— Иди. — Его высокомерная физиономия расплывается в сардонической улыбке.
— Если ты не собираешься меня убивать, то я не…
В ночном воздухе раздается свист, за которым следует его глубокий стон. Он падает, чтобы схватиться за ногу, в которой застряла пуля, а я бью его локтем в лицо и разбиваю ему нос.
— Мать твою… — Я бью его по затылку прикладом пистолета. Когда он падает, я хватаю его за лодыжку и тащу в переулок, где стоит моя машина, и нажимаю кнопку на брелоке.
Запихнув его в багажник, я беру кусок скотча и заклеиваю ему рот, обматывая вокруг головы, а затем кабелем связываю его запястья.
Опираясь руками на багажник, я смотрю на него сверху вниз. Раздражение разгорается, когда я вижу, как его кровь сочится на пол. Черт возьми, мне придется либо заново обить багажник, либо сжечь машину, чтобы избавиться от его вони.
Он что-то неразборчиво ворчит, но я догадываюсь, что он хочет узнать.
Я ослабляю галстук, давая ему возможность хорошенько рассмотреть чернила на костяшках пальцев.
— Ты засунул свой член не в ту женщину, Ник. Я здесь, чтобы это исправить. — Я захлопываю багажник.
Когда я въезжаю в центр города, склад возвышается над темной водой и потрескавшимся асфальтом — ржавый памятник времени для этого города. Район мясокомбината печально известен своей внеурочной деятельностью, не признаваемой при свете дня.
Я паркуюсь возле входа с роллетной дверью и выгружаю сумку с заднего сиденья. Моя кожа гудит от света промышленных люминесцентных ламп, падающих со стороны склада. Моя кровь такая же мутная, как едкая вода, плещущаяся возле склада.
В груди что-то резко заскрежетало, словно маленькие ноготки балерины раздирают мои внутренности.
Подавив навязчивую мысль, я быстро готовлю рабочее место. Пластиковый брезент, крюк для мяса, инструменты — все разложено и аккуратно расставлено. Я не совсем понимаю, почему меня прозвали безумцем. Чтобы быть сумасшедшим, нужно быть неуправляемым, а я горжусь тем, что всегда полностью контролирую ситуацию.
Темный голос насмехается над этим утверждением в моей голове при виде ее манящего тела.
Она чуть не разворошила меня.
Покатав голову по плечам, я разминаю мышцы, вытаскиваю Ника. Я провожаю его на склад, не обращая внимания на его невнятные мольбы. Несмотря на то, что он член мафии, он умоляет и унижается. Мы все знаем, что ждет нас в конце очереди.
Некоторые находят это раньше, чем другие, но все мы знаем, что нас ждет темная и жестокая смерть.
— Ты засунул свой грязный член в замужнюю женщину, как уверенный в себе мужчина, — говорю я, пиная его по коленям, чтобы отправить его на бетонный пол. — Прими свое наказание как мужчина.
Выхватив нож-карамбит, я щелкаю лезвием взад-вперед, сталь поблескивает в свете промышленной лампы. Звук, с которым лезвие рассекает воздух, заставляет Ника охать и ахать. Это оскорбительно: этот жалкий кусок дерьма — часть организации, которая уничтожила мою семью.
Я перерезаю кабельную стяжку и срываю его кожаную куртку с рук. Прежде чем он успевает отпрыгнуть, крюк для мяса оказывается у него между лопаток. Его крик просачивается сквозь скотч. Проткнуть спину толстым крюком не так-то просто.
Он не сырое мясо. Его стресс создает напряжение, мышцы напряжены. Приходится отклоняться назад и сильно замахиваться, стараясь придать достаточный импульс, чтобы тупой крюк пробил кожу и сухожилия. И кости тоже, если вы хоть на дюйм промахнетесь.
Судя по воплям, похоже, я немного промахнулся.
Я снимаю пиджак от смокинга и кладу его на металлический стул. Затем закатываю рукава рубашки, устраиваясь поудобнее. Мы здесь ненадолго.
Я встаю перед ним и отрываю скотч от его рта и головы.
— Ты не понимаешь, — начинает он, пот заливает его лицо, слюна и кровь из разбитого носа стекают по подбородку. — Она шлюха. Она сама попросила об этом. Что должен делать парень? — Я скрещиваю руки на груди. Меня всегда поражает, как они пытаются рассуждать. Дальше пойдут взятки.
— Я могу заплатить тебе, — говорит он, застонав от боли. — Сколько хочешь. Сколько бы они тебе ни платили, я могу дать тебе больше. — Я глубоко вдыхаю резкий запах меди и тела. Крови и страха. Это отвратительный запах, от которого я кривлю губы от отвращения. Оставив его мочиться, я подхожу к крану и дергаю за цепь. Ник поднимается на фут в воздух, и его крики, полные проклятий, эхом разносятся по всему складу.
Обойдя его спереди, я протягиваю руку и выбираю один из инструментов, разложенных на бархатном рулоне. Мой основной инструмент для такой работы — нож-скиннер. Я заточил лезвие до максимальной остроты, и он оснащен удобным крючком для кишок.
— Есть только одна вещь, которую ты можешь предложить мне, чтобы спасти свою жизнь.
— Все, что угодно. — Моча и кровь стекают с его ботинок, капая на пластик, как произведение абстрактного искусства. Я думаю о том, чтобы закрепить брезент.
