Немного робея, я на ходу набрала номер Валаамова, проворковала в рубку нежное:
– Алле-уо?
И услышала в ответ:
– Говорите быстро, кто вы и что вам нужно?
Голос у старого мастера оказался неожиданно молодой, но про нрав его молва не лгала.
– Что значит – старинное? Век, год – конкретнее! – спросил он, нетерпеливо выслушав мою нижайшую просьбу взглянуть на старинное ожерелье. – И что значит – взглянуть? Оценить состояние, определить мастера, продать, починить, переделать, заменить камни?
– Нет, нет, ничего такого сложного, просто посмотреть и назвать примерную стоимость, – промямлила я.
– Делать мне больше нечего! – пробурчал Валаамов Осел. – Ладно! В пятнадцать часов я хожу обедать в ресторан «Белый буйвол», подходите точно к этому времени, я уделю вам десять минут или четверть часа, пока будет готовиться мой заказ.
И вредный дед положил трубку.
– Фу-ты ну-ты, ревматические ножки гнуты! – Я гневно плюнула, но место и время постаралась запомнить: ресторан «Белый буйвол», ровно пятнадцать ноль-ноль.
– Что-то поздно обедает дедушка, – заметил мой здравый смысл, однако возражений против назначенной встречи не высказал.
Его другое волновало:
– Ты же не будешь в ресторане бриллиантами сверкать? У Валаамова Осла, может, и хорошая репутация, но там вокруг будут и другие люди, не стоило бы напрашиваться на неприятности.
– Ты принимаешь меня за идиотку?
– Нет, что ты! – искренности в этом возгласе не было ни капельки. – Как сказал наш брат Виктор Эммануил, ты, Люся, образец предусмотрительности и рассудительности!
– Разумности, – поправила я, потому что хорошо запомнила лестные слова братца.
Просто вот за эти качества меня никогда еще никто не хвалил.
– По дороге в «Белый буйвол» я зайду в банк, арендую ячейку, оставлю в ней брюлики, а Валаамову Ослу покажу фото в мобильнике, – озвучила я свой план. – Если он такой замечательный специалист, то и по фотографиям как-то сориентируется.
– Очень приблизительно.
– А мне сейчас и не нужна оценка с точностью до пенни.
– Тогда действуй, как решила.
И к ресторану я подошла уже налегке – без бутылки, в которой лежал футляр, в котором лежали бриллианты. В которых я была необыкновенно хороша… Пардон, отвлеклась.
В «Белый буйвол» я вошла в 15.03, решив дать Валаамову Ослу пару минут на то, чтобы устроиться в стойле. И еще минуту у меня занял подъем по выложенным терракотовой плиткой ступеням лестницы – пирамидальное здание ресторана напоминало о величественных сооружениях ацтеков и инков с положенными им по стилю архитектурными излишествами.
– Я к Валаамову, – сообщила я метрдотелю, в последний момент проглотив слово «ослу». – К Модесту Игоревичу.
Метр смерил меня надменным взглядом и, явно неправильно оценив мой румянец и тяжелое дыхание, красиво вздымающее грудь, усмехнулся с пониманием и презрением одновременно:
– Вторая кабинка, для лучшей звукоизоляции, пожалуйста, задерните шторку на двери изнутри.
– Он принял тебя за продажную женщину, – информировал меня мой здравый смысл.
– Какая прелесть! – восхитился мой авантюризм. – Может, вернемся и плюнем ему в морду?
– Нет, Люся сама виновата, – вздохнула совесть. – Говорила нам прабабушка не ходить по ресторанам с мужчинами…
– Всем молчать, мой выход! – скомандовала я и постучалась в дверь с мозаичным Кецалькоатлем, затейливо изогнувшимся в форме цифры «два». – Можно? Добрый день!
– Заходи и закрой дверь.
Я вошла в маленькую комнатку, щедро декорированную пестрыми ковриками, деревянными масками, затейливой резьбой и сусальным золотом, отметив, что человек за столиком с интерьером не гармонирует. И с моим представлением о старичках тоже: на глаз я ему дала бы лет сорок, не больше.
– Ну, знаешь, если рано начать половую жизнь, то стать дедом можно и в тридцать, – ворчливым голосом с интонациями Ба Зины заметил мой здравый смысл.
– Садись, – велел сорокалетний дед в двубортном костюме, сидящем на нем без изящества: дедуля оказался крупноват. – Пей!
– Спасибо, не надо…
– Я сказал – пей! За пустым столом не разговаривают! Пей, это не алкоголь, а мексиканский напиток из риса, называется хорчата. Звучит странно, но на вкус ничего так. Давай-давай, схарчи хорчату! – Валаамов басовито засмеялся.
Я пригубила нечто, с виду похожее на разведенное молоко. А и правда ничего так, освежающий сладковатый вкус!
– Пей до дна, пей до дна! – захлопал в ладоши придурковатый дед.
– Да вылакай ты уже эту бурду, а то он не отстанет! – рассердился мой здравый смысл.
Я послушно выпила рисовое молочко, поставила стакан на стол и потянулась за салфеткой, чтобы стереть предположительно образовавшиеся белые усы, но отчего-то промахнулась мимо салфетницы да еще и покачнулась на стуле.
– Все, берем ее, – поднимаясь из-за стола, скомандовал Валаамов.
Из-за домотканых ковриков на стенах выступили две фигуры… Или одна?
