Ю.К.: Мифический образ пары соответствует потребностям общества. Единство группы, в частности, национальной, питается фантазией о первоначальном союзе — союзе родителей. Именно этот первичный миф о сплоченности, который трещит по швам, используют политики разных стран, чтобы пускать пыль в глаза «народным массам». В США это явление приняло форму водевиля с подозрениями в неверности, которые запятнали — и реанимировали — карьеру Клинтона, а в Великобритании — саги о Чарльзе и Диане. Не только во Франции можно увидеть, как законная супруга и любовница стоят бок о бок у гроба главы государства.
Ф.С.: Но настоящий фурор произвело бы присутствие на похоронах не менее трех женщин, а лучше — пяти или шести. По-моему, две женщины — это как-то мелковато, по-мещански. Франция имеет давние традиции в этой области и заслуживает большего. Если честно, я был разочарован. Однажды Миттеран сказал мне, что читает Казанову. Кажется, он был на правильном пути… Словом, не стоит удивляться тому, что американцы были шокированы!
«Н.О.»: В начале прошлого века философ Жак Маритен и его супруга Раиса отказались от интимных отношений в браке! Разве это не лучший способ сохранить желание нетронутым?
Ф.С.: Желание… какое желание? Вы забываете, что в этом деле был третий участник — Бог!
Ю.К.: Вера в Бога, по видимости, приносит равновесие в отношения множества супружеских пар. Весь вопрос в том, что занимает место Бога в сегодняшнем атеистическом мире. Одни мои пациенты заменяют Бога культом искусства и литературы, другие, работающие вместе, — своей фирмой…
Ф.С.: И которые говорят друг другу: «Будем воздерживаться от секса ради блага нашей фирмы!» (Смех.)
«Н.О.»: Всепоглощающая страсть, описанная Дени де Ружмоном в книге «Любовь и Запад» («17Amour et l’Occident»), вам предпочтительнее, нежели верность в воздержании Маритена?
Ф.С.: Страсть не имеет причины. Верность отвечает на вопрос «Почему?», страсть же нельзя ничем оправдать. Страсть творит, что хочет — счастье или горе. Насколько я помню, эта работа написана Ружмоном в очень романтическом, вагнеровском духе. По его мнению, любовная страсть неизбежно приводит к жертве, к смерти. Эта тщательно выстроенная идеология господствует и поныне. Словно страсть непременно сопряжена с расплатой, а любовь обязательно оборачивается трагедией. Я придерживаюсь по этому вопросу радикально иной точки зрения. У меня иное восприятие любви. Я — скорее «Mozart for ever», как говорил Годар, чем Вагнер. Главное — не надо грусти. Верность, неверность — вот конкретные, социальные вопросы. Разве нет? Но страсть подчиняется другому времени.
Ю.К.: Страсть стремится к абсолюту и в то же время подвергает его сомнению. Мы бессильны против неистовства ее эксцессов. Они имеют отношение как к удовольствию, так и к разрушению. Страсть — это восторг и близость смерти. Она — одновременно радость и смерть. Она разрушает и торжествует. У нее шекспировский характер. Это вневременной взрыв, дробление. Верность же обретается во времени. Думаю, Ружмон отсылает нас к дофрейдовскому, архаичному любовному опыту, существовавшему до Пикассо, Арто или, если угодно, до секс-шопов и дрэг-квин. Сегодня каждый знает, что сексуальность является по своей сути извращенной и полиморфной.
«Н.О.»: Задумывались ли вы над тем, что один из вас может поддаться страсти, и предусмотрена ли у вас на этот случай защита от того, что невозможно оправдать?
Ф.С.: Если вы еще этого не заметили, хочу вам сообщить, что нас связывает необычайная страсть! (Смех?)
Ю.К.: Мы настолько наполнены — одновременно собой и друг другом, — что подобную ситуацию трудно себе представить (Смех?) По крайней мере, это должна быть страсть, которая способна поставить под угрозу наше взаимопонимание. Сложности могут возникнуть тогда, когда образовавшаяся параллельная связь оказывается важнее остальных связей, но существует основополагающий философский сговор, вследствие которого другие отношения распадаются или сохраняются, но в качестве второстепенных. Я часто слышу от моих пациенток фразу: «Он меня предал» (мужчины из гордости жалуются меньше). Я понимаю их как аналитик, но не как человек. Чувствовать себя преданным, значит совершенно не верить в себя, быть лишенным нарциссизма до такой степени, что малейшее проявление утверждения индивидуальности другого причиняет сильную боль. Пустяковый укус комара ощущается как ядерный взрыв.
Ф.С.: Идея о том, что одна страсть противоречит другой, кажется мне ужасно непродуманной. Я усматриваю в ней возврат к религиозности, которая портит дела такого рода. Нужно употреблять слово «страсть» во множественном числе. Закрепить множественное число!
Ю.К.: Хорошо, но это предполагает наличие человека, существующего не в единственном, но во множественном числе, то есть множественного человека. Всем ли под силу испытывать страстную любовь одновременно к нескольким людям? Это не так просто. Художник или писатель могут утвердительно ответить на этот вопрос. Обычный же человек стремится к целостности собственного «Я». Он проживает разные истории любви, которые словно уничтожают друг друга.
