осить себя, хотим ли мы видеть, как государство займет место отца – или даже, если вспоминать Платона, места отца и матери. Допуская, что мы сделаем выбор в пользу отца и матери как наилучшего окружения для ребенка в типичном случае, мы все равно обязаны рассмотреть все варианты ситуаций, когда кто-либо из родителей фактически не в состоянии нести ответственность за дитя или когда родители несовместимы между собой настолько, что их разрыв видится полезным для самого ребенка.
Среди тех, кто выступает против сексуальной свободы по теологическим основаниям, принято отвергать развод – ибо тот якобы противоречит интересам ребенка. Впрочем, этот довод со стороны людей, мыслящих теологически, не является убедительным. Подобные люди отрицают также и разводы, и противозачаточные средства, даже когда кто-то из родителей болеет сифилисом и может заразить детей этой болезнью. Случаи такого рода показывают, что люди, с дрожью в голосе рассуждающие о брошенных детях, по большому счету оправдывают жестокость по отношению к этим детям. Вопрос о браке в интересах детей следует рассматривать, отбросив предрассудки и с осознанием того, что ответ на этот вопрос вовсе не очевиден. Тут, пожалуй, стоит в нескольких словах напомнить предысторию.
Семья является, если угодно, дочеловеческим изобретением, и ее биологическое значение состоит в том, что помощь отца в период беременности и кормления грудью способствует выживанию молодняка. Но, как мы видели на примере жителей Тробрианских островов и как можно смело предполагать для человекообразных обезьян, эта помощь в первобытных условиях обусловлена совсем иными причинами, чем помощь отцов в цивилизованном обществе. Первобытный отец не ведает о биологическом родстве с ребенком; дитя – лишь потомок женщины, которую он любит. Он знает, что это именно ее ребенок, ведь он наблюдал, как ребенок рождается, и именно указанный факт обеспечивает инстинктивную связь между мужчиной и ребенком. На этом этапе развития общества мужчина не ощущает биологической потребности в защите добродетели своей жены, хотя, без сомнения, будет испытывать инстинктивную ревность, если узнает о неверности супруги. Кроме того, он не воспринимает ребенка как свою собственность. Дитя принадлежит жене мужчины и брату его жены, а персональные отношения с ребенком сводятся для него к выказыванию привязанности.
Однако с развитием интеллекта мужчина фактически обречен рано или поздно отведать плод с древа познания добра и зла. Он осознает, что ребенок является его порождением, и начинает заботиться о добродетели своей жены. Жена и ребенок становятся его собственностью, а на определенной стадии экономического развития эта собственность приобретает немалую цену. В отношения привносится религия, дабы жена и дети ощутили долг перед мужем и отцом. Особенно дети, поскольку наступит время, когда отец одряхлеет, а дети достигнут расцвета физических сил. На этом этапе будет насущно необходимо для его блага, чтобы дети почитали отца. Соответствующая заповедь сформулирована неверно. На самом деле она должна гласить: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились их дни на земле»[85]. Ужас перед отцеубийством, свойственный ранним цивилизациям, показывает, сколь велико было искушение, которое требовалось преодолеть; ибо преступление, которое мы не в состоянии вообразить, например, каннибализм, не внушает нам подлинного ужаса.
Именно экономические условия, характерные для жизни ранних скотоводческих и сельскохозяйственных общин, обеспечили создание полноценной семьи. Рабский труд был недоступен для большинства людей, а потому простейший способ обретения рабочих рук заключался в их порождении. Чтобы дети в дальнейшем трудились на отца, следовало освятить институцию семьи сиянием религии и моральных заветов. Постепенно право первородства расширило единство семьи, затронув боковые ее ветви, и укрепило власть и авторитет главы семейства. Аристократия и королевская власть сложились в этом порядке идей, отсюда же проистекает понятие Бога – недаром Зевс считался отцом богов и людей.
До последнего времени развитие цивилизации лишь укрепляло институт семьи. Но затем стало все настойчивее проявляться движение в противоположном направлении, и в итоге семья в западном мире утратила былое значение. Причины, по которым случился упадок семьи, были отчасти экономическими, а отчасти культурными. В пору своего расцвета семья в некотором роде даже мешала горожанам и морякам. Коммерция во все эпохи, кроме нынешней, служила основным источником культурного обмена, поскольку благодаря ей люди усваивали обычаи других народов и избавлялись от усвоенных в детстве племенных предрассудков. Соответственно, греческие мореплаватели были в меньшей степени подвержены семейному рабству, чем представители других народов. Есть и иные примеры эмансипирующего воздействия моря – это Венеция, Голландия и елизаветинская Англия.