– У меня в глазах двоится, – пожаловалась я, не помогая, но и не мешая неопределенному количеству лиц транспортировать меня к темной нише, оказавшейся входом в маленькую спальню с большой кроватью и одной сплошь зеркальной стеной.
– А прабабушка ведь предупреждала! – тоненьким голосом на задворках сознания бессильно взвыл мой здравый смысл, но я не успела как следует испугаться.
Одна из зеркальных панелей сдвинулась, открывая еще одну потайную комнатку. Из мебели в ней были только мягкие кресла, расставленные вдоль прозрачного стекла, как перед театральной сценой.
– Это для тех, кто любит смотреть, – пояснил мой неубиваемый авантюризм.
А меня уже вели дальше – в узкий коридор, к заднему выходу, в укромный дворик, к ожидающей там машине.
– То есть не всем приходится карабкаться по лестнице? Некоторые просто подъезжают к специальному входу на машине? – возмутился вскрывшимся социальным неравенством мой здравый смысл.
– Ты лучше скажи, что мне делать, – попросила я его, с трудом ворочая языком.
– Молчать и не рыпаться, – со смешком посоветовал кто-то мне в ухо.
Рыпаться-то хотелось, но никак не моглось.
Глаза сами закрылись, сознание прощально посигналило и мягко отъехало.
– Комод, ты сколько порошка в пойло вбухал? На себя готовил, что ли?
Дзынь. Я включилась.
– Пойло – напиток, вбухал – положил, порошок – какое-то снадобье, Комод – явно кличка, – тихо затарахтел рассудительный голос у меня в голове. – Люся, это какие-то уголовники.
– Просыпаемся, просыпаемся! – Меня похлопали по щекам, и я дернулась, отстранясь от неласковых рук. – Доброе утро, красавица!
– Что, правда утро? – невольно удивилась я.
– А не все ли тебе равно?
Мне это очень не понравилось. Даже больше, чем люмпенская речь и бодрящие пощечины.
– Кому все равно? Покойникам, – охотно развил тему мой здравый смысл. – Люся, есть основания подозревать, что тебя планируют прикончить.
– Опять? – Я решила, что снова буду сопротивляться, и для начала оценила свое физическое состояние и положение в пространстве.
Итак, я сижу на довольно жестком стуле с подлокотниками. У меня ничего не болит, руки-ноги шевелятся, но ограниченно, поскольку привязаны к этому самому стулу.
Сижу, значит, я и гляжу на нагло лыбящуюся физиономию.
– Что – опять? – переспросила физиономия, совершив типичную ошибку, то есть решив, что это я с ней разговариваю.
– Опять я ошиблась в мужчине, – ответила я. – Вы не Валаамов.
– Не-а.
– А кто? И что вам от меня нужно?
– Борян, отойди! – властно распорядился новый голос.
Мой шкафообразный собеседник сдвинулся в сторону, и я увидела благообразного седовласого джентльмена в идеальном домашнем наряде голливудского миллионера: светлые брюки, белая рубашка, голубой кашемировый джемпер, мокасины из нежной кремовой замши.
Мокасины я особенно хорошо рассмотрела, потому что джентльмен сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и одной задней лапкой игриво покачивал.
Кресло у него, кстати, было куда удобнее моего – мягкое, кожаное.
– Валаамов? – предположила я. – Модест Игоревич?
– Не угадала. – Джентльмен улыбнулся, показав красивые дорогие зубы.
– Так как мне к вам обращаться?
– Никак. Это я к тебе буду обращаться, – Безымянный Джентльмен подался вперед, – с одним вопросом: где этот идиот с ожерельем?
– С ожерельем?
– С ожерельем!
– Хм…
– Скажи им, дура! – хрипло выкрикнул женский голос откуда-то сбоку.
Я повернула голову, шкаф Борян еще подвинулся, и мне открылся вид на такой же, как у меня, стул.
На таком же стуле, аналогичным образом привязанная, сидела растрепанная женщина с отчетливыми следами побоев на лице и теле, скудно прикрытом то ли легким сарафанчиком, то ли ночной сорочкой.
– Вы кто? – спросила я женщину.
– Опять не узнала?! А ведь сегодня я без грима. – Женщина захохотала, но ее смех очень быстро сменился сиплыми всхлипами.
– По голосу не узнать, она охрипла, наверное, много кричала, – сказал мой здравый смысл. – Присмотрись к лицу.
– Вы не могли бы отойти подальше? – вежливо попросила я Боряна, маячащего между мной и неопознанной женщиной.
– Она меня послала куда подальше? – неприятно удивился Борян.
– Встань в стороне, идиот, не мешай наслаждаться, это же кульминация сцены! – прикрикнул на него Безымянный Джентльмен.
– Да не сцены, а всей пьесы! – возразил мой здравый смысл. – Люся, ты узнала?!
– Узнала, – призналась я. – Я узнала, что я полная дура!
– Ха, вот новость-то! – засмеялась-закашлялась гримерша Маня.
– Я должна была догадаться, что это ты! – сказала я ей. – Это ты культурная девушка из мира искусств, и это тебя я когда-то познакомила с Вадиком, затащив его на твою дурацкую выставку!
– Позвольте не согласиться, выставка была недурна, я сам ее спонсировал, – влез Безымянный Джентльмен.
– А, тогда я знаю, кто вы: известный меценат и коллекционер Малороднов, это было в пресс-релизе! Но сейчас не вмешивайтесь, пожалуйста, мы разговариваем.