– Нищий видит, что они делают, и говорит им, что это греховно. Они загоняют его в переулок и убивают там. Это совесть. Так они заглушают совесть.
– Понятно, – сказала Ясмин.
– Харут и Марут бегут назад к Зухре, но она пропала, а они голые и напуганные. – Ма помолчала, чтобы эта пикантная подробность получше уложилась у Ясмин в голове. – Они провалили испытание. Где-то рядом с Вавилоном эти два падших ангела висят вверх ногами в колодце, молясь о прощении. Это их наказание до Судного дня на земле.
– Отличная история, – сказала Ясмин. – А теперь я, пожалуй, пойду наверх и позанимаюсь.
Ма принялась собирать тарелки и кружки на поднос.
– Пора читать послеполуденную молитву аср, – сказала она. – Ты присоединишься? Знаешь, где твой молитвенный коврик?
– Прости, у меня слишком много работы, – покачала головой Ясмин.
– Ты иди и делай работу. – Ма поставила поднос и взяла Ясмин за руки. – Все хорошо, – сказала она, – ты увидишь. Люди всегда грешат. Мужчины не ангелы. И ангелы больше не удивляются, как люди могут грешить. Они молятся за их прощение. Я тоже за это помолюсь.
Булавы
У подножия лестницы Ясмин остановилась. Из гостиной доносились негромкие свистящие звуки. Она отправилась на разведку, надеясь увидеть там Арифа. В последние две недели он почти не бывал дома.
Еще не успев полностью открыть дверь и что-либо увидеть, Ясмин поняла, что это за звуки. Она не сразу их узнала, потому что им положено было раздаваться в другом месте.
– А, хорошо, проходи и садись, – сказал Баба.
Он отодвинул диван к окну, а кофейный столик водрузил сверху. Сесть было негде. Оставались кресло и стул за рабочим столом Бабы, но тогда Ясмин пришлось бы уворачиваться от булав, вращавшихся над его головой. Они рассекали воздух, мелькали, задевали потолок и, казалось, почти достигали углов комнаты.
Всё было неправильно. Обычно Баба проводил субботу в гараже или в зале.
Ясмин примостилась на подлокотнике дивана, где потертая обивка в желтый цветочек потемнела от пролитого чая. Аниса ставила туда кружку, когда смотрела свои телепередачи.
Баба бесстрашно размахивал булавами за головой, в разных направлениях, по одной в каждой руке, крест-накрест, по сторонам, разнонаправленными кругами, плавно меняя ритм, одной влево, другой – право. Булавы были опасно тяжелыми. Одно неловкое движение – и можно вышибить из себя дух. Однажды в детстве Ясмин и Ариф вынесли все шесть булав во двор и попытались воспользоваться ими вместо кеглей, но они оказались слишком тяжелыми, чтобы сшибить их теннисным мячиком. Тогда они стали лупить по ним футбольным мячом. Арифа за это отшлепали по ногам.
– В гараже нет места, – сказал Баба. – Твоя мать от души его заполнила. Я должен быть благодарен за то, что она воздерживается, чтобы не превратить в мусорную свалку и эту комнату тоже.
На нем был его коричневый спортивный костюм – тренировочная куртка на белой молнии и штаны со светящимся белым кантом вдоль швов. Его босые ступни – пятки вместе, носки врозь – почти совпадали по цвету с одеждой.
– Я скоро закончу, – добавил он, – после чего хотел бы обсудить с тобой один клинический разбор.
– Ладно, – сказала Ясмин.
– Мини, ты какая-то бледная, – сказал Баба, опустив булавы и разминая плечи. – Тебе нужна регулярная физическая нагрузка. Я покажу тебе несколько базовых движений. В мире нет лучшей зарядки, чем булавы. И естественно, ты можешь выполнять упражнения на улице. Лично я выбираю находиться в помещении, но это вопрос персональных предпочтений. Сначала поставь одну ступню на десять, а другую на два… Если не получится, то приемлемо расстояние ширины бедра…
Баба описал одной булавой медленный полукруг. Ясмин прищурившись следила за движениями, зацепившись взглядом за синюю полоску вокруг толстой части булавы. Ма вышла замуж за бедного парня, слугу, бывшего чай валла, шофера, окончившего среднюю школу в возрасте двадцати трех лет, нищего сироту, мальчишку из деревни с хижинами из глины и соломы. Любой брак – это риск. Да и потом, разве она может отменить свадьбу? Даже если бы хотела. Как сообщить Бабе? Как сообщить Арифу? Невообразимое унижение! А бедной Ма пришлось бы сообщить своей родне.
– …Демонстрирую повторно… хват «молоток» сменяется хватом «сабли»… смотри внимательно… теперь булава – продолжение всей твоей руки… – Баба перехватил булаву в левую руку. Вращения взметнули с потолочного плинтуса пыль, и теперь она искрилась над его седеющими волосами. – Это базовые движения… внутренний «маятник»… круг перед собой… и внутренняя «мельница». – Он отложил булавы. – Для первого урока достаточно.
Баба начал энергично растягивать руки и разминать шею. «Всегда делай заминку», – объяснил он. К облегчению Ясмин, он не ожидал, что она попробует размахивать булавами прямо сейчас. Он расстегнул и снял куртку. Из-под выреза его хлопковой майки выбивались несколько еще темных завитков волос. Благодаря регулярному укреплению мышечного корсета он был широк в груди и плечах и узок в талии. Подняв с дивана кофейный столик, словно тот почти ничего не весил, Шаокат поставил его обратно на ковер.
