Протестанты и католики в целом трактуют развод не с точки зрения биологического предназначения семьи, но исходя из богословской концепции греха. Католики, утверждая, что брак нерасторжим, ибо заключается пред Господом, по необходимости считают, что, если двое поженились, ни один из них при жизни другого не вправе грешить на стороне, каков бы ни был по своему содержанию сам брак. Протестанты в целом допускают развод – отчасти, потому что не согласны с католическим представлением о святости брачных уз, отчасти потому, что принципиальная нерасторжимость брака может спровоцировать человека на измену, которая является смертным грехом; чем легче развод, тем ниже вероятность прелюбодеяния. Потому в тех протестантских странах, где развестись просто, к прелюбодеянию относятся крайне неодобрительно, а там, где возможность развода отрицается, прелюбодеяние признается грехом, но допускается – во всяком случае, когда речь идет о мужчинах. В царской России развестись было чрезвычайно трудно, и люди не осуждали Горького за его бурную личную жизнь, в отличие от политической деятельности[106]. В Америке же, напротив, никто не критиковал его политические взгляды, зато его осуждали по моральным соображениям, и ни одна гостиница не приняла бы его постояльцем.
Ни протестантскую, ни католическую точку зрения по данному вопросу невозможно обосновать рационально. Давайте начнем с католиков. Предположим, муж или жена впали в безумие в браке; в этом случае нежелательно рождение детей, а тех детей, что уже успели родиться, следует изолировать от безумца. Полное разделение родителей, даже при условии, что безумец временами приходит в себя (на краткий или длительный срок), желательно в интересах детей. Утверждать, что и при таких обстоятельствах здравомыслящий партнер не вправе искать любых юридически допустимых сексуальных отношений на стороне, значит проявлять бессмысленную жестокость, которая никак не содействует общественному благополучию. Выбор здравомыслящего партнера невелик и мучителен: он либо продолжает воздерживаться, чего требуют закон и общественная мораль; либо вступает в тайные отношения, старательно избегая зачатия; либо выбирает, как говорится, открытый грех, с детьми или без – уж как получится. Везде есть свои трудности. Полное сексуальное воздержание, в особенности когда ты уже привык к таким контактам в браке, очень болезненно. Оно нередко приводит к преждевременному старению и способно обернуться душевным расстройством; так или иначе, человек непременно становится малоприятным в общении, сварливым и раздражительным. Для мужчины вдобавок имеется немалая опасность того, что однажды самообладание ему внезапно изменит, и это закончится актом насилия, ибо желание удовлетворить сексуальную потребность может оказаться сильнее моральных принципов и страха наказания.
Вторая альтернатива, а именно тайная бездетная связь, является на практике наиболее распространенной в контексте нашего обсуждения. Она также чревата серьезными потрясениями. Необходимость скрываться угнетает партнеров. Полноценные сексуальные отношения невозможно развивать, не имея в виду детей и не ведя совместную жизнь. Более того, если мужчина или женщина молоды и активны, для общества будет полезнее позволить им завести общих детей. И, напротив, я считаю порочным и вредным законодательно закреплять условие, согласно которому человек не может иметь других детей, кроме как от сумасшедшего партнера.
Третий вариант, жизнь в «открытом грехе», представляется наименее ущербным – как для индивида, так и для общества, если таковое возможно, но по экономическим причинам этот вариант в большинстве случаев неосуществим. Врач или адвокат, пытаясь жить в открытом грехе, лишится своих пациентов и клиентов. Человек, подвизающийся в какой-либо ученой области, незамедлительно потеряет свою должность[107]. Даже если экономические условия благоприятствуют открытому греху, большинство людей испугается социального порицания. Мужчинам важно быть членом какого-нибудь клуба, а женщинам нравится ощущать себя уважаемыми в глазах других женщин. Разумеется, вынужденный отказ от этих удовольствий будет чрезвычайно болезненным. Следовательно, открытый грех притягателен разве что для богачей, художников, писателей и прочих – в богемной среде к таким вещам относятся более снисходительно.
Отсюда следует, что в стране, где не дают развода по причине сумасшествия партнера, как в Англии, мужья и жены таких несчастных оказываются в невыносимом положении, в пользу которого нельзя привести никаких доводов, помимо теологических суеверий и предрассудков. Сказанное о безумии так же верно и для венерических болезней, повседневных преступлений и бытового пьянства. Все перечисленное разрушает брак, как на последний ни смотри. Они делают партнерство невозможным, ставят под сомнение продолжение рода и целесообразность общения заболевшего / буйного / пьющего родителя с детьми.
