– Ты шутишь?
– Да нет, – замялся я. – Тут такое дело… Я же не совсем отказываюсь от встречи с этой твоей Ларисой… Просто, может, ты перенесешь?
– Нет, старикан, я так не играю. Я зову бабу в гости, на свой, понимаешь ли, страх и риск, а он мне теперь заявляет «давай перенесем»! Да ты хоть знаешь, какая у нее фамилия?
– Это что, в корне меняет дело? – удивился я.
– Полностью. Я же не буду знакомить лучшего друга юности со всякой шушерой. Я тебе предлагаю качественный товар. С гарантией… Так вот, ее фамилия – Пастернак. Знаешь такого поэта?
– Знаю. Ну и что?
– А то, что она какая-то там его родственница! – гордо объявил Виталька, я почти увидел, как он надулся. – Или однофамилица, – добавил он менее уверенно. – Словом, гонор у нее еще тот. Что ж, мне теперь перезванивать прикажешь?
– А ты проведи с ней совещание. На квартире. Скажи, мол, заболел, – нерешительно предложил я.
Виталька захохотал:
– Ну, е-мое, ты даешь, старичок. Совещание… А что, это мысль, – внезапно загорелся мой студенческий друг, и я услышал в его голосе знакомые с юности донжуанские нотки. – Она, небось, ухаживать примется… Бабы, они, знаешь, сердобольные…
– Ну вот и хорошо, – обрадовался я.
Уф! Кажется, отделался.
– Но, старик, ты упускаешь отличный товар. Там ведь библиотека из пяти тысяч томов! Может, тебя хоть это как пэ-эдагога заинтересует?
– Нет, – решительно ответил я, – нет.
– Ну как хочешь. Ладно, я пошел досыпать. Не пропадай…
Я ехал в школу на троллейбусе и думал о Мухрыгине. Все-таки он или не он? Нет, не хочется мне с ним встречаться. Я бы с удовольствием никогда больше не заглядывал в его противные зеленоватые, как болото, глаза. Но что поделаешь, я, к сожалению, не школьник, чтобы прогуливать.
Двери троллейбуса фыркнули и закрылись. Я увидел, что проехал свою остановку. Рывок – и заветная кнопка у меня под пальцем. Если водитель сейчас меня не выпустит, я точно опоздаю к звонку.
– Ты на лоб себе нажми, баран ты, блин, – поэтично прохрипело в динамике на весь салон.
Но двери тем не менее открылись и нехотя выпустили меня наружу. Видно, судьба у меня такая. Теперь уж точно придется идти на урок.
Когда я, взмыленный, ворвался в учительскую, Мухрыгина там, слава богу, не оказалось. Зато Марианна Александровна, наша англичанка, была на месте – стояла у кактуса и нервно курила. На мое появление она никак не отреагировала. Лишь выпустила паровозную струю.
Я вихрем подлетел к шкафу с журналами, и только тут до меня донеслись всхлипывания.
– Плачешь, что ли? – неуверенно спросил я.
Мисс Преображенская не ответила. Я подошел к кактусу и развернул англичанку к себе. По лицу Марианны градом катились слезы. Чудеса! Плаксивые они, оказывается.
– У тебя что, урок отменили? – задал я дурацкий вопрос.
Стала бы она плакать из-за урока.
– Да отстань ты, Васильев! – неожиданно взорвалась Марианна. – И без тебя тошно…
– Опять физкультурник? – предположил я.
По молчанию мисс Преображенской я догадался, что так и есть. Дело в том, что Мухрыгин больше жизни любил поиздеваться над бедной англичанкой. Видимо, ему не давала покоя ее врожденная интеллигентность. Шутки нашего физкультурника были все какие-то подростковые. Злые и нелепые.
Он частенько подкладывал на стул Марианне кнопки, мазал воском страницы в ее классном журнале, так что англичанка не могла поставить ни одной отметки; сажал в ящик ее стола различных членистоногих и паукообразных, а зимой, когда насекомые засыпали, – грызунов и лягушек. Но особую радость Мухрыгину доставляли эксперименты с гвоздями. Однажды он прибил красивый беретик Марианны к полу и долго хохотал, наблюдая, как она пытается поднять свой упаднический головной убор. Наверняка что-то подобное случилось и на этот раз.
– Ну что там он опять отмочил? – я внимательно посмотрел в инязовское лицо Марианны Александровны.
Она же выразительно посмотрела на кактус. Я перевел взгляд на растение, которое давно уже смирилось с сигаретным дымом. С виду кактус выглядел вроде бы как всегда. Но, приглядевшись повнимательнее, я обнаружил, что кроме колючек из нашего друга торчали гвозди. Значит, опять Мухрыгин! Нет, это просто маньяк какой-то.
Я, вне себя от ярости, посмотрел на заплаканную Марианну и процедил сквозь зубы:
– А вот это ему просто так с рук не сойдет. Слово даю!
Мое желание расправиться с физкультурником было огромно. Если бы он в ту минуту попался мне под руку, его голова наверняка бы украсилась парочкой дюймовых гвоздей. Пусть знает, каково кактусам. Но Мухрыгин почему-то не попадался. Через два урока мой гнев несколько поутих, однако физкультурника я решил найти во что бы то ни стало.
Началась большая перемена, и я спустился на первый этаж, где находился спортзал.
Открыв дверь, я в первое мгновение никого не увидел. До меня доносился лишь приглушенный стук мяча об пол. В дальнем углу зала замельтешил Мухрыгин. Он самозабвенно отрабатывал какие-то баскетбольные приемы, ни на что не обращая внимания. Я окликнул его. Мой суровый голос жалким эхом задребезжал под высокими сводами, затерявшись где-то среди гимнастических колец и канатов. Физкультурник оторвался от мяча и мутным взглядом наркомана посмотрел туда, откуда, по его мнению, раздавался голос. Взгляд Мухрыгина плутал в противоположном от меня конце спортзала.