Он поиграл бицепсом и хлопнул по нему другой рукой.
– Шестьдесят лет, – одобрительно сказал он. – Ну а теперь как насчет вместе проанализировать клинический случай? Или предпочитаешь обсудить темы к экзамену Королевского колледжа?
– Вообще-то… – замялась Ясмин. Ей не хотелось ни того ни другого. Входная дверь открылась. Ясмин вскочила. – Ариф! – воскликнула она. – Мы здесь! Баба учит меня булавам. Иди попробуй.
– Подойди, – велел ему Баба, – встань на колени вот здесь. – Он указал на кофейный столик. – Посмотрим, насколько ты силен. Вызываю тебя на поединок по армреслингу.
– Не, – отозвался Ариф с порога гостиной. – Нет, спасибо.
Его отросшие волосы были зачесаны назад и собраны в хвостик, отчего он казался еще более худым.
– Боишься проиграть старику? – спросил Баба. Он опустился на колени, поставил правый локоть на крапчатую зеленую каменную столешницу и стал сжимать и разжимать кулак.
Ариф покачал головой:
– У меня дела. – Он попятился в прихожую, пытаясь раствориться в воздухе.
– Превосходно, – сказал Баба. – Пожалуйста, подойди и просвети нас, какие неотложные занятия требуют твоего внимания. Ты нашел оплачиваемую работу?
Ариф словно под гипнозом вошел в комнату свинцовой походкой кандальника. Затем повалился на диван.
Баба поднялся и взял булавы.
– Вот, – сказал он Арифу и бросил одну из них ему. – Хочешь попробовать?
Булава упала Арифу на колени. Ариф оглядел ее сверху донизу, будто прикидывая убойную мощь. Баба похлопал булавой по ладони, словно полицейской дубинкой.
– Что написано у тебя на рубахе? – Ясмин продолжала сидеть на подлокотнике дивана. Она уже раскаивалась, что окликнула брата.
– Пять столпов, – пробормотал Ариф. На нем были мешковатые джинсы и короткая белая курта с круглым воротом, застегивающимся на пять пуговиц, нагрудным карманом и красной надписью арабской вязью на рукаве. Он повернулся, чтобы продемонстрировать Ясмин другой рукав, на котором тоже красовалась вязь. – Аллах велик, – сказал он.
Баба фыркнул, но отложил булаву и, снова надев спортивную куртку, сел на свой стул с прямой спинкой.
– Ты не пытался молиться о работе?
– Я кое над чем работаю, – отозвался Ариф. Несмотря на выглаженную и чистую рубашку, в нем всегда оставалось что-то неряшливое. Даже манера сидеть была безалаберной. Он так вихлялся, словно состоял из студня. Похоже, он снова начал отращивать бороду – хотя возможно, просто в очередной раз не потрудился побриться.
– Над приложением? – мрачно спросил Баба. – Это не более чем отговорка.
– Если тебе так охота знать, то над документальным фильмом, – ответил Ариф. – Я снимаю документалку про исламофобию.
Баба переварил эту новость. Посгибал ступни, потом сильно, до хруста и треска в суставах, поджал пальцы ног.
– Ты снимаешь сам? Никто тебе не платит?
Ариф пожал плечами:
– Я ее кому только не толкал. Выложу на Ютьюбе.
Через три месяца он станет отцом. Неужели он и от родительского долга попытается отмахнуться? Ясмин мечтала, чтобы он наконец повзрослел, стал ответственным, перестал ждать, что мир прогнется под его хотелки.
– Расскажи мне про эту исламофобию, – сказал Баба, – про эту ненависть к мусульманам. Лично ты ей подвергался? Ты обнаруживаешь ее на улицах?
– Каждый день, – ответил Ариф. – А теперь можно я, пожалуйста, пойду?
– Объясни мне, – сказал Баба. – Приведи примеры.
Ариф, сначала отвечавший угрюмо, разволновался, заерзал и почесал бороду.
– В Лидсе напали на мечеть…
– Это не твой повседневный опыт, – перебил Баба.
– Микроагрессия, – сказал Ариф. – Каждый день мы сталкиваемся с микроагрессией. Есть три разных вида, во-первых, микронападения, типа, когда специально говорят неуважительно про твою религию, типа, почему вы угнетаете женщин и всякое такое, или специально обслуживают белых вперед тебя. Потом есть микрооскорбления, они непреднамеренные, так что обидчики даже не просекают, что микрооскорбляют тебя, когда говорят, что ты, мол, очень хорошо говоришь по-английски или что ты четкий парень, не то что остальные мусульмане. А еще есть, типа, микрообесценивания, когда говорят, что все мы люди, я, мол, даже не смотрю, что ты азиат, все люди равны и прочую пургу.
Под конец он сбился на невнятный лепет, и Ясмин засомневалась, что в его словах есть хоть капля смысла. В частности, казалось очень маловероятным, что кто-то похвалил Арифа за его владение английским. Кроме того, некоторые из его примеров не имели никакого отношения к исламу. В любом случае на такие вещи лучше просто не обращать внимания. Иначе никаких сил не хватит. Чем больше ищешь, тем больше находишь.
– Когда ты закончишь эту документалку? – спросила Ясмин. – Сколько ты уже снял?
Она исподтишка следила за Бабой, в задумчивости сложившим руки на груди. Раньше, прежде чем читать Арифу нотации, он всегда отводил его в сторонку, в зал. Теперь это случается везде и всюду – в кухне, в гостиной, в прихожей. Всё пришло в раздрай.