если – тебя все-таки вызовут на ковер, пошли их куда подальше.
– Ты же не думаешь, что Джули?..
– О нет! Джули просто сказала ей, что, если ее что-то не устраивает, пусть пишет жалобу. Спровадила ее в два счета.
– Мне надо было быть с ней повежливее, – вздохнула Ясмин.
Она уже не раз сталкивалась с неприязнью или разочарованием со стороны пациентов или их родственников, видевших ее впервые. Но это всегда проявлялось в выражении лица, манере обращения, максимум в шутке или брошенном невзначай комментарии, за которыми всегда следовали слова: «Без обид». Миссис Роуленд высказала вслух то, что Ясмин чувствовала и раньше, но убеждала себя, что, скорее всего, ей просто показалось. Вот почему она вышла из себя.
– Извини, но это чушь собачья. Даже если она накатает на тебя жалобу, оно того стоило. Как любит повторять моя мать, per angusta ad augusta.
Ясмин всегда полагала, что Кэтрин Арнотт, с ее голубовато-бледной кожей, крепкими ногами и решительными замашками, – чистокровная англичанка. Однако, судя по всему, ее мать – то ли итальянка, то ли испанка. Похоже, даже местные и те родом из других краев. Она подождала, пока Кэтрин переведет.
– Надо бы мне закончить записи, – сказала Кэтрин.
– Мне тоже. Так что означает эта фразочка твоей матери?
– А, так ты не учила латынь? «Высоких целей достигают, преодолев большие трудности». Через теснины к вершинам. – Доктор Арнотт улыбнулась. – Мама вечно болтает глупости.
У Ясмин вошло в привычку в часы посещения проводить как можно больше времени с миссис Антоновой. Обычно это были считаные минуты, но сегодня, вопреки утреннему хаосу, ей удалось остаться подольше.
– Мне нравится слушать, как он поет. Тот уборщик. Гаррисон. – Миссис Антонова повела крупной костлявой ладонью, словно дирижируя одной из его атональных колыбельных.
– Во всяком случае, распевается он много.
Интересно, действительно ли у миссис Антоновой огромные руки или только кажутся такими из-за того, что сама она усохла. Возможно, в молодости ей делали комплименты за тонкие пальцы и маленькие ладони.
– Просто ужас, как с ним обращаются. Я посоветовала ему вступить в профсоюз. Выбить себе прибавку.
Пока ближе к обеду не появились дополнительные медсестры и вспомогательный персонал из агентства, в отделении катастрофически не хватало рук. Прибывший на обход Пеппердайн с искаженным мукой лицом озирал грязное постельное белье и подносы. Доведенная до отчаяния Джули накричала на Гаррисона за то, что он опрокинул свое ведро посреди отделения.
Тот мрачно проворчал, что переведется в местечко покультурнее. В кабинете администрации вообще не надо драить полы, потому что там ковролин, и всегда остаются лишние сэндвичи. Миссис Антонова громко поддержала Гаррисона. Казалось, ее тело с каждым днем становилось чуть меньше, зато голос сохранял всю свою мощь. Она негодовала на больницу.
– А он что?
Гаррисон был единственным постоянным уборщиком в отделении и числился в штате, тогда как остальных уборщиков присылало и забирало агентство. По словам Джули, когда уборку передали на подряд частной фирме, ему удалось сохранить место благодаря тому, что он приходился отцом фитнес-инструктору жены профессора Шаха.
– Сказал, что на следующей неделе обсудит эту тему с премьер-министром. У него, знаешь ли, не все дома.
– Да, знаю. Злата, как вы сегодня себя чувствуете?
– Тьфу! Как в тюрьме. Хочу прогуляться, но меня некому отвезти. У меня нет никакой свободы, даже свободы умереть.
– Послушайте…
– Как же повезло даме, которая умерла на прошлой неделе. Счастливица! Ей было всего восемьдесят девять, и очередь была за мной. Мне девяносто шесть. Несколько лет назад у меня был инсульт, но, как назло, пустяковый.
– Я отвезу вас на прогулку, – сказала Ясмин. – Только недалеко.
– Далеко? Я не хочу далеко. Я же не прошусь на море или в Диснейленд. – Она почесала парик. – Дмитрий, мой первый муж, умер в пятьдесят восемь. Всего пятьдесят восемь. Мы были женаты пять лет. Была вечеринка по случаю моего двадцать первого дня рождения. Не сам день рождения, а вечеринка. Грандиозное торжество! Вообрази, там была ледяная скульптура в виде лебедя, наполненная водкой, пили прямо из клюва. Мы все жутко напились, решили, что он упал спьяну, но его хватил… – ей не хватило воздуха, – инфаркт. – К ее глазам подступили слезы. Лицо было похоже на высохший яблочный огрызок.
– И он был любовью всей вашей жизни. – Внезапно Ясмин тоже захотелось плакать. Она вонзила ногти в ладонь, чтобы не разрыдаться. Это было бы непрофессионально.
– Такова жизнь, тыковка. Этот парик адски чесучий! – Миссис Антонова запустила пальцы поглубже в баклажановые локоны и принялась яростно, но без толку скрести себя.
– Хотите, я его с вас сниму? – Нужно будет посмотреть, не появилось ли на голове миссис Антоновой раздражение или даже высыпания от парика.
– Нет, и сидеть тут нагишом я тоже не хочу. Еще чего! Во мне, знаешь ли, еще осталась капля гордости.
– Что ж, дам вам отдохнуть.
– Не обращай на меня внимания. Иногда я говорю голосом своей матери. Княжны, которая потеряла всё, кроме привычки помыкать людьми.