– Мухрыги-ин! – опять позвал я.
Физкультурник наконец увидел меня.
– А.
– Выйди-ка, поговорить надо…
– Сено к лошади не ходит.
Пришлось войти в зал и, неловко перелезая через наваленные там и сям маты, подобраться к Мухрыгину.
Он стоял передо мной в своем неизменном адидасовском костюме и белых кроссовках. Его взгляд странно блуждал, никак не желая встречаться с моим. Что ж, ладно…
– Слушай, а ты не забыл прибить к кактусу деньги?
– Какие еще деньги? – не понял он.
– Мои. Те, что ты подло выкрал вчера ночью у беспомощного человека…
Нога физкультурника нервно заплясала по крашеному полу.
– Понимаешь, Васильич, – замялся владелец нервной ноги, – я ж не знал, что это ты… Побаловали с ребятами немного…
– Ни фига себе немного! – взвился я. – А это ты видел? – я ткнул ему в лицо склеенные скотчем очки.
– Да-а… – Мухрыгин сделал движение в сторону тренерской комнаты. – Так я тебе сейчас все отдам, Васильич, чего ты ерепенишься…
Суетливо развернувшись, я неловко ударил его в лицо. Вернее, собирался ударить в лицо. На самом деле получилось куда-то в плечо. В лучшем случае. Мухрыгин оказался в родной стихии.
– Ах ты, тля… – с этим воплем он ухватил меня поперек туловища и принялся возить по матам. В самый разгар нашего единоборства что-то хрустнуло.
– Очки! – крикнул я.
Физкультурник тотчас отпустил мое разгоряченное борьбой мешковатое тело.
– Ну вот, – смутился он и опустил руки. – Опять, что ли?
Две половинки грустно лежали на полу, уставив разрозненные дужки в потолок, как миниатюрные зенитки.
Глава 10Медвежий угол
Деньги Мухрыгин мне так и не вернул. После инцидента с очками он, видимо, окончательно растерялся и, не дожидаясь развязки, ретировался. После уроков я зашел к нашему трудовику, и он долго колдовал над моими очками. Наконец старик выполз из своей каморки. В его заскорузлых пальцах красовалось то, во что превратились мои бедные очки.
Этот, с позволения сказать, предмет больше напоминал астролябию, сотворенную из подручных средств мастером-самоучкой где-нибудь в сибирской глубинке. Я водрузил очки на их законное место в районе поврежденной переносицы и сквозь отпечатки пальцев трудовика заглянул в мутное зеркало, висевшее на токарном станке. Ровно посередине мой нос пересекала ярко-синяя полоса изоленты. Сдержанно поблагодарив трудовика за услуги, я в расстроенных чувствах покинул школу. Было почти пять часов. До посещения Маши оставалось неполных два часа.
Кстати сказать, я не забыл поинтересоваться адресом хулигана Еписеева в классном журнале. Оказалось, что живет он у черта на рогах. Я и не подозревал, что в Москве существуют такие медвежьи углы. Чтобы добраться до обители Еписеевых, мне аккурат потребуется часа полтора-два. Я без происшествий проехался на троллейбусе до метро и погрузился под землю. Где-то на полдороге меня осенило: цветы! И что-нибудь к чаю.
Проверив наличность в карманах, я остался не совсем доволен. Из выданных Катькой средств в кармане шелестело совсем немного. Жаль, что схватку с Мухрыгиным так и не удалось довести до логического конца. Впрочем, на цветы и какие-нибудь завалящие конфеты мне и так должно хватить. Другое дело, что я останусь без пельменей.
Район, где размещалась Мария Антоновна со своим хулиганистым чадом, встретил меня не слишком гостеприимно. Вокруг теснились громады домов. Горизонта видно не было. Свет горел тускло. Зато неподалеку от станции метро продавались подмороженные цветы.
Я купил у бабки три каких-то заморыша блеклого цвета, которые она выдавала за японские хризантемы, а в ближайшем ларьке крошечную коробку конфет.
– С ликером, – почему-то добавил небритый продавец. – Если завязал, то в самый раз…
Теперь требовалось обнаружить жилище моего ученика. Дело это оказалось на редкость хитрым. Люди, которых я спрашивал в надежде взять правильный курс, настойчиво указывали в противоположные стороны. Пришлось прибегнуть к старому испытанному средству. Телефону-автомату.
– Арсений Кириллович, вы уже? – обрадовалась Маша, когда я, потратив несколько жетонов, наконец дозвонился.
– В каком-то смысле, – туманно ответил я. – Только вот, уже ли – это еще вопрос…
– Ну что вы, добраться очень просто. Я всегда хожу этой дорогой.
«Сочувствую», – хотел сказать я, но Маша уже объясняла, как до них добраться:
– Сначала дойдете до угла и увидите там помойку. Только вы к ней не идите, а поворачивайте направо. Там должны быть гаражи. Вы их огибаете – но ни в коем случае не пытайтесь пройти насквозь – и упираетесь прямо в стену дома. Как только уперлись – разворачивайтесь и берите чуть левее. Вдалеке вы увидите огонек. Это ребята ящики жгут. Но вы на огонек внимания не обращайте, а ныряйте в подъезд. Там еще надпись… Ну… матом… Володька написал, – на том конце провода, кажется, немного смутились. – А под этой надписью вы увидите меня. Я вас встречать выйду…