– Не надо! – воскликнула женщина.
– Это именно то, что я тебе говорил: не надо, мама! Не надо! – Эмма стукнул кулаком по ближайшему дереву, оказавшемуся сосной, которую Ба Зина в зимние праздники украшала как рождественскую ель.
Сосна-ель отзывчиво уронила на него большую шишку.
– Мама? – Я посмотрела на Эмму, потом на женщину.
– Мама, мама, – ворчливо ответила она и убрала с лица рассыпавшиеся волосы. – Что, не похожа?
– На кого? – Я подошла поближе и присмотрелась.
Караваев тоже приблизился, даже наклонился, приглядываясь к незваной гостье. Присвистнул, сказал:
– Как интересно-то! – и скрылся в домике.
– Что интересно? – я обернулась к нему.
– Вот это, – Караваев уже вернулся, держа в руке фотографию, которую мы с ним недавно рассматривали. – Смотри на брови, это особая примета!
Я посмотрела на брови девушки на фото. Потом на женские брови в натуре. Потом на Эмму, отмечая сходство его бровей и с натуральными, и с фотографическими – тоже в форме летящей чайки, только гораздо более упитанной и взъерошенной.
И наконец до меня дошло:
– Ты ее сын?!
– Увы, – Эмма и его маменька произнесли это одновременно и одинаково недовольно.
– Так скажите же нам, как его зовут на самом деле, потому что имя Эмма слишком прекрасно, чтобы быть настоящим! – изящно ввинтился в разговор Петрик.
– Вообще-то я Витя, – представился мамин сын.
– О! Прошла амнезия? – прищурилась я.
– У меня не было амнезии, я притворялся, чтобы ты меня не выгнала.
– Какое коварство! – Петрик всплеснул руками, красиво сверкнув ногтями со стразами.
Оценил получившийся эффект и еще раз всплеснул:
– Обманул доверчивую девушку!
– А почему ты не хотел, чтобы Люся тебя выгнала? – недобрым голосом спросил Караваев. – Подкатить к ней хотел, да?
– Да вы что, Михаил Андреевич? – шокировался Эмма, который Витя. – Я? Подкатить к ней?!
– Эй, что за тон? – обиделась я.
– Она не поняла, да? – злорадно хохотнула женщина. – Вся в папу, тот еще был простофиля и нюня!
И тут Эмма-Витя выдал:
– Люся, я твой брат!
А женщина нарочито драматично простерла руки и сказала:
– А я твоя мать!
– Ну прям в индийское кино не ходи! – восторженно протянул Петрик. – Давайте-ка обнимитесь и спляшите танец воссоединения семьи!
– Так вот кто такая Вероника Суворова! – прозрел мой здравый смысл.
– Люся? Люся! – встревоженно позвал Караваев.
Секунд десять я молчала, потом откашлялась и безадресно попросила:
– А дайте мне что-нибудь тяжелое.
– Только не авоську! Только не красную авоську! – завибрировал догадливый Эмма-Витя.
Я огляделась, нашла авоську с поленом внутри, подняла ее с земли и тихо, вежливо, почти ласково сказала:
– Пошли вон отсюда.
– Я б пошел, да меня спутали в клубок! – с претензией сообщил молчавший дотоле мужик в обмотке из коврика.
– Тогда катись! – рявкнула я и замахнулась авоськой.
– Караваев, в укрытие! – крикнул Петрик, ретируясь за сарай. – Все, это не остановить, термоядерная реакция началась!
– Вон! – Я поддала поленом по кокону с мужиком, и он покатился, разматываясь.
Правильно покатился – к пролому в штакетнике.
– Все вон! – Я замахнулась авоськой на братца, и он запрыгал, как зайчик, в том же направлении, по пути умудрившись подхватить с земли маменьку.
– Убирайтесь ко всем чертям, это они вам родня, а не я! – В одну минуту я выдворила новоявленных родичей со двора и придала отступающим ускорение, послав им вдогонку собаку. – Питт, фас!
– Но, Люся, мы же так и не выяснили…
Караваев, знающий меня не так хорошо, как Петрик, высунулся из-за сарая и едва успел увернуться от летящего в него полена в праздничном первомайском убранстве.
– А я что такого сделал?! – донеслось до меня уже вместе с треском ломаемых при отступлении кустов.
– Да никто ничего такого не сделал! Вообще ничего нового не случилось! Все как обычно! – орала я, одной рукой размазывая слезы по лицу, а другой – с авоськой в ней – хаотично молотя по деревьям, кустам, столу, лавкам, стенам сарая и соседскому забору, отзывающемуся на удары раскатистым металлическим грохотом. – Это же нормально, что меня всю мою жизнь бросают и предают!
– А я…
– А ты за мной следил! Сумку с «жучком» подсунул! Использовал втемную!
– А ты…
– А я вас всех ненавижу! Мерзавцы, предатели, подлые вруны! – Крякнув, как метатель молота, я запулила авоську в темноту, погрозила враждебному миру кулаками и заорала в небо: – А-а-а-а-а!
После чего выдохнула, одернула на себе кофту и твердым шагом ушла со двора, держа курс на низко висящую луну. Каким-то чудесным образом в потемках миновала топь, в которой мы с Караваевым и Питтом барахтались при свете дня, вышла на мостки и села на краю шершавого деревянного языка, свесив ноги над речной водой.
