– Спасибо, Ма, – дрогнувшим голосом сказала Ясмин. Вот уже много лет она не чувствовала себя настолько растроганной маминым браком по любви. Ма не словами, а своим примером научила ее, что любовь побеждает все.
Аниса подняла ведро с помидорами и протиснулась мимо Ясмин, рассеянно погладив ее по голове.
Они отнесли дары осени – тыквы, кабачки, морковь, свеклу, лук – в кухню, кладовую и, большей частью, в гараж, по-прежнему набитый остатками сорванной дворовой распродажи, затеянной Анисой.
– Я приготовлю много чатни, – объявила Ма, словно ее охватило внезапное вдохновение и этот исход не был предопределен окружающим их сельскохозяйственным изобилием.
На улице, сразу перед дверью в кухню, между стеной, покрытой камешковой штукатуркой, и навесом для мусорных баков, был солнечный уголок. Они сели на табуреты, чтобы передохнуть. Ма развязала свою паллу и промокнула ею лицо, а Ясмин принялась выковыривать землю из-под ногтей.
Через какое-то время Аниса сказала:
– Я живу тут так долго в этом доме. Так много-много лет. – Ма вздохнула, и полоска смуглого живота между сари и блузой заколыхалась. Она наморщила маленький круглый нос. – Почему мы не поселились в Уэмбли? Индийцы должны жить в Уэмбли, в Саутолле или, еще лучше, в Тутинге. В Саутолле хорошо, но в Тутинге больше мусульман.
– Ты проводила исследование индийцев в Великобритании? – рассмеялась Ясмин. – И чего ради? Тебе же здесь нравится! – Ма ворчала и иногда намекала, что ей приходится отправляться за тридевять земель, чтобы купить рыбу-гильзу, а в женских меджлисах нет бенгалок, но на самом деле обожала ездить на автобусах и встречалась в меджлисах со множеством разных женщин из Турции, Афганистана, Сомали, Ирака…
– Много гуджаратцев в Тутинге, – сказала Ма, – но кое-кто говорит и по-бенгальски. В Тауэр-Хамлетс их тоже много. Почему мы должны жить здесь, как мыши?
– Мыши? – переспросила Ясмин. – Ты о чем?
– Мыши, – тихо, но решительно подтвердила Ма. Ее волосы, свежеокрашенные хной, блестели, как вареная свекла, а средние и безымянные пальцы на руках пожелтели от куркумы. – В Харроу тоже есть гуджаратцы, а в Илфорде много пенджабцев, даже Уотфорд я предпочитаю, а там тамилы, но даже это более приемлемо.
– Приемлемо? – удивилась Ясмин. – Но тебе здесь нравится!
– Нет, – сказала Аниса. – Твой отец держит меня здесь на привязи, как… как козу.
– Баба тебе ничего не запрещает.
– Я хотела добиться чего-то в жизни. – Ма умолкла, теребя пальцами складки сари. Потом, решившись, заговорила взахлеб, словно смелость в любую секунду могла ее покинуть. – Но твой отец держит… – она снова запнулась, – сег… рег… гацию, и что я могу сделать, когда таково условие и так мы живем?
Ма поступила в университет в Калькутте, но через несколько месяцев познакомилась с Бабой и бросила учебу. Это решение она приняла сама, никто ее ни к чему не принуждал. Кроме того, Ма немалого добилась. Она вырастила детей.
– Ма, – возразила Ясмин, – у тебя такая насыщенная жизнь, столько дел – да хоть подготовка к моей свадьбе! – А девушка Арифа ждет ребенка. Скоро тебе будет чем заняться. Эти слова готовы были сорваться с ее языка.
– Миссис Сэнгстер говорит, что никогда не поздно, и лучше обо всем разговаривать.
Ну разумеется, без Гарриет не обошлось! Ей-то легко подбивать Ма на разговоры бог знает о чем, ведь у Сэнгстеров принято все обсуждать. Но в этой семье всё по-другому. В семействе Горами не болтают что попало. Одному богу известно, к чему это приведет.
– Миссис Сэнгстер говорит, что без социума мы увядаем. – Ма округлила глаза точь-в-точь как Гарриет и произнесла последние слова с нажимом.
– Но ты же тут всех знаешь, – возразила Ясмин. – У тебя куча друзей.
На самом деле друзей у Ма не было. Только клиенты, которым она доставляла бесплатную еду. Но раньше ее это вполне устраивало. Болтовня о том о сем у калитки. Готовка. Поездка в универмаг, где большинство товаров продаются за один фунт. Перебирание вешалок с одеждой в магазине фонда сердечников. Снова готовка. Молитвы. Семья. Вязание спицами, вязание крючком, засолка, штопка, огородничество, выпечка, недопеченные затеи по домашнему благоустройству. Снова молитвы. Ма было не до скуки. Она была вполне довольна, пока Гарриет не решила вмешаться.
– Я была изолирована, – сказала Ма, старательно произнеся это слово, – слишком-слишком долго.
Ясмин снова села. Сегрегация! Это слово, которое Ма выговорила с таким трудом, только сейчас дошло до сознания Ясмин. Если бы они жили в Тутинге, жизнь Ма была бы иной. Зато в Таттон-Хилл столько простора, свежий воздух, хорошие школы. Кто-то – может, муниципалитет? – высаживает вокруг уличных деревьев анютины глазки. Зимой их сменяют цикламены. Здесь тихо. Никто не сует нос в чужие дела. Баба приветливо относится ко всем соседям, но, будучи замкнутым человеком, предпочитает держаться сам по себе. Таттон-Хилл – идеальный район.
