— Виолетта — моя спутница на вечер, — говорю я. — Танцовщица из… — Я притворяюсь, что не знаю, чем она занимается, намеренно делая ее похожей на любую другую спутницу. Я сжимаю ее руку под своей.
Почувствовав мою реплику, Виолетта заговорила.
— Из Нью-Йоркской балетной труппы, — говорит она легко и беззаботно, и прекрасная улыбка украшает наступившую тишину.
Элеанор ласково прикасается к ее руке.
— Балерина. Как впечатляюще. — После минутного раздумья она решает идти дальше. — Надеюсь, вы оба получите удовольствие от вечера и увеселений. Подмигнув мне, она уходит, переходя к следующей теме… или жертве.
— Ты хорошо справилась, — говорю я, чувствуя неровный пульс ее сердца на запястье, когда провожаю ее.
— Я не знаю, что я сделала и почему. — Мы проходим через стеклянные балконные двери, и я веду ее в уединенную зону с растительностью и водоемом для уединения.
Она смотрит через перила на ночную усадьбу, освещенную лунным светом и звездами. Большие деревья и итальянские кустарники создают впечатление, что поместье было вырвано из венецианского сада и перенесено сюда, на окраину Пустоши.
Ее кожа сияет в лунном свете, черное платье ловит лучи и кажется морем звезд, она могла бы быть итальянской богиней, перенесенной сюда из другой эпохи.
Я резко встряхиваю головой и выдыхаю. Ненавижу приходить на такие мероприятия, тратить время и носить фальшивые улыбки. Это дурманит голову.
Стоя рядом с ней, я хватаюсь за каменные перила.
— Когда мафия Венета, или венецианская мафия, открыла магазин в Нью-Йорке, дон был немного эксцентричен, — говорю я ей. — Честно говоря, безумен, хотя никто не сказал бы ему этого в лицо. Он был одержим творчеством Эдгара Аллана По и создал «Маскарад в бочке» в честь своего нового американского дома, объединив свою одержимость По и венецианское наследие, свою любовь к карнавалу. — Я смотрю на нее. — Ты когда-нибудь читала «Бочку Амонтильядо»?
Она качает головой, ее внимание теперь направлено на меня, на золотого ворона, приколотого к моему лацкану. По крайней мере она уловила связь с По.
Я издаю презрительный звук.
— Наверное, к лучшему. — Она облизывает губы. — Расскажи мне. — Любопытство, вспыхнувшее в ее янтарных глазах, разжигает в моих жилах жаркий уголек. Я делаю глоток вина и ставлю бокал на перила балкона между нами, как барьер.
— Каждый год Эрасто устраивал маскарад, а так как мафия Венета — союзники Cosa Nostra, он разрешал членам мафии приводить с собой гостя, предателя или врага, или любого, кто причинил им зло. Во время бала предателей, так сказать, «демаскировали». Бал использовался как фарс, чтобы заманить врагов толпы в массовом порядке, а затем привести их в подземелье, где их заковывали в кандалы и оставляли умирать. По сути, их хоронили заживо, как Фортунато в рассказе По.
На ее лице появилось выражение ужаса.
— О, Боже. Это…
— Безумие, — добавляю я, полностью поворачиваясь к ней. Одна из причин, по которой Элеанор хотела устранить своего мужа. Он пустил империю под откос, нажил врагов, рисковал их средствами к существованию и жизнями.
Тайная работа, которую я обставил как несчастный случай.
Нельзя убить дона и остаться в живых. Ну, большинство не может. Но когда тебя нанимает женщина, которая действительно правит империей, исключения возможны.
— Скажем так, никто не проводит маскарад так, как мафия, — говорю я, поднимая бокал.
Ее глаза за маской расширяются, и она делает шаг от меня.
— Ты привел меня сюда. Я твой гость. — Ее рука тянется к нарисованному чернилами воробью над сердцем.
По привычке? В поисках утешения? Мне вдруг стало более чем любопытно, что это за птица, но, увидев, какую связь она рисует, я чуть не рассмеялся от души.
Если бы только избавиться от проблемы с Карпелла было так просто.
Она продолжает отступать, и я наступаю на нее.
— Ты планируешь… похоронить меня заживо…? — Ее кожа становится бледнее лунного света.
Я позволил ужасу задержаться в ней еще на мгновение, прежде чем решил подавить ее страх.
— Эта традиция умерла вместе с венецианским доном, Кайлин Биг, — уверяю я ее. — Сейчас маскарад — это веселье и игры, а с приходом к власти Элеанор он стал больше похож на исторический карнавал. — Ее спина упирается в кирпичную стену, и мне слишком соблазнительно заключить ее в клетку. — Тебе нечего бояться. По крайней мере, сегодня. — Ее дыхание участилось, она быстро моргает под маской. Я так близко, что стоит мне приблизиться хоть на дюйм, и ее грудь коснется моей груди, а жар ее маленького тела будет обжигать мою плоть. Когда я провожаю ее взглядом, мой член начинает пульсировать от этой соблазнительной перспективы.
Ее рука нащупывает что-то твердое и хватается за перила справа от нее.
— Тогда зачем ты привел меня сюда, Люциан? — Услышав, как она произносит мое имя, мне захотелось услышать, как она его выкрикнет.
Выпустив из пылающих легких тяжелый вздох, я выдыхаю ее мучительный запах и провожу рукой по челюсти, ощущая небольшой шрам на подбородке — напоминание о моем предназначении.