– Давай уже, – разрешил мне внутренний голос.
И я разрыдалась.
На рассвете вода была бело-розовой, как натуральный клубничный йогурт. Наверное, так и родились сказки про молочные реки с кисельными берегами – их придумали бездомные бродяги, которым больше нечем было скрасить свою нелегкую жизнь.
– Может, хватит уже? – поморщился мой здравый смысл.
– В самом деле, это уже перебор, – поддержала его совесть.
– У нас есть регламент, когда страдать, а когда уже не страдать? – ехидно спросила я, и мой голос разбудил собаку, согревавшую меня со спины. – Тихо, тихо, песик! Вот скажи кому, что я провела ночь с Брэдом Питтом, ведь не поверят!
– Все, Люся в норме, она уже острит, – с облегчением оповестил мир мой здравый смысл.
Этим утром я проснулась на мостке над рекой в компании собаки. Не буду врать, это была не худшая из ночных компаний: в отличие от Вадика, например, Брэд Питт не толкался и не стягивал с меня одеяло.
– Кстати, откуда одеяло? – я рассмотрела упомянутый предмет и не узнала его.
В именьице никогда не было такого красивого пледа из натуральной овечьей шерсти.
– Дары троянцев? – предположил здравый смысл.
Дорогой плед логично сочетался с роскошной машиной. Я нахмурилась и даже хотела пинком сбросить троянский плед в реку, но потом решила, что одеялко-то ни в чем не виновато, оно меня не обижало, даже наоборот – согревало прохладной майской ночью. Поэтому я аккуратно свернула его, как шинель-скатку, повесила получившееся подобие мягкой трубы на плечи а-ля коромысло и пошла в именьице, на ходу просчитывая варианты дальнейшего развития событий.
Всего эффектнее было бы яростно нахлестать Караваева по щекам и с криком «Снимите погоны, вы больше не офицер!» метнуть ему в лицо перчатку. Желательно боксерскую. Желательно вместе с рукой боксера. Желательно в тот глаз, который еще не был подбит, чтобы потом и его щедро залить бабулиной зеленкой столетней выдержки.
– И держать Караваева при себе, не отпуская, еще неделю, не меньше! – язвительным голосом Кролика из мульта про Винни-Пуха сказал мой здравый смысл.
Тьфу!
– Да на фиг он мне нужен, такой предатель и врун!
– Не заводись опять, – здравый смысл не потерял хладнокровия.
Я не стала заводиться. Я просто размяла пальцы и потренировалась складывать их в кулак, как учили меня когда-то в детстве дворовые мальчишки.
Но кулак не пригодился.
В именьице было тихо и пусто.
Я обошла весь участок, искательно заглядывая под кусты, но ни одной живой души не обнаружила. Все меня бросили, чего и следовало ожидать!
Меня же всегда все бросали.
– Не заводись, – повторил здравый смысл.
– Не буду, – пообещала я.
Вытащив из-под стола забытый там мельхиоровый щит, я кое-как прикрыла им новую дырку в заборе, закрыла на засов калитку и пошла в домик досыпать, не забыв запереть дверь на ключ.
Брэд мой Питт сунулся было в мою келью, но я мягко вытолкала его наружу, наказав стеречь меня, спящую, как дракон – принцессу.
Второе мое пробуждение состоялось уже после полудня – я выяснила, который час, найдя унаследованный за бабулей мобильник. Вообще-то меня интересовало, не звонил ли мне ночью кто-нибудь, но слабая надежда на человеческую порядочность окончательно развеялась. Этот гад мне даже СМС не прислал!
– Гад – это Караваев? – с намеком уточнил мой здравый смысл.
Я отмолчалась и первым делом перетащила стол, стоявший под яблоней, под грушу.
– Перемен! Требуют наши сердца! – ехидно напевал мой здравый смысл, пока я упрямо волокла тяжелый стол, вспахивая его ножками землю-матушку.
Потом я осуществила утренние санитарно-гигиенические процедуры, приготовила себе завтрак и села за принудительно перемещенный стол ковырять порошковый омлет и прихлебывать горький чай. Сахар в него я сознательно не положила. Страдать так страдать!
Однако даже невкусный завтрак способен благотворно повлиять на настроение бедной девушки. Допив свой несладкий чай, я машинально потянулась к грядке за щавелевым листочком, и его свежая кислинка перебила горечь.
– Ну а теперь поговорим спокойно, – предложил мой здравый смысл. – Итак, чего ты добилась этой демонстрацией своего взрывного характера и последующей истерикой? Во-первых, окончательно разбила свою же детскую мечту о крепкой семье и любящей мамочке.
– Вряд ли можно назвать любящей такую мамочку, которая за двадцать с лишним лет не только не навестила доченьку, но даже не дала ей знать о своем существовании! – напомнила я.
– Тут не спорю, – согласился здравый смысл. – Но к никуда не годной маменьке прилагался брат, а он успел произвести впечатление приятного молодого человека.
– С неприятной привычкой врать!
– И тут не спорю. Но ты же понимаешь, что юноша много лет находился под дурным влиянием родительницы, а ты могла бы попробовать его перевоспитать! И у тебя был бы самый настоящий близкий человек – родной брат!
– Брат он мне только по маменьке, отцы у нас явно разные, мой-то умер еще до его рождения.
– Ну да, да, это делает брата недостаточно качественным и ценным, чтобы за него бороться!