Впрочем, мы немного отвлеклись. Для нас важно, что когда некто отправлялся в длительное плавание, оставив дома семью, этот некто естественным образом выходил из-под семейного контроля, а семья пропорционально ослаблялась. Приток сельского населения в города, неизменный признак развития цивилизации во все эпохи, оказывал схожее воздействие и наряду с морской торговлей ослаблял семью. Еще важнее, пожалуй, особенно в низших слоях общества, было рабство. Хозяин практически не обращал внимания на семейные отношения рабов. Он легко разлучал мужей с женами по своей прихоти и, конечно, мог овладеть любой рабыней, которая ему приглянулась. Безусловно, это обстоятельство нисколько не затрагивало аристократические семейства, которые сохраняли единство ради престижа, чему доказательством служат многочисленные истории наподобие вражды Монтекки и Капулетти, столь характерные не только для Италии времен позднего Средневековья и Ренессанса, но и для городской античности. Правда, аристократия лишилась былой власти в первое столетие существования Римской империи, а христианство, восторжествовавшее в конечном счете, изначально было религией рабов и пролетариев. Предшествовавшее ослабление семьи в указанных сословиях, без сомнения, объясняет тот факт, что раннее христианство выказывало враждебность по отношению к семье и предложило этику, в которой семье уделялось крайне мало места (меньше только в буддизме). Согласно христианской этике, приоритетом является взаимодействие души с Богом, а не человека со своими ближними.
При этом пример буддизма должен предостеречь нас от чрезмерного внимания к экономической обусловленности религий. Увы, я мало знаю об условиях жизни в Индии в пору распространения буддизма, чтобы рассуждать об экономической притягательности этого учения для индивида, но подозреваю, что экономика здесь вообще ни при чем. На протяжении всего того времени, когда буддизм процветал в Индии, это была, по-видимому, в первую очередь религия князей, а потому семья для этих людей, вероятно, имела большее значение, нежели для всех прочих. Тем не менее, презрение к мирской суете и поиски спасения охватили даже княжеские роды, вследствие чего в буддийской этике семья занимает сугубо подчиненное положение. Великие религиозные лидеры, за исключением Магомета[86] – и Конфуция, если признавать того религиозным лидером, – как правило, проявляли безразличие к социальным и политическим обстоятельствам, их больше интересовало совершенствование души посредством молитвы, дисциплины и самоотречения. Религии, возникшие в исторические времена, в противоположность тем, что уже существовали к началу исторических записей, были в целом индивидуалистическими и предполагали, обобщая, что человек способен нести свое бремя в одиночестве. Разумеется, они настаивали на том, что человек, будучи членом общества, должен выполнять возложенные на него обязанности, но расширение социальных контактов не считалось желательным и тем более обязательным. Это особенно верно для христианства, которое всегда выказывало двойственное восприятие семьи. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня»[87], – гласит Евангелие, и это означает, по сути, что человек должен поступать согласно своим убеждениям, даже если его родители считают, что это неправильно; такую точку зрения отвергли бы и древний римлянин, и старомодный китаец. Эти зерна индивидуализма в христианстве прорастали медленно, но постепенно ослабляли все общественные отношения, в особенности среди тех, кто верил истово. Последствия менее заметны в католицизме, чем в протестантстве, поскольку для протестантов принципиально важен анархический элемент, условие, что нужно повиноваться Богу, а не человеку. На практике повиновение Богу есть следование своей совести, а совесть всем говорит разное. Посему неизбежны спонтанные конфликты между совестью и законом, и в этих конфликтах истинный христианин обязан чтить человека, руководствующегося совестью, а не диктатом закона[88]. В ранних цивилизациях отец был богом; в христианстве Бог стал Отцом и власть отца-человека ослабла.
Упадок семьи в относительно недавние времена следует в первую очередь приписать промышленной революции, но все началось еще задолго до этих событий – и не в последнюю очередь под влиянием индивидуалистической теории. Молодые люди добивались права вступать в брак по собственному усмотрению, а не по родительской воле. Женившиеся сыновья уже не рвались оставаться под отцовским кровом. Получив образование, они отделялись и вели самостоятельную жизнь. Пока малые дети могли трудиться на фабриках, они приносили доход своим родителям (и умирали от переутомления); но затем фабричные законы[89] положили конец этой форме эксплуатации, вопреки протестам тех, кто из-за этого лишился средств к существованию. Из источника дохода дети превратились в финансовое бремя. На этом этапе появились противозачаточные средства – и началось падение рождаемости. Многое можно сказать по поводу среднестатистического мужчины, который во все времена имел столько детей, сколько мог себе позволить, не больше и не меньше. Так или иначе, сказанное выше кажется верным для австралийских аборигенов, ланкаширских ткачей и британских пэров. Нисколько не претендую на теоретическую строгость моих рассуждений, но они не так далеки от истины, как это может показаться на первый взгляд.