— Чтобы посмотреть, как ты будешь вести себя перед свадьбой, — отвечаю я просто, хотя у меня не одна причина.
Эгоистично и, возможно, даже немного мазохистски, я хотел увидеть ее в этом платье.
Я хотел проверить, смогу ли я продержаться всю ночь, не сорвав его с нее и не обернув вокруг ее шеи.
— Как я себя веду, — повторила она, прищурившись.
— Насколько этот союз зависит от твоего отца, — говорю я, поправляя маску, — настолько же он зависит от тебя. Какое внимание ты привлечешь. Как ты будешь выступать за брак. Я вступаю в союз с могущественной преступной семьей. Не все захотят этого. Некоторые будут искать слабину, оправдание, чтобы не допустить этого. Я не могу пригласить на свадьбу членов разных преступных синдикатов, чтобы она превратилась в кровавую бойню. — Она облизнула губы, привлекая мой взгляд к своему рту.
— Я думаю, это послужит твоей конечной цели. — Моя челюсть сжимается, пальцы жаждут причинить боль, и я с силой опускаю руку рядом с ее головой на кирпич. Она отшатывается от моего смелого и быстрого движения.
— Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем наблюдать, как вся твоя семья истекает кровью, но… — Я придвигаюсь ближе: — Моя месть будет осуществлена только моими руками.
Я чувствую, как напрягается ее тело.
— А что будет со мной после того, как ты отомстишь? — спрашивает она, сверля меня взглядом.
Ее вопрос застал меня врасплох. Долгие годы я был одержим только одной мыслью, только одним результатом, и никогда не задумывался о том, что будет после. Я окидываю ее взглядом: большие глаза, полный рот, маленькая грудь, неземная красота… Но есть что-то еще, что-то неразличимое, что проникает под кожу.
Она тяжело сглатывает из-за отсутствия реакции с моей стороны.
— Я слышала, как ты поклялся моему отцу, что твоя рука не причинит мне вреда. — Ее грудь вздымается, прижимаясь ко мне, и посылает огненную струйку, лижущую мою плоть. — Приведёт ли это к другому?
Может, дело в том, как смело она требует знать то, о чем большинство людей боится спросить, или в том, как лунный свет омывает ее кожу, делая ее похожей на падшего ангела. Но в этот единственный момент я вижу в ней не только шахматную фигуру на доске.
Без разрешения моя рука касается ее челюсти. Я прижимаю большой палец к ее подбородку и поднимаю ее лицо.
— Со мной нет лазеек, — говорю я ей. — Я не отниму у тебя жизнь, Кайлин Биг, и не позволю сделать это никому другому. Даю тебе слово.
Не знаю, зачем я даю ей это обещание. Она мой враг. Я ничем ей не обязан, особенно своим словом. И все же, судя по тому, как она смотрит на меня, эти янтарные глаза буравят меня до мозга костей, у меня нет выбора.
Она моргает, чтобы прояснить зрение, и кивает, принимая мой ответ. Я с трудом отпускаю ее.
— Что нам теперь делать? — спрашивает она. Оторвав от нее взгляд, я смотрю сквозь стекло в бальный зал. — То, что делают другие на маскараде?
— Другие, которые не жаждут мести? — Я почти улыбаюсь.
— Именно так.
— Думаю, они пытаются развлечься, Люциан. — Я провожу языком по зубам, воздерживаясь от того, чтобы показать ей свой вид веселья.
— Покажи мне. — Ее темные брови сходятся вместе.
— Как?
— Этот темный мир — наш, Кайлин Биг. Если отбросить венецианских донов-убийц, то можно насладиться развратом итальянского маскарада. Когда не пытаешь врагов, то предаешься удовольствиям с любовником. — Она смотрит на меня своими слишком большими, манящими глазами, испытывая меня сильнее, чем, боюсь, я мог бы испытать ее.
— Значит, теперь мы тоже должны быть любовниками, верно? — спрашивает она с замиранием. — Я имею в виду, раз уж ты находишь удовольствие в моих пытках.
Держась одной рукой за кирпич, я прикрываю рот другой, чтобы скрыть улыбку.
— Нет, девочка. Если бы я сделал тебя своей любовницей, у твоего тела не было бы никаких сомнений. — Ее глаза задерживаются на мне, дыхание замирает в груди, как будто она ждет, что я выполню свою угрозу. Между нами проскакивает пульсация электрического страха, и я решаю, что сегодня эта игра слишком опасна.
Мой контроль уже проверяется на прочность.
— Что ты хочешь сделать? — требую я.
Ее тяжелый взгляд тонет в моем жестоком взгляде, ее зубы впиваются в пухлую нижнюю губу, и в тот момент, когда я теряю всякий разум, она поворачивает голову, чтобы посмотреть на толпу внутри.
— Танцевать, — с придыханием произносит она. — Я наблюдаю за их танцами с тех пор, как мы вошли в бальный зал.
Ее реакция настолько невинна, что я улыбаюсь. Я не чувствительный человек. Я злобен и предан делу уничтожения ее семьи, и я так долго был увлечен своей местью, что сомневаюсь, что когда-либо заботился о том, чтобы доставить удовольствие другой человеческой душе.
Но ее признание обволакивает меня жаркими плетями, и каким-то образом, вопреки необходимости положить конец ее родословной, желание подарить ей мгновение удовольствия прорывается сквозь черную пелену моей души.