ого начала жизни обучать их так, чтобы подобный результат оказался достижимым. Образование чрезмерно сосредотачивается на аналогии с обучением медведей танцам. Все знают, каким способом медведей учат танцевать. Их ставят на горячий пол, отчего они вынуждены подпрыгивать. А музыканты в это время наигрывают некую мелодию. Со временем достаточно одной только мелодии, чтобы заставить медведей танцевать. Так же обращаются и с детьми. Когда ребенок начинает интересоваться своими половыми органами, взрослые его бранят. В итоге детская память запечатлевает эту брань, и ребенок танцует под мелодию, тем самым полностью разрушая свои перспективы на здоровую и счастливую сексуальную жизнь.
На следующем этапе, то есть в подростковом возрасте, губительное воздействие традиционных взглядов на секс еще сильнее, чем в раннем детстве. Многие мальчики совсем не понимают, что с ними творится, и впадают в ужас от первых ночных поллюций. Они обнаруживают, что их одолевают те самые побуждения, которые, по словам взрослых, считаются чрезвычайно порочными. Эти побуждения настолько сильны, что превращаются в одержимость, во сне и наяву. В лучшем случае у мальчика одновременно возникают устремления предельно идеализированного сорта в отношении красоты, поэзии и образцовой любви, которая, как принято думать, полностью отделена от секса. Вследствие манихейских элементов в христианском вероучении идеалистические и плотские побуждения подросткового возраста обыкновенно остаются разобщенными и даже конфликтуют друг с другом. Здесь я, пожалуй, процитирую слова своего приятеля-интеллектуала, который признается: «Моя юность, полагаю, была вполне типичной, и это расхождение побуждений проявлялось в очевиднейших формах. Часами напролет я читал Шелли и пускал слезу над строками вроде:
Так бабочку тянет в костер
И полночь – к рассвету…[128]
Затем я внезапно срывался с этих высот и пытался подсмотреть одним глазком, как раздевается горничная. Это неодолимое желание вызывало у меня глубочайший стыд; мой идеализм проистекал из нелепого страха перед сексом».
Хорошо известно, что в подростковом возрасте нередки нервные расстройства, а люди, обычно довольно сдержанные, вдруг поддаются истерикам. Мисс Мид[129] в своей книге «Взросление на Самоа» утверждает, что о подростковых расстройствах на этом острове слыхом не слыхивали, и приписывает сей факт сексуальной свободе. Верно, эта сексуальная свобода в некоторой степени ограничивается деятельностью миссионеров. Некоторые из опрошенных мисс Мид девушек проживали в миссионерском доме, и эти девушки в подростковом возрасте практиковали только мастурбацию и гомосексуализм, тогда как проживавшие в других местах также поддерживали гетеросексуальные контакты. Наши самые знаменитые школы для мальчиков не так уж отличаются в этом отношении от дома самоанских миссионеров, а вот психологический эффект такого поведения, безвредный на Самоа, в Англии может оказаться катастрофическим для школьника, потому что юноша, вероятно, чтит в душе заветы традиционной морали; самоанцы же видят в миссионерах белых людей с особыми вкусами и лишь безобидно подсмеиваются над ними.
Большинство молодых мужчин на пороге взросления испытывают ничем не оправданные трудности и неприятности сексуального свойства. Если юноша хранит целомудрие, не исключено, что внутренние побуждения сделают его робким и неуклюжим, так что, наконец женившись, он попросту не сможет сбросить эти оковы, разве что справится с этим в жестокой и грубой манере, после чего жена никогда уже не станет любовницей. Если он будет ходить к проституткам, пропасть между физической и идеалистической сторонами любви, возникшая в подростковом возрасте, будет расти, и в результате его последующие отношения с женщинами сделаются либо платоническими, либо порочными в его собственных глазах. Кроме того, он подвергнет себя серьезному риску заразиться венерическим заболеванием. Вступая в связи с женщинами своего сословия, он минимизирует угрозу, но необходимость держать отношения в тайне не позволит им сделать эти отношения стабильными и спокойными. Молодые мужчины опасаются связывать себя браком – отчасти из снобизма, отчасти из нежелания обременять себя детьми. Вдобавок там, где развестись непросто, ранние браки редко бывают счастливыми, ибо двое, подходящие друг другу в двадцать лет, в тридцать могут разочароваться друг в друге. Поддерживать стабильные отношения с одним партнером можно только в том случае, если ранее человек имел некоторый опыт разнообразия. Будь наше восприятие секса здравым, мы бы приветствовали временные студенческие браки, пусть даже бездетные. Тем самым молодые люди освобождались бы от одержимости сексом, которая в настоящее время сильно отвлекает их от других сторон бытия. Подобный брак позволил бы им приобрести опыт общения с противоположным полом в качестве прелюдии к серьезному партнерству и браку с детьми. Они могли бы любить свободно, без сопутствующих уловок, хитростей и страха перед болезнями, то есть без всего того, что сегодня отравляет юношеские приключения.
