно на них смотреть, чтобы понять, кто внутри. Элис протягивает руку к тонкой перегородке, отделяющей ее от Джоанны. Когда срабатывает датчик света, я слышу, как ладонь Элис скользит по стеклу.
В конце темный коридор резко поворачивает вправо, потом еще раз вправо. Я пытаюсь сориентироваться в темноте. Такое чувство, что мы возвращаемся туда, откуда пришли, с каждым шагом заходя все дальше в глубь тюрьмы. Потом снова щелкает выключатель, и я вижу Орлу. Вся в белом, она стоит у высокого канделябра и ждет нас.
Элис легонько тянет меня вперед. Она идет уверенно, не останавливаясь, ее ладонь в моей руке теплая и родная. Все происходящее кажется каким-то сверхъестественным, нас будто неуклонно влечет вперед неведомая сила.
Мы останавливаемся перед Орлой. Пламя свечей отбрасывает тени на ее бледное лицо. Слева закрытая дверь, выкрашенная золотой краской. Справа еще одна закрытая дверь, просто белая.
– Здравствуйте, друзья. – Орла целует в щеку сначала Элис, потом меня. Она еще похудела со времени нашей встречи несколько дней назад. Ее голос ослаб, а кожа приобрела землистый оттенок. – Теперь я заслужила ваше доверие?
Я киваю.
– А вы – мое. – Она указывает на золотую дверь слева от себя. – Подойдите и послушайте.
Я приникаю ухом к двери. Элис тоже. За дверью слышны голоса. Много голосов. Звон бокалов, тихая музыка – празднуют какое-то событие. Там зал, который мы видели из окна.
Элис смотрит на свое алое платье. Теперь понятно, зачем оно.
– По другую сторону двери находятся сорок самых уважаемых, неподкупных членов «Договора», – говорит Орла. – Они не знают, по какому случаю их созвали.
Я смотрю на Элис. На лице у нее не страх, а любопытство.
– Я вела «Договор» вперед так долго, как только могла, – продолжает Орла. – Настало время уходить. Я не могу оставить этот мир спокойно, не убедившись в том, что «Договор» в надежных руках, что он будет расти и развиваться.
Элис неподвижно стоит рядом со мной. Орла внимательно смотрит на нее, и я вдруг понимаю, что Орла с самого начала знала, чем все закончится.
– Мудрый руководитель должен быть одновременно и добрым, и строгим. Я знаю, что вы способны соблюсти этот баланс. – Она подходит к нам ближе. – Элис, Джейк, я твердо верю в то, что вы способны возглавить «Договор», открыть новую страницу в его истории. Однако, чтобы стать таким руководителем, необходимо этого хотеть. Лидер должен принимать на себя ответственность без колебаний и без сожалений.
Орла кладет одну руку на плечо мне, а другую – Элис.
– Поэтому я даю вам выбор. Если выберете золотую дверь, все ресурсы «Договора» будут в вашем распоряжении. Вы сможете направлять их туда, куда сочтете нужным. Мы вместе войдем в зал, встанем рядом с друзьями, и я объявлю вас новыми руководителями «Договора».
– А белая дверь? – спрашивает Элис.
Орла заходится в кашле, обмякает, крепко сжав мое плечо. Я поддерживаю ее под руку и даже через пиджак чувствую ее на удивление цепкую хватку. Через несколько мгновений она овладевает собой и выпрямляется, будто собрав все силы.
– Мой дорогой Джейк, моя дорогая Элис, как вам известно, еще никому в истории «Договора» не разрешали его покинуть. Никогда. Однако учитывая исключительную важность того, о чем я вас прошу, будет справедливо предоставить вам выбор. Белая дверь – выход. Если вы выберете ее, все ваши обязательства по отношению к «Договору» немедленно прекратятся. Только знайте: стоит вам выйти, и вы не сможете больше рассчитывать на нашу помощь. Вы останетесь совершенно одни и либо выживете, либо умрете.
Я смотрю на Элис, такую царственную в алом платье. Ее глаза сияют, на лице застыло ожидание. Я пытаюсь понять, о чем думает моя жена, привыкшая побеждать. Моя жена, в которой «множество разных людей».
Я представляю, как мы открываем золотую дверь, идем сквозь толпу, нас приветствуют, легко касаясь наших рук и спин. Представляю, как смолкают разговоры, когда мы с Элис выходим вперед, поднимаем бокалы с шампанским и произносим одно, но такое важное слово: «Друзья».
Элис крепко сжимает мою руку, и я тут же все понимаю. «В горе и в радости» она со мной рядом. Элис притягивает меня к себе так близко, что я чувствую на шее ее дыхание, и шепчет на ухо слова поддержки и еще несколько слов, предназначенных только мне одному.
Я подхожу к двери и поворачиваю ручку.
В пустыне ночь. На небе мириады звезд, я никогда столько не видел. Мы идем по зеленой лужайке, еще влажной после полива. Перед нами во все стороны простирается огромный забор из сетки-рабицы, увитой плющом.
Элис снимает туфли и бросает их на траву.
– Давай, – шепчет она.
Мы бежим к ограде. От этого не включаются гудки, не начинают выть сирены. Слышен только легкий шорох наших шагов по траве.
Раздирая ногами сплетенные стебли плюща, мы взбираемся по сеточной стене, бок о бок, все выше и выше. За те дни, что Элис провела в Фернли, она не ослабла и не растеряла физическую форму, приобретенную благодаря утренним тренировкам на Оушен-Бич. Она добирается до самого верха за считаные секунды. Мы спрыгиваем на прохладный песок по ту сторону ограды и, хохоча, падаем в объятия друг друга, опьяненные новообретенной свободой.