От этого взгляда хотелось сжаться или ещё лучше — сбежать, а не делиться сокровенным. И тем не менее другого человека, у которого я могла бы спросить совета, рядом не было. Даже мой молчаливый собеседник — Дрю — сейчас был на задании.
Ох, Раш! Совсем о нём забыла! Как он там? Получилось ли нетопырю отыскать его? И подействовал ли на него яд? Если нет, то что делать?
Слишком много проблем! Слишком много вопросов, на которые то ли нет ответов, то ли просто я устала их искать.
Что я могу рассказать мистеру старшему следователю из всего того, что со мной случилось, и того, что видела в том видении? И могу ли я вообще ему доверять?!
Проклятье! Как же хочется хоть на последний вопрос ответить просто — «да»! Как хочется просто попросить помощи у человека, который сможет её оказать.
Я поджала губы и посмотрела ему прямо в глаза. Серьёзный, сосредоточенный, напряжённый — он ждал моих ответов. И, кажется, не просто из праздного интереса.
— А ты, — тоже отмахнувшись от всех формальностей, задала я встречный вопрос, — ничем не жаждешь поделиться?!
Наверное, это было самоуверенно и не очень благоразумно, но вопрос как-то сам собой сорвался с языка и уже обратно слов не вернуть.
Но Роберт просто вздёрнул удивлённо бровь и, взяв в руки папку, подошёл ко мне и присел рядом на диван.
Я у меня опять похолодело в животе от страха и его тяжёлого взгляда. Потому я быстро перевела взгляд на папку.
С магических снимков на меня смотрела женщина. Лет тридцати, может, немного старше. С мягкой улыбкой на губах, с чёрными глазами и тёмно-каштановыми волосами, завитыми в крупные кудряшки.
Красивая. Настолько, что невозможно оторвать взгляд от магиснимка.
— Зачем ты мне это показываешь?! — спросила я, понимая, что мне не очень приятна мысль, что сия леди каким-либо образом участвовала в личной жизни мистера старшего следователя.
Хоть если смотреть на это трезво и непредвзято, какое мне, собственно, дело? Он взрослый мужчина, и подобные связи закономерны. Но мне почему-то жутко не хотелось знать, что у Коллинса, как говорила тётя Роза, «по любовнице на каждый день недели”.
— «Это», как ты выразилась, моя мать! — скрипя сильно простуженным голосом, ответил Роберт. И хотя этим ответом ровным счётом ничего не прояснил, мне стало гораздо легче на душе. — Здесь она моего возраста, наверное. Рассказывали, она была очень жизнерадостной и смелой. Одни говорят, что это черта характера, другие — что это из-за рисунка.
Несколько слов о миссис Коллинс разбередили мои собственные раны. Тяжёлые воспоминания… Точнее, их полное отсутствие. У меня даже магснимков моей матери не осталось. И всё, что я помню — белый платок, повязанный на её голове, и чёрный рисунок змеи на ноге.
Стоп! Рисунок? Только не надо говорить, что и миссис Коллинс тоже…
Роберт перевернул страницу, и я не сдержала удивлённо-шокированного вскрика.
На снимке был истерзанный труп женщины в разорванном платье. Она лежала лицом вниз, а на лопатке виднелся белый, как и у деда на руках, рисунок кошки. Только с синими кровоподтёками. И от догадок, отчего они там появились, заломило в висках.
— Её убили, когда мне было три, Лив! Жестоко расправились…
На этих словах его голос и вовсе осип, и Роберт просто замолчал.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросила я, проглотив ком в горле.
— Затем, что полагаю, ты мне тоже можешь что-нибудь рассказать! Не так ли? — и, сказав это, он взял меня за руку и резко задрал рукав почти до локтя, оголив скалящихся крылатых ящеров. — У тебя ведь есть нечто общее с моей матерью. Да и не только с ней. Старик-бродяга, дело которого ты нашла в архиве, у него были рисунки в точности, как твои. Что всё это значит?
От его вопросов, голоса, тональности хотелось зажмуриться, втянуть голову, вырвать руку… и просто послать его к демону. Я сама мало что понимала и точно не могла ответить на его вопросы… но.
— Тот старик — мой дед! И поверь, я сама ничего не знаю и не понимаю. Но от того, смогу ли разобраться во всём этом, зависит моя жизнь.
Ну вот… а теперь будь что будет! Хуже уже вряд ли получится сделать.
— Я могу попросить у тебя помощи?
В кабинете снова повисло тяжёлое молчание.
Кажется, мистер Коллинс осмысливал услышанное, а я покорно ждала его решения, не найдя в себе сил поднять взгляд от магснимка зверски убитой женщины. От картины на снимке у меня сводило все внутренности, но как-то смотреть на старшего следователя было ещё более жутко.
Точнее — страшно! Страшно, что мне придётся открыть не самую приглядную сторону моей жизни. И что-то мне подсказывало, что любовь к правосудию в мистере следователе возобладает над милосердием, если станет известно, что некая дамочка стоит за доброй половиной краж, совершённых за последние два года.
— Ты понимаешь, что в обмен на помощь я попрошу правды? — глухо спросил Роберт и прочистил горло, чем подтвердил все мои опасения…
— Да, я прекрасно это понимаю, — кивнула я, отлично зная, что именно мистера Коллинса так смущает.
