все, что ты делаешь.
- Ты…предала меня, - глухо констатирует факт, а я усмехаюсь вновь.
- Ты первый меня предал.
- То есть…ты сдала меня…из-за этого? - он указывает на Элен подбородком.
А я горько усмехаюсь и снова стираю бесконечные слезы…
Он так и не понял. И не поймет. Он никогда меня не поймет…он просто неспособен.
- А этого недостаточно?
- А достаточно?
- Ты никогда меня не понимал, - шепчу, а потом с губ снова срывается смешок, - И никогда не поймешь. Но я не удивлена. Сложно говорить с обычной вещью на одном языке. Я же только твой талисман, правильно? И все. Я никогда не была твоей женой, просто твоей движимой собственностью, у которой нет мнения, чувств и эмоций. Да и откуда? Их быть не может! Ведь я не человек, а только твоя гребаная вещь! - голос скачет до ора, но потом я закрываю глаза и приказываю себе успокиться.
Тихо. В этом нет никакого смысла...тихо...
- Но кажется, ты в этом просчитался, малыш. И талисман может повернуться задницей…
Малик криво усмехается, а я продолжаю на него смотреть. Теперь в его глазах тоже горит злость, но я ее стерплю. Мне уже все равно. Все равно. Все…
Спускаюсь по ступенькам, когда Орехов приказывает надеть на Малика и остальных наручники. Элен, конечно же, разглагольствует…
- … Меня не было в стране, - сложа руки на груди, задирает нос, - Можете проверить. И вообще, ничего общего с его делами не имею. Ничего не знаю. Но я его адвокат, и мой клиент не будет…
Бла-бла-бла. Долгий спич, который распадается на отдельные слова, пока я одеваюсь, а сердце в груди тяжело и часто бьется. Я больше не смотрю на Малика, хотя он прожигает меня взглядом. Наверно, если я это сделаю, то точно окажусь у этой стены в его подвале, и это будет очень реально…
А я не хочу.
Я хочу запомнить ночь, которая у нас была. Хочу запомнить все первые января вместе, когда его сердце билось в унисон с моим, и я думала, что оно мое. Я хочу запомнить, как верила, что он меня любит, потому что я была тогда счастлива.
Я была очень счастлива с тобой, но на этом все.
Даже талисман может повернуться к тебе задницей, если ты будешь вести себя с ним так, как ты вел. Я больше не твой Талисман, не твой ангел. Все кончено. Прощай.
Орехов открывает мне дверь и выходит следом.
- Вы понимаете, что вам нельзя покидать страну?
- Понимаю.
- Возможно, вы будете давать показания в суде…
- Я ничего не видела все равно. Что мне там рассказывать?
- На всякий случай. Кстати, Лилия Антоновна. Вы…ничего не забыли?
Бросаю на него взгляд и хмурюсь. О чем речь?
- Доказательства. У вас для меня что-то еще есть?
В этот момент в руке начинает гореть телефон. Есть. Я сняла видео из подвала, даже не запомнив это. Потом обнаружила и не удалила, а сейчас…
- Нет, извините, - увожу взгляд в сторону, - Я испугалась.
Орехов молчит пару мгновений, и мне кажется, что это конец по всем фронтам. Если не поверит? Затребует мой телефон? Я не хочу закапывать Малика еще больше. Даже не так. Я не могу этого сделать — уже достаточно…и я молюсь, чтобы меня просто отпустили.
- Ясно, - наконец говорит следователь и кивает пару раз, - Ясно…ну, ничего. Того, что я нашел, хватит лет на…
- Пожалуйста, замолчите.
- Что?
- Замолчите, - залезаю на водительское сидение своей машины, - Я ничего не хочу знать. Надеюсь, прощайте навсегда.
Когда я отъезжаю от дома, он довольно быстро пропадает в густой метели. Я не видела, как Малика выводят и сажают в полицейскую машину, и я, правда, не хочу знать, что будет дальше.
На этом все.
Эпилог
Малик; примерно десять месяц спустя
От серых стен воняет отчаянием и злобой. Они давят, если, конечно, позволить. Хотя иногда даже самой твердой выдержки недостаточно, чтобы выдерживать, и ты все равно находишься под прессом, даже если совсем немного. Даже если это всего лишь ночь. Порой она длится бесконечное число минут…
Глухие шаги эхом разносятся по длинному коридору решеток и лестниц. Я сижу на скамейке, закинув одну ногу на нее, и смотрю в окно. Темноту видно даже сквозь узкое окно под потолком, а на небе звезды. Бешеная россыпь маленьких, серебряных бусинок.
Дверь открывается грубо. Три поворота направо, лязг цепей, ком в горле. Мне надо встать? Хотя бы просто посмотреть, но я и этого не делаю. Слегка закатываю глаза и выдыхаю плотное облако дыма в воздух.
Холодно.
По коже пробегаются мурашки.
- Ну привет, господин Амоев.
От насмешливых ноток в голосе до безумия хочется прописать по роже, но опять же. Я даже не шевелюсь. Только подношу сигарету к губам и делаю еще одну затяжку.
Он вздыхает.
Проходит в камеру, садится на скамейку рядом и откидывает голову на стену. Мы молчим. Для нас обоих эта бесконечная череда невыносимой усталости; и я устал. И нигде нет покоя.
- Судя по твоей роже, все складывается не так радужно.
Хмыкаю, облизав уголок разбитой губы кончиком языка.
- Ну…как сказать?
- Я уже говорил?
- Ты уже говорил.