Ф.С.: Ну, я думаю, это заблуждение. Опять романтизм, опять XIX век… По-моему, сегодня это уже потеряло свою актуальность.
Ю.К.: Есть люди, которые подавляют одну страсть и выбирают другую: у них есть бессознательное. Другие — разделяют и совмещают: они полиморфны. Мне ближе по духу первые. Должно быть, я консервативнее тебя.
«Н.О.»: Случалось ли вам ревновать друг друга?
Ю.К.: Ну, я не настолько люблю других женщин. Возможно, в этом мой недостаток, но зато так легче жить!
Ф.С.: Я отвечу так же: мужчины привлекают меня в недостаточной степени.
«Н.О.»: Неверный мужчина вызывает улыбку, а нарушившая супружескую верность женщина неизменно подвергается осуждению. Изменила ли коренным образом сложившееся положение дел революция нравов, произошедшая тридцать лет назад?
Ю.К.: Имеют место неглубокие изменения. Феминизм, развитие идеологии анархизма, технический прогресс и контрацепция сексуально раскрепостили женщин. Но предрассудки, на мой взгляд, все еще очень сильны. Наличие у женщины свободной сексуальности допускается в том случае, если она лишена иных достоинств. Однако, если она занимает руководящую должность, обладает незаурядными мыслительными способностями или влиянием в общественной сфере и при этом идет на поводу у своих желаний, общество видит в ней угрозу. Она становится хуже неверной — грязной. Сегодня это слово не станут употреблять, скорее скажут: «странная», «своеобразная», а то и вовсе, вздохнув, промолчат… Большая часть женщин, вычеркнутых из французской политической или медийной жизни, пострадали главным образом из-за сплетен и клеветы, касавшихся их интимной жизни. Все еще бытует устойчивое представление о том, что женщина получила что-то через постель.
Ф.С.: Действительно, печально, что это предубеждение все еще очень сильно, это секуляризированный религиозный фанатизм. Тем не менее мне кажется, что возможность для женщин выбирать себе партнеров значительно увеличилась. И чем выше будет их экономическая независимость, тем громче они смогут заявлять о том, что им нравится или не нравится.
«Н.О.»: Женщинам позволяется выбирать себе партнеров. Но действительно ли предоставляется им, как и мужчинам, право иметь несколько партнеров одновременно?
Ф.С.: О таких вещах по-прежнему предпочитают умалчивать.
Ю.К.: Женщины продолжают таиться, вероятно, чтобы обезопасить себя. Они не рассказывают публично о своих похождениях, в отличие от мужчин, которые это делают довольно охотно. Страх перед женской сексуальностью, неприятие ее связаны с потребностью в защите. Обществу необходимо представлять женщину в роли матери, которая остается дома, чтобы ухаживать за нами. Вот почему, как только женщина с высоким положением в обществе проявляет свободу в сексуальных отношениях, мы чувствуем себя в опасности. Потребность в безопасности, которую обеспечивает верная женщина, укоренена в Homo sapiens, в глубинах человеческого существа. Мы начинаем избавляться от этого образа, и многое еще предстоит сделать!
«Н.О.»: Признаться в неверности или скрыть ее — это по-прежнему большая проблема для многих пар…
Ю.К.: Я думаю, тайны не существует, по крайней мере, абсолютной тайны. Мы умеем настолько искусно расшифровывать ощущения и поступки, что все легко понять, не расставляя точек над «і». Кроме того, распространяются информация, сплетни, пересуды. Так что, безусловно, все становится известно. А теперь: говорить или нет? Или, если угодно, признаваться или нет? С человеком можно говорить резко, а можно — уважительно. Нам известны сверхраскрепощенные пары, которые рассказывали друг другу о своих любовных приключениях с таким садомазохистским удовольствием, что их отношения в конце концов распадались. В желании «все сказать» может скрываться желание морально уничтожить как второстепенного партнера, так и партнера по браку. Сперва нужно спросить себя: для чего говорить? С какой целью? Бывает, правду невозможно скрывать, но и искренность в этой области также является иллюзией. Поэтому необходим определенный аналитический подход к страсти.
Ф.С.: Я — за сохранение тайны (кстати, именно так называется один из моих романов) или, по крайней мере, за максимальную скрытность. Я считаю, что человек не обязан оправдываться за свою сексуальность. Он несет за нее полную ответственность. Он не должен о ней говорить, за исключением случаев, когда она вредит его здоровью — тогда он может возлечь на твою кушетку. Мы можем отдавать отчет
в своих действиях в какой угодно сфере: социальной, материальной, интеллектуальной, эмоциональной, но только не в сексуальной. Контроль над сексуальностью недопустим. Мне также кажется, общество всегда стремится ограничивать свободу людей в этом отношении. Так происходило в эпоху тоталитарного кошмара, но и распрекрасная демократия, которую нам сулят, также беспрестанно применяет репрессивные меры. Мы живем в такой исторический момент, когда ощущается повсеместное желание восстановить контроль различными способами, в том числе посредством религиозного фанатизма. Поэтому тайна необходима. Это покров свободы. А теперь, чтобы повеселить вас, приведу фразу Кьеркегора из «Дневника обольстителя»: «Как женщина — она ненавидит меня, как женщина развитая — боится, и как умная — любит»