Они еще немного поговорили, а потом Ясмин нужно было идти.
– Спасибо, что навестила, – по обыкновению поблагодарила ее миссис Антонова. – Дашь мне мою книгу и очки? Хочу немного почитать.
Ясмин опустила металлический поручень койки, который складывался и поворачивался в разных направлениях и мог использоваться в качестве планшета, столика для еды или, в данном случае, подставки для книг. Она открыла «Повесть о двух городах» на первой странице.
– Так хорошо? Или повыше?
Миссис Антонова кивнула, и Ясмин потянула приспособление слегка вверх, но оно не желало держаться и снова опустилось.
– Все в порядке. Так сойдет. Знаешь, что было бы замечательно? Печенье. Я задремала и проспала чайную тележку. Но я знаю, что у врачей есть дела поважнее, чем разносить закуски. – Она улыбнулась, обнажив десны и хлопая немногими оставшимися ресницами.
Ясмин взглянула на запертую кладовую. Возможно, печенье найдется на сестринском посту.
– Пойду поищу для вас что-нибудь.
Остаток дня тянулся мучительно медленно. Кем хотела стать ты? Идиотский вопрос Арифа крутился у нее в голове уже несколько недель. Ясмин хотела стать врачом, но, как выясняется, хорошего врача из нее не вышло. Ей гораздо больше нравилось сидеть с миссис Антоновой, слушая ее истории, чем организовывать лапароскопии и проверять результаты анализов крови.
Наконец пришло время отправляться домой.
Выходя из отделения, Ясмин привычно потянулась к цепочке на шее – после смены она всегда первым делом надевала на палец обручальное кольцо. Она шла по коридору мимо уборщика, толкающего пустое кресло-коляску, медсестер в зеленой форме, пациентов в халатах, сотрудников кейтеринговой службы в белых фартуках. Она была недовольна и взвинчена. И рассержена. Из-за чего? Из-за миссис Роуленд? Случай такой пустячный, что, если бы не Кэтрин, она бы о нем и не вспомнила. Ведь ей же за это не влетит?
Она так спешила, что чуть не столкнулась нос к носу с Ниам.
– Ясмин, как жизнь? Выглядишь расстроенной.
– Неужели? Нет, я в порядке.
Ниам дотронулась до сапфира на левой руке Ясмин:
– Ой, никогда бы не подумала!.. Значит, вы до сих пор?..
– Помолвлены. Да.
– Если когда-нибудь захочешь поговорить… Так он все-таки признался тебе, что переспал с моей подругой?
Ясмин не ответила.
– Не смущайся. Я понимаю, как стыдно было бы разрывать помолвку. Но ты должна быть верной себе. Ясмин, самое главное – это честность по отношению к себе. Верность себе.
– Необязательно. Иногда – нет, – сказала Ясмин, отмечая про себя безупречную кожу Ниам, ее блестящие медные волосы и коварные зеленые глаза.
– Когда, например?
– Например, когда твое истинное «я» – это бесстыжая стерва.
– Ну, ясное дело, кроме таких случаев. Слушай, я знаю, что мы не очень близко знакомы… – Ниам говорила мягко. Намек прошел мимо нее. – Но я знаю, каково это, когда тебе разбивают сердце, и, если тебе нужна подруга, я рядом.
– Спасибо, – сухо сказала Ясмин и слепо пошла прочь по коридору, врезаясь в людей.
Ей хотелось биться головой о стену. Она готова была убить Ниам. И ее подругу. И Джо. Все случилось само собой. Секс не случается сам собой, не происходит машинально, словно дыхание. Она сорвала с пальца кольцо и швырнула в сумку. Ничто не случается само собой, у всего есть причины, ко всему приводят конкретные действия. Мысли, желания и действия. Никакого предопределения не существует. Харут и Марут до сих пор висят вниз головой в колодце в наказание за то, что так дурно воспользовались свободой воли. А какое наказание постигло Джо? С тех пор, как он согрешил, прошел всего месяц. Она так запросто его простила, а сама по-прежнему страдает!
Проходя через вестибюль, Ясмин заметила Пеппердайна, который дожидался кого-то, сунув руки в карманы пальто.
– А, Ясмин, – сказал он. – Вы торопитесь?
Она покачала головой, читая плакаты на стене, которые уже знала наизусть: «Не занесите в нашу больницу желудочный грипп!», «Обращайтесь в отделение СМП только в неотложных случаях», «Просто спросите: вдруг это сепсис?».
– Нам с вами давно не представлялась возможность побеседовать. А вы выглядите так, словно вам это не помешает. Я про выпивку, – пояснил он.
– Да, – ответила Ясмин. – Не откажусь.
Тоже
Паб был набит битком. Ясмин ожидала, что, скорее всего, они присоединятся к компании сотрудников Варнавы: Пеппердайн – в центре, она она – с краю, чтобы незаметно улизнуть после первого стаканчика. Но он, прежде чем отойти к барной стойке, подвел ее к столику у окна.
Говорили, конечно, про работу: про гериатрическое направление, потом про больницу в целом, потом про состояние системы здравоохранения. Накануне остальные забастовки, запланированные на этот месяц – октябрь – и следующие месяцы, были отменены. Ясмин рассказала, как в апреле стояла на линии пикета. Столько поддержки от пациентов, водителей, гудевших клаксонами, проезжая мимо, простых граждан, которые приносили врачам сэндвичи или останавливались сказать, что написали своему депутату или позвонили на радио, чтобы выразить поддержку! Они обсудили, как быстро все пошло кувырком, как в прессе их изобразили смутьянами, которые хотят свергнуть правительство.