— Очень любопытно, как сирота из лесной глуши связана со стариком из столицы. Да и с родами Отмеченных…
О! Самой бы знать. Особенно об Отмеченных, о которых впервые услышала только от Роберта. А о том, что на них охотятся — буквально несколько часов тому.
Проклятье! Слишком много всего и сразу. И чувство такое, словно всё, что на меня свалилось, включая подробности смертей актрисы и леди Мейринг, связано и имеет причины и следствия, а я не могу их разглядеть. Нужно время, чтобы разобраться во всём, что мне известно…
И что именно я могу в свете последних фактов рассказать Роберту? Только правду!
Впрочем, правду тоже нужно уметь говорить. Всё же — если извернуться, то можно и от страшного типа с жуткой собачкой избавиться, и самой… хм… смыться подобру-поздорову.
Ладно! Будем решать проблемы по мере их поступления.
Но едва я набрала воздуха, чтобы ответить согласием, как дверь в кабинет с грохотом распахнулась, и на пороге появился Макс Стоун, злой, как исчадье преисподней. И вы не поверите, сей факт стал самым положительным моментом за всё утро. Даже настроение улучшилось, и я незаметно перевела дыхание — у меня появилась ещё хоть какая-то отсрочка.
— Роберт! — без приветствий и расшаркиваний начал он, проигнорировав факт моего присутствия и в принципе возможного важного разговора. Но, кажется, я уже начинаю привыкать к эгоцентризму нашего начальства. — Ты мне срочно нужен!
По страшно «счастливому и довольному» тем, что нас прервали, выражению лица мистера старшего следователя можно было догадаться, что он о Максе Стоуне точно такого же мнения, как и я. Но выражать неуважение Коллинс не решился, просто сквозь зубы, почти спокойно, полюбопытствовал:
— Что такого произошло, что ты врываешься в мой кабинет с самого утра?!
И сказано это было таким тоном, что я едва сдержалась, дабы не передёрнуть плечами.
— Ничего особенного. У меня ночью скончался очень важный свидетель по делу Серебряной Розы. И, боюсь, допросить его можешь теперь только ты.
И лишь после этого мистер Стоун наградил меня таким взглядом, словно именно по моей вине у него рассыпалось полностью всё дело. И пусть он был совершенно прав… но это вообще-то ещё доказать надо, а не испепелять взглядом ни в чём не повинных юных мисс, добросовестно исполняющих свои служебные обязанности.
— Доброе утро! — невинно хлопнув ресницами и состроив скорбную физиономию, обронила я.
— И вам, мисс Оушен! Вы не рано ли приходите на работу? Или у меня встали часы и сейчас не полвосьмого утра?
— О! Практика слишком коротка, чтобы всё успеть… Потому лучше на час раньше встать, чем пропустить что-нибудь крайне важное…
На это Макс скупо улыбнулся, но не нашёлся, что сказать. А я едва не зажмурилась, молясь о том, чтобы не решил вставить своё слово Роберт. Но тот лишь насмешливо хмыкнул. Что могло быть расценено как угодно.
— Ладно! Мы с вам отложим наш разговор на некоторое время, мисс Оушен, — снова вспомнил Коллинс о формальностях и приличиях. И уже Максу сказал: — Пойдём допросим твой труп.
— Пока, слава матери Окаш, не мой, а преступника. Но лучше и правда не тянуть. Чем дольше он там лежит, тем меньше нам удастся из него вытрясти.
О боги! Только не это! Он же вообще пока не умер…
— Ой, а можно и мне?! Понаблюдать! — вскочила я с дивана. — Я честное слово не буду вам мешать.
Роберт изобразил неопределённый знак рукой, видимо, предполагающий, что я могу делать что моей душе угодно. И я, не теряя ни мгновенья, чуть не бегом засеменила за мужчинами.
Проклятье! Даже если ничего не смогу сделать, то хоть сознания лишусь для отвода глаз.
ГЛАВА 15
Бездна! Если когда-нибудь у меня спросят: какое воспоминание в моей жизни самое жуткое, то я с уверенностью могу ответить — белый, как мел, Хайраш с синими губами и чёрными кругами вокруг глаз. Без малейшего видимого глазу дыхания, без хоть каких-нибудь признаков жизни… В общем, только чёткое понимание, что так и должно быть и всё это пройдёт, удержало меня от того, чтобы впасть в истерику и натурально лишиться чувств прямо у входа в камеру, где содержали Раша. И всё равно смотреть на него нормально не могла.
Стоило бросить взгляд на труп, распластанный в непонятной позе на грязном полу холодной камеры, как у меня внутри что-то обрывалось, я начинала задыхаться от страха, что всё это действительно может случиться на самом деле.
И как-то совершенно иначе смотришь на свою жизнь, чем до того, как вошла в этот каменный мешок, провонявшийся плесенью, прелой соломой и трупами. И пусть роль воняющего трупа скорее всего исполняла неудачливая крыска, всё же именно этот запах вызывал тошноту и развивал во мне чувство безысходности.
У «трупа» Раша уже топтался Безумный Хэнк и молодой парень в полинявшей до неузнаваемости форме, похоже, сосланный сторожить казематы за какую-то провинность. Ибо вид у него был, право слово, как у каторжника на рудниках. И несмотря на то, что с виду ему было около двадцати, взгляд у него был, как у старой собаки — понимающий, но слишком усталый, чтобы исполнять приказ незамедлительно.