Уход из семьи – по-настоящему, не временно – является достаточным основанием для развода, ибо в данном случае суд просто-напросто признает свершившийся факт, а именно – что брак распался. Впрочем, с юридической точки зрения тут имеются некоторые осложнения: если давать развод на основании ухода из семьи, многие воспользуются этой уловкой и разводов станет еще больше. То же самое можно сказать и в отношении ряда других причин для развода, будто бы очевидных. Многие супружеские пары испытывают столь горячее желание расстаться, что готовы прибегнуть едва ли не к любому средству, разрешенному законом. По старым английским законам развод допускался в том случае, если мужа признавали виновным в прелюбодеянии или жестокости, и достаточно часто муж сговаривался с женой и колотил ее в присутствии слуг, чтобы заручиться доказательствами жестокости. Насколько желательно, чтобы двух людей, страстно мечтающих о расставании, закон принуждал терпеть компанию друг друга, – иной вопрос. Мы должны предельно честно признать, что любые основания для развода неизбежно окажутся доведенными до крайности, а многие люди начнут осознанно вести себя таким образом, чтобы предоставить эти основания. Но давайте отвлечемся от юридических затруднений и продолжим наше исследование обстоятельств, препятствующих сохранению брака.
Прелюбодеяние как таковое не должно, по-моему, считаться основанием для развода. Если люди не стиснуты строжайшими запретами или жесткими моральными установлениями, мне трудно представить, чтобы на протяжении всей своей жизни они ни разу не испытали желания изменить своей половине. Но такие желания вовсе не подразумевают, что существующий брак перестал служить своей цели. Между мужем и женой может по-прежнему наличествовать горячая привязанность и желание сохранить брак. Предположим, например, что мужчине предстоит провести по делам несколько месяцев вдали от дома. Если он физически здоров, ему будет трудно соблюдать воздержание весь этот срок, как бы он ни любил свою жену. То же самое касается его жены, если она не слишком строга в вопросах морали. Неверность в подобных обстоятельствах ни в коем случае не должна восприниматься как преграда для семейного счастья – и не является преградой, если муж и жена не видят необходимости в мелодраматических приступах ревности. Можно пойти дальше и сказать, что обеим сторонам в браке надлежит мириться с такими временными увлечениями своих половин, при условии, что супружеская привязанность продолжает существовать. Психология прелюбодеяния опошлена и опорочена общепринятой моралью, которая в моногамных странах постановляет, что влечение к одному человеку несовместимо с искренней привязанностью к другому. Всем известно, что это не так, но все почему-то под влиянием ревности цепляются за эту ошибочную теорию и раздувают из мухи слона. Следовательно, прелюбодеяние не является веским основанием для развода, за исключением случаев, когда налицо сознательный выбор в пользу любовника или любовницы.
Сказанное, безусловно, означает, что интрижка на стороне не предполагает появления детей. Едва на сцене появляются незаконнорожденные дети, все становится куда сложнее. Это в особенности верно для детей жены, поскольку в случае, если брак сохраняется, муж сталкивается с обязанностью воспитывать ребенка чужого мужчины вместе со своими и даже (если стремятся избежать скандала) как своего. Это противоречит биологическому базису брака и вызывает вдобавок сильнейшее инстинктивное напряжение. Потому до изобретения средств контрацепции супружеская измена, возможно, заслуживала того внимания, которое ей придается, но контрацептивы значительно облегчили для нас различие между половым актом вне брака и контактами в браке, то есть в партнерстве ради продолжения рода. А посему ныне следует уделять гораздо меньше внимания адюльтеру, нежели того требует традиционная мораль.
Желательные основания для развода можно разделить на две категории. Есть те, которые охватывают недостатки одного партнера: безумие, дипсомания[108] и преступные наклонности; также есть те, которые сводятся к взаимоотношениям мужа и жены. Может случиться так, что и без вины кого-либо из супругов им станет не мила совместная жизнь – если не пойти на довольно серьезные жертвы. Может случиться так, что у каждого найдется важное занятие, которое потребует раздельного проживания в разных местах. Может случиться так, что один, не испытывая неприязни к другому, вдруг увлечется кем-то посторонним, причем увлечется настолько, что брачные узы покажутся ему невыносимыми. В этом случае, если не вмешается закон, между супругами непременно возникнет ненависть. Вообще-то такие случаи, как хорошо известно, вполне способны обернуться убийством. Если брак распадается из-за недееспособности одного партнера или вследствие обуявшего кого-то всепоглощающего чувства, не следует, вопреки сегодняшней практике, возлагать на кого-либо вину. По этой причине наилучшим основанием для развода в подобных ситуациях будет взаимное согласие. Иные основания понадобятся лишь тогда, когда брак разваливается из-за целенаправленных действий кого-то из партнеров, в том числе скрытых черт характера.