Жестокая улыбка перекашивает мой рот, когда я смотрю ему в глаза.
— Я хочу вернуть свою семью, — говорю я ему. Смущенно вскинув брови, я добавляю: — Моего отца. Моих двоюродных братьев. Моего брата. Всех кровных родственников, которых Карпелла забрали с этой земли, верните обратно. — Он с трудом сглатывает, когда осознание проступает на его напряженных чертах.
— Ты Кросс. Проклятье. Надо было просто прикончить тебя вместе с остальными ирландскими ублюдками. — Он сплевывает на застеленный брезентом пол. — Это не имеет никакого отношения к Анжелике.
— О нет, Холтон передает тебе привет. — Я втыкаю острие ножа ему в живот и прокручиваю. — Но я согласился на эту работу ради забавы.
Когда я выдергиваю нож, часть его внутренностей вылетает вместе с ним.
В моих мыслях танцует балерина, и сладкий привкус ее крови наполняет мой рот. Я скриплю зубами от ее вторжения. Если мне придется провести здесь всю ночь, я вырежу ее из своей гребаной головы.
Когда его вопль стихает, он кашляет и захлебывается, едва не давясь собственной кровью и рвотой. Я отступаю назад в отвращении. Теперь, когда шок от неминуемой смерти прошел, он уже не умоляет о помощи. Можно приступать к делу.
Я вытираю его «грязь» с ножа.
— Поскольку сегодня твой день, я позволю тебе решить, с чего мы начнем. — Я указываю на его голову. — Мы можем начать сверху или снизу. — Я опускаюсь на корточки и разрезаю его штанину. — Для меня непринципиально откуда сдирать кожу.
Он пытается оттолкнуться, и я хватаюсь за его окровавленный ботинок.
— Значит, снизу. — Мое зрение темнеет. Красное пульсирует по краю.
Глава 11
Сердца и безумие
Виолетта
Дверной проем обрамляет тень громадной фигуры Люциана. Он принадлежит тьме, вытесняя весь утренний свет из комнаты. Склонив голову, он долго смотрит в пол, и это меня пугает.
Тревога разливается по моим венам. Я должна прислушаться к бешеному стуку своего сердца, к предупреждению, бьющему все сильнее с каждым шагом, который я делаю, приближаясь к нему.
Я останавливаюсь, и ледяные щупальцы обхватывают меня при виде этого зрелища.
Даже при слабом освещении я могу различить кровь, покрывающую его костюм. Белая рубашка от смокинга пропитана темно-красным, а кожа забрызгана свидетельствами жестокости. Его грудь вздымается от учащенного дыхания, руки сжаты в кулаки. На его рукаве — разрыв. Его волосы, обычно ухоженные, взъерошены.
Где Мэнникс?
Я могу только предположить, что босс отослал его. Но как, черт возьми, Мэнникс мог оставить Люциана в таком состоянии? И тут приходит поразительное, ужасающее осознание того, что для босса Ирландского синдиката в этом нет ничего необычного.
Безумец.
Я стою перед ним, как добыча перед хищником, и в моей груди раздается истошный крик.
— Люциан?
Низкий рык разносится по комнате и возвышается над приглушенной классической музыкой. Он вибрирует на моей коже. Я делаю шаг назад, и это небольшое движение привлекает его внимание. Голубое пламя его глаз устремляется на меня.
По коже пробегает колючая дрожь, волосы на затылке встают дыбом. Затаив дыхание, я делаю еще один крошечный шаг назад, и это происходит быстро.
Он выпрыгивает из дверного проема и сжимает мое горло своей огромной рукой.
Паника стискивает мои легкие. Я задыхаюсь и впиваюсь ногтями в его руку, в его татуированную кожу, пока он отталкивает меня к стене. Я прижимаюсь спиной к твердой поверхности, а глаза мои устремлены на прекрасное лицо дьявола, полное ярости и проклятия.
Когда его пальцы плотнее обхватывают мое горло, я бью ногой по стене, по его голеням, потом протягиваю руку и царапаю его руки и лицо. Он — сплошная месть и гнев, и мои удары бесполезно бьются о сталь.
Комната начинает темнеть по краям. Прежде чем меня затягивает под воду, в его глазах проступает подобие человечности. Его хватка на моем горле немного ослабевает, но только настолько, чтобы позволить прерывистому дыханию прорваться в мои легкие, прежде чем он оттащил меня от стены.
— Люциан… остановись…
Он тянет меня к столу и, смахнув с него содержимое яростным движением руки, прижимает меня спиной к дубовой поверхности. В его глазах загорается что-то дикое и первобытное, когда он прижимает меня к столу, его рука все еще обхватывает мое горло.
Я с трудом сглатываю, борясь с жгучей болью, давление невыносимо. Его горячий взгляд скользит по моему телу, обжигая кожу под одеждой. Темная дымка окутывает его черты. Он даже не здесь — его разум потерян, заперт в каком-то другом царстве пыток и боли.
Я набираю достаточно воздуха, чтобы сделать полный выдох. Облегчение бурлит в моих жилах.
Рука Люциана по-прежнему прикована к моему горлу, его жесткий взгляд устремлен на мое тело. Я остаюсь смертельно неподвижной. Засохшая кровь пропитала его рубашку и кожу. Он — дьявол, вырвавшийся прямо из недр ада, падший ангел, так преданно застывший перед телом, словно оно может спасти его от пламени, тянущегося вверх, чтобы утащ