Харут и Марут
Сегрегация. Изоляция. Неужели Ма правда так считает? Или ее просто накручивает Гарриет? Но возможно, ей одиноко… возможно, она страдает от одиночества уже давно. Пока Ясмин раздумывала, Ма ушла заварить чай и разогреть самсу, чтобы вместе перекусить на солнышке.
Когда Ясмин было лет тринадцать и у нее, к ее великому ужасу, начали развиваться болезненные грудки и отвратительный интерес к мальчикам, в тупичке поселилось новое семейство. Семья Гази жила в отдельном доме, ближнем к парковым воротам. В их сад можно было спокойно заехать на машине слева и выехать справа. И незачем было выезжать задним ходом, как Баба в своей бордовой «ланчии» с наполовину нажатым ручником, по десять раз смотревший в зеркала. В день их прибытия Ма не находила себе места от волнения. В школе она дружила с девочкой по имени Малика Гази. Возможно, эти новые Гази окажутся бенгальцами. Ма не воображала, будто они приходятся родней Малике – а может, и воображала. Она так спешила поздравить их с новосельем, что споткнулась на пороге, уронив поднос с манговым йогуртовым ласси и разбив колено и подбородок. Охромевшая, но не растерявшая дикого энтузиазма, она ковыляла по кухне, приготовляя новую партию и добавляя то чуточку лаймового сока, то щепотку молотого кардамона. Потом ей пришлось присесть, потому что колено распухло, как жареная в горячем масле лепешка. Ясмин послали с подносом и настоятельными приглашениями. В один из стаканов попала капля крови, алевшая на светлом мангово-желтом йогурте. Ясмин размешала каплю кончиком пальца и облизнула его.
При виде пятнадцатилетнего старшего сына соседей в животе у нее вспорхнули бабочки. Он представился Рупертом. Позже она узнала, что его зовут Рашим, но никто его так не называет. На миссис Гази были серьги-кольца, как у Дженнифер Лопес, обтягивающее фиолетовое платье с присборенными швами и туфли на тонком низком каблуке, – всё ради того, чтобы раздавать указания грузчикам. У нее без умолку звонил мобильник, и ее серьги покачивались, когда она зажимала его между плечом и ухом. Ясмин расстроилась: миссис Гази никогда не станет новой лучшей подругой Анисы.
Они прожили там всего два года, и Ясмин радовалась их отъезду. Руперта она успела возненавидеть.
Гази действительно оказались бенгальцами, но не из Калькутты, а из Бирмингема. К стыду Ясмин, миссис Гази, похоже, забавляли дружеские поползновения Ма. «Послушай, – говорила она, – твоя Амма оставила мне записку, но я не могу ее прочитать. Мне и без того непросто говорить на этом языке».
Конечно, для Ма было бы здорово, если бы Гази оправдали ее надежды. Или Патели, которые жили всего за две улицы от них. Но Баба сразу же их невзлюбил. «Торгаши», – окрестил их он.
Ма вышла с подносом. Какое-то время они сидели молча.
– Что-то тревожит, нет? – спросила Ма после еды. – Что-то хочешь сказать своей Ма?
– Все в порядке, – ответила Ясмин. – Просто… Кажется, я считала Джо идеальным… но идеальных людей не бывает, правда?
– Идеальных не бывает, но Джо хороший. Хороший мальчик. Видишь, как он заботится о матери. Мало таких англичан. Недостатки ты всегда найдешь, в любом мальчике.
– Да, наверное. Но он… – Внезапно Ясмин смертельно надоело, что в этой семье все только и делают, что ходят вокруг да около. Все это деликатничанье. Бессмысленное. Угнетающее. Он переспал с другой женщиной. Надо просто взять и сказать об этом прямо. – Он меня подвел, и мне… мне больно.
Ма погладила ее по ладони:
– Ты знаешь про Харута и Марута? Я уже рассказывала тебе эту историю?
– Скорее всего, – ответила Ясмин. Она уже радовалась, что не проболталась. Для Ма такое было бы чересчур. Ма жила тепличной жизнью.
Аниса вздохнула.
– Хотя вообще-то, – сказала Ясмин, – кажется, нет.
Ма по-новому обернулась в сари, укутав плечи свободным концом, словно шалью.
– Я расскажу. Очень давно, во времена пророка Идриса – он пятый пророк после Адама, – на земле было зло. Ангелы потрясены, видя, как человек себя ведет, всевозможные злодеяния. Господь знает это. Он дал человеку свободу воли и страсти. А также знание добра и зла. Но он создал ангелов из света, и они не грешат, потому что у них нет свободной воли.
Ма прервалась, чтобы заколоть прядь волос, выбившуюся из неряшливого пучка. В ней вечно что-то словно разматывалось. Ясмин мечтала, чтобы она поторопилась со своей историей.
– Ангелы думают, что они никогда не совершат никакого греха. Господь послал двух ангелов, Харута и Марута, в Вавилон как мужчин со всеми человеческими страстями. Что будет дальше?
Ясмин подумала, что, пожалуй, могла бы угадать, но на самом деле Ма этого не хотелось.
– Не знаю, – ответила она.
– Однажды, – продолжала Ма, – красавица по имени Зухра приглашает их в свой дом. Они оба желают эту женщину, и она обещает, что отдастся им, если они станут поклоняться ее богу. Харут и Марут соглашаются. Поклоняются идолу. Пьют вино с Зухрой.
– Падшие ангелы, – сказала Ясмин, пытаясь ускорить рассказ матери.