Глава XIVЧто такое признание?
На последних съемках Jeopardy! перед летними каникулами на парковке студии я обнаруживаю знакомое лицо. Ник Мейер, вечный студент-математик из Беркли. В дни моей игровой юности он был завсегдатаем Кубков по викторинам восточного побережья. Для телевизионного выступления вечный диковатый помпон из собственных волос, венчавший его прическу, был аккуратно срезан, и я с трудом узнал его. Скорее всего, знакомство в прошлом не позволит нам встретиться в эфире шоу. Организаторы не допустят. Так что Ник отправится к Мэтту Брюсу в одинокий лимб[215] мира Jeopardy!
Во время дневного перерыва на ланч в тоскливом кафетерии студии Sony я рассказываю Нику о том, насколько сюрреалистичной стала моя жизнь в последнее время из-за необходимости держать все в тайне и вести двойную игру.
«Это отличная история, — говорит он, — не забудь пересказать ее потом в эфире Леттерману».
«Леттерману? Ты прикалываешься надо мной? Еще ни один американец не стал знаменитым лишь благодаря победе в телевикторине. Во всяком случае, с того времени, когда две жвачки можно было купить на один пенни».
Ник смотрит на меня со странной кривоватой улыбочкой, как будто он знает что-то, чего не знаю я. «Поживем — увидим», — коротко бросает он в ответ.
Наконец через месяц в эфир выходит первая программа с моим участием. По этому поводу на работе организована большая вечеринка. Мои друзья и члены семьи уже раскачиваются на стульях в ожидании момента, когда огласят мой ответ про Мэрион Джонс. Незадолго до этого я испытываю на собственной шкуре дрожь от того, что вижу на большом экране свое идиотское лицо и слышу визгливый голос. Моей телевизионной карьере всего 12 минут, а экранный Кен Дженнингс уже вызывает у меня отвращение.
И все же я испытываю облегчение, от того, что могу наконец открыто рассказывать всем о своем опыте участия хотя бы в одной из 48 отснятых игр, которую показали. По прошествии нескольких недель начинаются телефонные звонки. Сначала от местных газет и телеканалов, затем из общенациональных журналов и телешоу. Но Jeopardy! не хочет большой публичности раньше времени, поэтому продюсеры пока запрещают мне общаться со СМИ, и я никак не могу удовлетворить любопытство отчаянных гостевых редакторов Джимми Киммела[216], вне зависимости от того, сколько раз на дню они мне названивают.
Как мы и договаривались год назад на заправке, я оплачиваю Эрлу его расходы на поездку вместе со мной на отбор в Jeopardy! «Ты знаешь, — игриво замечает он, — я рассказал нескольким коллегам по работе, что мы с тобой вместе ездили отбираться, и все в один голос говорят, что ты должен поделиться со мной выигрышем».
Мы оба весело смеемся, однако, как говорится, в каждой шутке есть доля правды. На мой взгляд, на отборе Эрл выступил лучше меня. Это он должен был получить заветный звонок и снискать славу в мире телевизионных игр, а не я. Как Пит Бест[217] в истории с Beatles, как Бадди Эбсен, вынужденный отказаться от роли Железного Дровосека в «Волшебнике страны Оз» из-за аллергии на яркий грим персонажа, как Майкл Коллинз, который грыз ногти на лунной орбите, в то время как его коллеги Нил и Базз прогуливались по луне, Эрл должен ощущать, что был невероятно близок к глянцевой истории успеха. Но упустил свой шанс.
На следующий месяц, к моему изумлению, мои победы в Jeopardy! стали притчей во языцех по всей стране. Сарафанное радио работало с неимоверной скоростью. Внезапно в любом офисе, блоге и просто случайной компании люди, помимо прочего, стали обсуждать вчерашнюю Jeopardy!. В последний раз я такое видел в шестом классе. Еще месяц назад те же люди могли отреагировать: «Jeopardy!? Она все еще идет по телевизору?» Но теперь рейтинги шоу подскочили до 25 %. Дилан, который и так был фанатом программы, теперь относится ко мне с почти религиозным почитанием, так что начал называть меня Кен Дженнингс вместо папа.
Когда выигрыш в середине июля преодолел отметку в $1 млн, Jeopardy! перестала кокетливо играть в молчанку с прессой и дала добро на мое с ней общение. Началась настоящая пиар-оргия. Я принял участие во всех утренних шоу, о которых когда-либо слышал, и даже в тех, о которых до того ничего не знал. Не говоря о том, что мое имя было упомянуто на главной странице в газете USA Today и в эссе на последней странице журнала Time. По оценке язвительных New York Times, я — «самый неприятный тип за всю историю телевикторин». (Неужели хуже, чем Чарльз Нельсон Рейли[218], молча спрашиваю я себя, рыдая ночью лицом в подушку.) Предсказание Ника Мейера вскоре сбывается. В течение десяти дней я становлюсь гостем вечерних шоу Лено и Леттермана.