Немалому числу женщин, которым в силу сложившихся обстоятельств суждено оставаться незамужними, традиционная мораль сулит боль и унижения, а также наносит несомненный психический урон. Я, как и все мы, знаком с незамужними женщинами строжайших моральных устоев, и эти женщины заслуживают искреннего восхищения со всех возможных точек зрения. Но мне кажется, что в целом дело обстоит иначе. Женщина, не имевшая сексуального опыта и считающая крайне важным сохранение целомудрия, невольно демонстрирует обществу негативную реакцию, отягощенную страхом, и потому, как правило, ведет себя робко, но одновременно выказывает инстинктивную, бессознательную ревность, вынуждающую ее осуждать нормальных людей и желать наказания тем, кто наслаждается отношениями, для нее самой невозможными. Интеллектуальная робость особенно широко распространена среди записных девственниц. Мне даже думается, что интеллектуальная неполноценность женщин, если таковая существует, формируется преимущественно вследствие сдерживания любознательности, провоцируемого страхом перед сексом. Между тем нет ни малейших оснований для бед и горестей, порожденных пожизненной девственностью тех женщин, кому не удалось найти себе мужа. Нынешняя ситуация, когда подобное наблюдается почти повсеместно, почти не принималась во внимание на заре брака как институции, поскольку в те дни численность полов была приблизительно одинаковой. Безусловно, сегодняшний очевидный избыток женщин во многих странах выглядит достаточно убедительным доводом в пользу изменения общепринятого морального кодекса.
Брак, единственно допустимый вариант сексуальных отношений, тоже страдает от суровости указанного кодекса. Комплексы, приобретенные в детстве, мужской опыт с проститутками, отвращение к сексу со стороны молодых женщин, желающих сберечь целомудрие, – все это препятствует счастью в браке. Хорошо воспитанная девушка с сильным сексуальным влечением не сможет, когда за нею начнут ухаживать, отличить истинное чувство от банального сексуального возбуждения. Она с готовностью выйдет замуж за первого же мужчину, который разбудит ее сексуально, а когда сексуальный голод будет удовлетворен, обнаружит, что у нее нет с этим мужчиной ничего общего. В просвещении этих двоих делается все для того, чтобы женщина испытывала робость, а мужчина поддавался в сексе стихийным порывам. А отсутствие осведомленности о сексе и нередкие первоначальные неловкости вследствие отсутствия такой осведомленности делают брак сексуально неудовлетворительным для обеих сторон. Кроме того, затрудняется умственное, а не только физическое партнерство. Ведь женщина не привыкла свободно обсуждать секс, равно как и мужчина, для которого все сводится к шуточкам друзей и общению с проститутками. Оба стесняются, испытывают неловкость и даже хранят молчание в интимнейшие, жизненно важные моменты жизни. Жена не может заснуть и все размышляет, получила ли она то, чего ей хочется. Муж тем временем думает, поначалу изредка, немедленно прогоняя эту мысль, но со временем возвращаясь к ней все чаще, что даже проститутки в постели податливее и живее, чем его законная жена. Его уязвляет ее холодность, а она страдает из-за того, что он не знает, как ее возбудить. Все это – результаты нынешней политики умолчания и соблюдения благопристойности.
Во всех перечисленных ситуациях, от детства и юности до взрослого брака, традиционной морали позволяется отравлять любовь, наполнять ее мраком, страхом, взаимным непониманием, раскаянием и нервным напряжением, разделять телесные побуждения секса и духовные побуждения идеальной любви, превращать одного партнера в животное, а другого делать фактически бесплодным. Но животная и духовная природа не должны быть в противоборстве. Ни в той, ни в другой нет ничего несовместимого, и ни одна не способна расцвести полностью без тесного взаимодействия с другой. Любовь мужчины и женщины в своих лучших проявлениях свободна и бесстрашна, объединяет тело и разум в равных пропорциях; она не боится идеализировать, потому что имеется физическая основа, и не страшится плоти, якобы мешающей идеализации. Любовь должна быть деревом, корни которого уходят вглубь земли, а ветви простираются до небес. Но любовь не может расти и расцветать в окружении бесчисленного множества табу и суеверий, обличений и умолчаний. Любовь мужчины и женщины наряду с любовью родителей и детей – вот краеугольные камни человеческой жизни. Жертвуя одним, традиционная мораль претендует на то, чтобы превозносить другое, но на самом деле родительская любовь к детям страдает от деградации любви родителей друг к другу. Детей, появившихся на свет как плоды радости и взаимоудовлетворения, любят честнее и горячее, в большем соответствии с природой, проще, нагляднее и, если угодно, животнее, но в то же время бескорыстнее и плодотворнее, чем возможно для родителей, терзаемых голодом и страхом, ищущих у беспомощного потомства хотя бы частички того, чего они сами лишены в браке, и тем самым уродующих юные умы и поневоле передающих свои проблемы следующему поколению. Бояться любви значит бояться жизни, а те, кто боится жить, успели умереть еще живыми.