Третья затяжка пеплом обкидывает легкие. Я перевожу взгляд на своего посетителя и хмыкаю снова. У него под глазами залегли крупные синяки, и он осунулся.
- Много бумажной работы?
- С твоим послужным списком? Да, Малик. Много.
- Мне очень жаль?
- Брось, это даже не смешно.
Он тянется к пачке сигарет, берет одну и поджигает. Луна освещает его лицо и на мгновение зажигалка из серебра ловит отблеск синего света.
Шумный выдох. Второе облако дыма.
- Твоя жена покинула страну.
Ухмыляюсь. Пальцы ласково поглаживают сигарету, а я, кажется, слышу не ее запах, а запах духов Лили.
Ком в горле уплотняется.
- Эта сука мне не жена, поэтому избавь меня от деталей ее жизни.
- Даже так?
Жму плечами.
- Я не прощаю предательства.
- Не боишься, что твои враги ее найдут и покарают? Или, может быть, это будут друзья?
Сердце на мгновение замирает, но я не подаю вида.
- Не боюсь. Если ее найдут мои враги, что ж. Значит, такова судьба. Я не стану лить слезы. А мои друзья знают, что я сам отомщу ей, когда придет время.
- Все еще строишь долгоиграющие планы? Тебе светит двадцатка, и насколько я понял, помогать тебе не будут.
- Я знаю.
- Ты провалил задание.
- Я знаю.
- Это было глупо.
Усмехаюсь и делаю еще одну затяжку.
- Что тут скажешь? Никто не без греха.
- Но в нашем деле за грехи дорого платишь. Ты остался без поддержки. В назидание остальным, так сказать.
- Значит, такова судьба. Или нет. Все может измениться в любой момент.
- Прячешь козыря в рукаве?
- Нет козырей.
- Ты не ожидал.
- Не ожидал.
- Нормально она тебя опрокинула.
Хочется стиснуть кулаки, но я не позволяю себе этого. Лишь одариваю своего посетителя взглядом, в котором отражаю все.
Он затыкается.
В камере снова повисает глухая, липкая тишина, которую он нарушает после еще одной затяжки.
- Тебя не отправят далеко. Будешь отбывать в Подмосковье.
Из груди рвется смешок, я пару раз киваю и затягиваюсь горьким дымом следом.
- Назидание должно работать правильно, или какое это назидание?
- Верно.
- Это все?
- Да.
Он подается вперед и кидает на стол журнал, а рядом кладет голубой цветок. Я опускаю на этот натюрморт взгляд, и сердце опять скачет.
- Решил, что тебе пригодится. Ты же любишь космос, да?
- Люблю.
- Жаль, конечно, что это твой единственный космос теперь…так жаль. И цветок. Хм…он из твоей оранжереи. Вспоминай жизнь, не теряй ее вкус, - он ухмыляется и встает на ноги, - Удачи, Малик. Как гадко, что ты провалил задание. Очень-очень гадко…
Я смотрю ему в спину.
Мне нечего сказать, разве что…
- Почему Орехов?
Он замирает. Я спускаю ноги на холодный пол и тушу сигарету о ровные доски стола.
- Мне просто любопытно. Почему Орехов?
- Потому что это была ее фамилия, но ты этого даже не помнишь. Не удивлен, - хрипло отвечает он и выходит из камеры.
Дверь снова закрывается, а я наконец-то опускаю глаза на журнал. На обложке хорошо знакомое созвездие, которое я касаюсь пальцами и прикрываю глаза. Вспоминаю. Каждое мгновение до последнего…
А потом цветок. Он пугает меня до безумия, но я беру в руки и тоже касаюсь его, будто бы это что-то может поменять.
Ничего. Все поменяется, ведь нет ничего изменчивее этого мира, дорогая. Нет ничего неоднозначней судьбы… однажды мы снова встретимся. Надо просто подождать, а ждать…ждать я умею на профессиональном уровне.
Лили; четыре года спустя
Мне нравится Италия.
Исколесив почти весь мир, наверно, в конце концов, мне просто хотелось остановиться, а может, Италия — это моя страна? Я не знаю. Важно лишь то, что в моменте мне хорошо.
Мы живем здесь уже два года. Поначалу страшно было останавливаться так надолго, и однажды у меня даже случилась истерика. Остатки паранойи и того, через что я прошла, дали о себе знать. В толпе я увидела мужчину, который безумно походил на Али, и это был взрыв. Я начала задыхаться, слезы полились из глаз, и вообще. Я почти лишилась чувств посреди Рима, и если бы не пожилая пара, непременно разбила бы себе голову о мостовую.
Этого не случилось, слава богу. Как не было никакого Али. Конечно, на панике я заставила папу снова переехать, но это был последний наш переезд. Мы переместились в противоположную от Рима сторону и поселились в небольшом городке под названием Римини. Почему-то тогда выбор выглядел логичным: прячься под носом, даже если ты и не под носом. Но кто в здравом уме, увидев слежку, поселится в городе с похожим названием? Только идиот.
Конечно, теперь, я понимаю, что это работает…с натяжкой. Но не жалею. Мы живем в прекрасном домике на берегу моря, я работаю в милой, уютной кофейне, а папа занимается хозяйством. Большой, усатый нянь. Единственное, что меня расстраивает — это невозможность быть в искусстве, но я его все равно касаюсь кончиками пальцев. Фотографирую для себя, периодически гуляя по пляжу или маленьким, извилистым улочкам. Это неважно, в принципе. Я делаю это для души и давно не слежу за тем, что стало с моей галереей.