Брак без выхода. Мне не нужна умная жена
«Талисман»
Сказки рассказывают не о том, что драконы существуют. Иногда мне кажется, что это знание есть в нашем ДНК, как способность дышать. Это осознанность заложена наряду с рефлексами и имеет прямое отношение к инстинкту самосохранения: мы просто чувствуем всем своим существом, что драконы, как и плохие люди — это то, что идет рука об руку с реальностью. Нет. На не нужно рассказывать о том, что драконы существуют, но иногда…так важно услышать, что их можно победить, правда? Да. Вот о чем рассказывают сказки на самом деле: ты можешь взять верх над тенями этого мира, если не забывать обращаться к собственной доблести.
Или иногда не к доблести, а к своей тьме…Да, сказки учат играть по правилам, но кто сказал, что реальность имеет общее со сказкой? Это как кому повезет…
Лили; около шести лет назад
Вокруг царит хаос.
Везде осколки стекла, стоит дикий запах гари, крики, плач, мольба…
Я дезориентирована. В ушах звенит, дышать сложно, словно мне легкие сцепило намертво суперклеем. Моргаю часто, дрожащими руками касаюсь лба, стараюсь понять, что произошло, но цепочка событий, как ни пытайся, не хочет строиться в ровную линию.
Цепляюсь за стену, куда меня отбросило. Почему меня сюда отбросило? Не понимаю…В ушах продолжает звенеть, но уже меньше. Я пытаюсь вернуть зрению фокус, а когда это получается — замираю. Страх липким ужасом оплетает кости, проникая в них морозом. Ломая.
Это был прекрасное, летнее утро. Я помню, как встала и собралась на встречу с подружками, но сначала позавтракать в свой любимый ресторан, куда меня привез мой водитель. Помню свое платье…оно было красивым, светлым. С пышной юбкой. В цветочек. Сейчас оно все в грязи и…крови, потому что когда я уже шла на выход…прогремел взрыв.
В памяти всплывают последние мгновения перед тем, как меня спустило в ад ударом ноги в грудь. Я шла по холлу на выход, писала сообщение, а потом почувствовала на себе настойчивый взгляд. Он упирался прямо в лопатки, шел наждачкой по коже и оставлял какие-то…странные ощущения. Помню, как я обернулась и натолкнулась глазами на мужчину. Помню, что подумала о нем: огромный, как медведь! И такой же косматый. У него была борода, длинные волосы и крест на самом конце его черного галстука. Не знаю, почему это так врезалось в память. Может быть, потому что мне показалось, что это открытое богохульство? Он явно не был похож на праведника. И взгляд его, которым он медленно проскользнул по мне — тем более.
Я хотела гордо вздернуть нос — это тоже помню; уже даже потянулась в своим светлым, чуть завитым волосам, чтобы отбросить их и красиво выйти из поля его зрения, но…
Тогда это и произошло.
Сильный толчок в спину, руки на моих предплечьях. Меня сбили с ног и оттолкнули в стену? Кажется, да. А потом мир взорвался и загремел…
Пару раз моргаю. Холл ресторана сиял от солнечных лучей, которые отражались от гладкой, светлой плитки. Теперь ничего не сияет. Кажется, что прошло миллион лет, а этот зал вовсе не видел никогда солнца.
В воздухе стоит пыль или дым, вокруг темень. Кашляю, потом оседаю обратно на пол и тихо всхлипываю. Паника накатывает страшной волной, когда я замечаю груду (и по-другому сказать не могу) людских тел в черных костюмах. У кого-то нет руки…она валяется рядом вместе с мясом.
Мой завтрак тут же выходит наружу.
Меня тошнит прямо на когда-то красный ковер, который сейчас прячет в себе всю эту кровь. Ее запах стоит вместе с запахом гари и пыли — так, кажется, пахнет смерть.
На меня наваливается осознание, что эта смерть лишь чудом обошла меня стороной. Я могла лежать там же, рядом с этими мужчинами, но я здесь. Все еще здесь…потому что меня оттолкнули.
Отчаянно оборачиваюсь. Сердце колотится в груди с такой силой, что, наверно, непременно разорвется. Еще секунда, и точно разорвется… как это произошло? Почему? Господи…средь бела дня в центре Москвы…
Вдруг слышу хрип. Мой мозг тут же отбрасывает в сторону глупые причитания. Я резко перевожу взгляд на звук, а через мгновение понимаю: тот самый лохматый мужик, который пялился на меня, как на кусок мяса, лежит неподалеку от меня. Живой…
Кстати, что забавно. Узнаю я его исключительно по кресту на черном галстуке.
Дальше уже не думаю. Папа всегда говорит, что характер у меня слишком нежный и добрый, мягкий, а еще он часто называет меня «сердобольной», из-за того, что я домой всех бездомных кошек в свое время тащила. Да и не только кошек, но и собак, птичек и…короче, любую живность, которая встречалась мне на пути и которой требовалась помощь. Я же считаю, что это не «сердобольность» никакая, а обыкновенная человечность, ну, да ладно. Бабушка всегда говорит: не старайся понять мужчину, Лили. У них слишком четко: либо черное, либо белое. Никаких полумер»
Слегка мотаю головой и опираюсь на руки, чтобы не упасть. Встать точно не смогу — это ясно. Голова все еще кружится, сердцебиение до сих пор шпарит, слишком быстро разгоняя кровь.