Ажиотаж не спадает. Меня называют персоной недели в World News Tonight Питера Дженнингса и одним из десяти «Самых выдающихся людей» 2004 года, по версии Барбары Уолтерс (похоже, год выдался так себе). Когда меня попросили сняться в одном из эпизодов «Улицы Сезам», сбылась еще одна детская мечта — мы с Гровером[219] послушно расписывали все достоинства употребления в пищу свежих фруктов. Я становлюсь главным героем традиционного шуточного постера-вкладки на задней обложке журнала Mad. Я увлекся новым для себя занятием — эгосерфингом. Прекратил я эту практику только тогда, когда количество упоминаний моего имени в сети перевалило за 50 тысяч. Надоело. «Завязке» способствовал и тот факт, что Минди обнаружила несколько фанатских сайтов, заведенных в интернете моими новоявленными юными поклонницами.
Некоторые формы оказания внимания довольно причудливы. Я польщен, но в большей степени все же смущен, когда наталкиваюсь в сети на чьи-то эротические «слэш»-фантазии Дженнингс / Требек (слэш — это вид фанфиков по мотивам известных произведений, в которых описываются гомосексуальные отношения персонажей, например Кирка / Спока, Фродо / Сэма, а также реально существующих личностей). Некие озабоченные в большей степени политикой граждане изготовили и стали приклеивать к бамперам машин стикеры Дженнингс / Требек ’04. Похоже, в Конгрессе кто-то это заметил, потому что мне звонили два парламентария и на полном серьезе спрашивали, правда ли, что я собираюсь баллотироваться в Сенат. Рекламный художник из Солт-Лейк-Сити Кен Р. Дженнингс, который имел несчастье указать свой телефон в справочнике «Желтые страницы», замучился от бесконечного потока посылок, писем от сумасшедших и телефонных звонков посреди ночи.
«Алло, это Кен Дженнингс?»
«Нет. Его нет. Он сбежал вместе с Ванной Уайт»[220], — однажды ответил он одному из ночных поклонников, обрывающих телефон.
Вихрь внезапно свалившейся славы одурманивает меня. Я в очередной раз недооценил чудовищную силу и привлекательность тривии, которая снова и снова с определенной периодичностью переживает всплески популярности. Сегодня на гребне этой волны очутился я. По натуре я человек довольно тихий, непубличный, и мне непросто привыкнуть к тому, что я повсюду привлекаю к себе пристальные взгляды, к просьбам дать автограф или со мной сфотографироваться, к тому, что незнакомцы повсюду тычут пальцами, выкрикивая мое имя (особенно если считать таковым «Чувак из Jeopardy!» или «Эй, Jeopardy!»). Jeopardy! транслируют ранним вечером, когда большинство работающих людей еще не вернулись домой, поэтому целевая аудитория программы — люди около 70 и за 70. У внимательных зрителей такая демографическая картинка не должна вызывать удивление — большая часть рекламного времени в программе отдана клею для зубных протезов, подгузникам для стариков, рецептурным лекарствам и тому подобному. В результате мои походы в супермаркет зачастую затягиваются благодаря встречам с чудесными скрюченными бабулями, мечтающими рассказать мне какой-нибудь особенно длинный и «увлекательный» случай из своей жизни. С детьми веселее — они робко глазеют снизу вверх в то время, как хвастливая мамаша уверяет меня, что ее маленький гений теперь старается усерднее заниматься в школе, чтобы когда-нибудь стать таким же великим и непобедимым чемпионом в Jeopardy!. Я по-настоящему тронут тем, что моя юношеская одержимость Jeopardy! еще жива среди интересующихся математикой и не особенно физически одаренных представителей подрастающего поколения. Будущее тривии в надежных руках!
Помимо впечатляющей возможности заглянуть за кулисы больших медиа и временного статуса супергероя у подростков, третьим важным пунктом моей «звездной» программы становится встреча со знаменитыми чемпионами телеигр прошлого. Мне было шесть лет от роду в 1980-м, когда Том Макки провел рекордную серию из 43 игр в телешоу Tic Tac Dough. Том был мечтой телевизионного продюсера: красавец-мужчина, пилот военно-морской авиации с тонкими светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами, к тому же недавно женившийся на миловидной девушке. По счастливому совпадению он был еще и отличным игроком в тривию, заработавшим за два месяца эфиров призов и наличных денег больше, чем на $300 тысяч. Сейчас Том живет в Мэриленде и занимается недвижимостью. Когда они с женой Дженни пригласили нас с Минди поужинать в Вашингтоне, я встретил слегка поседевшего человека, состригшего свои роскошные мужественные усы — привет из 1980-х. Его речь обильно сдобрена ругательствами, вроде «срань господня», что нисколько не мешает ему перед трапезой покорно воздавать хвалу Господу. Трапезничаем мы посреди неистовой толпы богатеев в стейкхаусе The Palm. Мы с Томом быстро находим общий язык: пока один из нас пересказывает эмоциональные перипетии и траекторию своей победной серии, другой понимающе кивает в ответ. Некоторые тонкости, которых мы касаемся в разговоре, мало кто еще смог бы понять по-настоящему. Самый приятный момент, по словам Тома, состоит в том, что его уже почти десять лет как перестали узнавать на улице.