Ползу до Медведя. Кашляю, озираюсь. Страшно, что взрыв снова повторится, и мне бы сбежать? Но моя «сердобольная» душа не позволит так поступить. Сажусь на колени рядом с ним и откидываю с лица остатки когда-то красивой картины, которую разорвало на части. Сразу шумно выдыхаю. Его глаза закрыты, а дыхание…оно совсем слабое, и есть ли? Вдруг это было лишь предсмертной, прощальной агонией?
Нет-нет-нет!
Запрещаю себе паниковать, тем более плакать. Встряхиваю головой, сдуваю прядь светлых волос со лба и прижимаю пальцы к шее, чтобы прочувствовать пульс — зря; я ничего не чувствую и не понимаю, ведь мой шпарит слишком сильно. Он отдается в подушечках, мешает воспринимать другие сигналы. Черт...
Совсем девочкой я мечтала стать ветеринаром. Примерно лет в одиннадцать, когда однажды нашла раненого щенка, но не смогла ему помочь, и он умер. Потом, конечно, мечты мои трансформировались: сейчас я больше всего мечтаю работать с произведениями искусства. Еще больше — иметь свою галерею и устраивать выставки. В свое время фотография меня буквально с того света вытянула. Когда мама умирала, я вдруг осознала, что делает камера, как она на самом деле помогает…запомнить моменты. Ведь моменты — это самое главное. Тонкие, мимолетные, ты не успеешь моргнуть, а он уже растворился в воздухе...
Я успела его украсть у времени. То, как мама в последний раз улыбалась, как в последний раз папа мягко обнимал ее за плечи. Как мы втроем смеялись…
Да, с тех пор я обожаю фотографию, которая может навсегда оставить эти моменты с тобой, ведь их так легко потерять в недрах собственной памяти… Сейчас я, конечно, не хотела бы ничего и ни у кого красть, а напротив. Сжечь этот момент дотла, чтобы не помнить ничего. Поэтому я обращаюсь к другой давней подруге — музыке. Мама записала меня на пианино, когда я была еще маленькой, а она была здоровой. Она вместе со мной занималась и подбадривала меня, если что-то не получалось. А сейчас мне мама так нужна, что я мысленно проговариваю про себя ноты из нашей любимой песни. Чтобы привести себя в подобие адекватного состояния…
Этот мужчина умрет, если ты не приведешь себя в это состояние, дорогая. Как тот щенок. Ты этого хочешь?
Не хочу.
Резко распахиваю глаза и снова прикладываю пальцы к его смуглой коже. Она горячая, шпарит. Это же хорошо? Чувствую мускулы и силу, которая сейчас дремлет, но не умерла! От восторга из груди вырывается тихий смешок, и да, я на мгновение думаю, что меня одолел самообман, ведь это возможно. Адекватности во мне ровно вполовину меньше, чем обычного, а этого катастрофически мало — мне всего-то восемнадцать. Исполнилось позавчера.
Ладно, будем считать, что он действительно жив.
Слегка толкаю его в плечо и хрипло прошу:
- Пожалуйста, откройте глаза…
Никакой реакции.
Он лежит во тьме, окутанной последствиями ада. Он не двигается. Но он дышит? Возможно, я не берусь утверждать на сто процентов. Надо проверить. Приближаюсь и прислушиваюсь, и пусть я все еще не совсем доверяю себе, но мне кажется, что он дышит, а этого уже много.
Наверно, потерял сознание.
Как его в чувства привести — я без понятия; воды или нашатырного спирта ждать не приходится. Помощи тоже. Вокруг нарастает какофония из громких стонов и плача, где-то вдалеке раздается истошный крик. Я резко поворачиваюсь и вижу, как молодая девушка хватает за руку мужчину, тянет, но он лежит. Его глаза открыты, и в них больше нет жизни. Мне не нужно пытаться прощупать его пульс или почувствовать дыхание. Из его правого виска торчит огромный осколок стекла, кровь залила белую рубашку и пол. С таким точно не живут…
Она, наверно, в шоке. Не понимает пока, и это до ужаса печально…аж сердце на разрыв.
Я снова чувствую слезы, чувствую, как к горлу подступает желчь, и что меня сейчас точно стошнит, поэтому резко отворачиваюсь и прикрываю на мгновение глаза. Нельзя. Надо думать сейчас не о себе, а о мужчине.
Сосредотачиваюсь на нем. Может быть…он тоже ранен? И пока я тут ворон считаю, умирает?
Осознание шпарит огнем. Я резко хватаюсь за его тело и стараюсь рассмотреть что-то опасное, но вроде бы, он цел. Потом опускаю руки на пиджак и расстегиваю его. На внешнюю часть ладони падает его галстук, и крест обжигает холодом.
Как в могиле…
Стараюсь стряхнуть ярмо паршивых мыслей, опускаю глаза…и застываю. На его животе уже расползлось огромное, уродливое пятно крови. Красной, от которой дико пахнет железом и сводит челюсти…
- Нет… - шепчу или, может быть, каркаю.
Когда-то я мечтала стать ветеринаром, после того как на моих руках умер щенок. Он тоже истекал кровью, а я совсем не знала, как ему помочь. Мне только и оставалось, что громко плакать и звать на помощь. Отец прибежал, но он опоздал, и я еще целую неделю продолжала плакать и грустить, пока не решила узнать абсолютно все, чтобы такой ситуации со мной больше не повторилось. Именно в тот момент, кстати, я четко решила, что стану ветеринаром, пока, конечно, не возненавидела больницы и все с ними связанное, но это не главное. Я помню, что прочитала в интернете о том, как правило вести себя с ранеными.