– Позвольте дать вам совет. Не распыляйтесь по пустякам. Больше мне нечего сказать. Теперь мы друг друга поняли?
Ясмин кивнула. Уголком глаза она увидела дожидающуюся Анну. Ясмин улыбнулась ей, давая понять, что освободилась.
– Простите, что помешала, – обратилась Анна к профессору Шаху, после чего повернулась к Ясмин: – С мистером Бабангидой что-то не так. Доктор, вы не могли бы на него взглянуть?
– Да, пойдемте. – Ей не терпелось улизнуть.
Но профессор снова решил удостоить отделение своим присутствием и подмигнул Анне:
– Ведите.
– Уделяя внимание санитаркам, глава отделения способствует укреплению командного духа, – вполголоса пояснил он Ясмин.
Анна прижала ладони к груди и отступила на пару шагов назад, словно в присутствии королевской особы. Разворачиваясь, она едва ли не сделала реверанс. Все вокруг считали профессора Шаха обаяшкой. Он излучал авторитет. «Женщина с таким пузом, как у него, стала бы мишенью для насмешек, – подумала Ясмин, плетясь за ними. – Конечно, у мужчин все иначе. Если они отращивают пузо, их не перестают уважать».
Мистер Бабангида, страдавший от болезни Альцгеймера, поступил в больницу с истощением и обезвоживанием. Его сын, живший вместе с ним, несмотря на все свои усилия, не мог уговорить его поесть и попить.
– Ну, как мы сегодня поживаем? – Профессор Шах заговорил громким стоическим тоном, которым предпочитал обращаться к пациентам, и сел на край койки. Мистер Бабангида испуганно натянул на лицо одеяло.
Ясмин сверилась с записями. Набирает вес. Хорошо. Она проверила капельницу. Тоже в порядке.
– По-моему, у него боли, – сказала Анна, разминая свое левое плечо. – Вот, где-то тут.
Поддавшись на уговоры Анны, мистер Бабангида позволил профессору Шаху себя осмотреть. Он стонал и закатывал глаза, но в этом отделении стенания и сдавленные крики всегда вливались в общий гомон. Пациент, которому не удавалось выговорить слова, мог показаться страдающим. А вопли, как правило, свидетельствовали не о физической боли, а об отчаянии.
Мистер Бабангида застонал громче.
– Ажитация и возбужденность, – провозгласил профессор Шах по окончании осмотра. – Какое-то зрительное расстройство, возможно, галлюцинации, вызывающие беспокойство. Я дам ему кое-что, что поможет. – Поднявшись, он кивнул Анне. – Волноваться не о чем, проблема не физическая. Но вы правильно сделали, что забили тревогу. Вы, санитары, – наши глаза и уши. Отличная работа! – Он начал выписывать рецепт.
Ясмин смотрела на длинные костлявые пальцы мистера Бабангиды, сжимающие одеяло. Его голова была совершенно лысой, а лицо, несмотря на прибавку в весе, – резко очерченным. Он перестал стонать, но продолжал страдальчески шевелить губами. Она взглянула на профессора Шаха, на его крашеные, взбитые, зачесанные коком волосы. Надутый пустозвон.
Анна поблагодарила профессора Шаха, с встревоженным видом переминаясь с ноги на ногу.
– Могу я оставить это вам? – Профессор протянул Ясмин рецепт.
В рецепте значился оланзапин. Да, этот антипсихотик уж точно утихомирит мистера Бабангиду.
– А что насчет его руки?
– С ней все в порядке.
– Может, я на всякий случай назначу рентген?
– На всякий случай? Это на какой же? – улыбнулся профессор Шах. – На случай, если я ошибаюсь? На случай, если распоряжаться в отделении следует вам? – Он хихикнул и подмигнул Анне, как бы приглашая ее разделить шутку. Та выглядела до ужаса перепуганной.
– Нет, извините, – сказала Ясмин.
Профессор Шах ушел. Анна тоже. Но Ясмин осталась. Она смотрела на мистера Бабангиду. Разве он проявлял психотическое поведение? Она снова взглянула на рецепт. Вдруг у него и в самом деле что-то с рукой? Анна – всего лишь санитарка. У нее нет никакой медицинской подготовки. Но у нее огромный опыт. Она оказалась права насчет миссис Гарсиа, прочитала боль в ее глазах. Она знает своих пациентов, и, если ее что-то тревожит, на это стоит обратить внимание. Возможно, мистер Бабангида упал. Это могло произойти еще дома, а его сын не заметил. Оланзапин скроет проблему, но не решит ее.
Мистер Бабангида снова застонал. На его губах пузырилась слюна. Ясмин взяла салфетку и вытерла ему рот.
Общая картина
Назначив рентген, Ясмин отправилась прямиком в кабинет Пеппердайна и протянула ему бланк СПП.
– Я поговорю с Дарием, – сказал он, когда она ему обо всем рассказала. – Похоже, это действительно перебор. Как я и говорил, он очень стремится получить новое финансирование.
– Я не хочу, чтобы ты с ним говорил. Мне просто нужен совет. Я сама справлюсь.
Стучась в дверь Пеппердайна, Ясмин надеялась, что он возьмет дело в свои руки и разберется с профессором Шахом. Но теперь, когда он предложил помочь, ей этого уже не хотелось. Она хотела чего-то другого.
– Кстати, пока что это большой секрет, потому что они хотят торжественно объявить об этом с трубами и флагами, когда – и если – все подтвердится.
– Ясно. Я никому не скажу.
Если все пойдет хорошо, объяснил Пеппердайн, Варнава станет центром повышения квалификации в области ухода за престарелыми. А это значит больше денег, больше персонала, больше стажировок, больше коек.
– Мы сможем открыть ортогериатрическое отделение. У нас будет собственное специализированное инсультное подразделение. – Капелька пота сбежала по его лбу в глаз. Он моргнул. – Возможно, оставшихся денег хватит даже на починку проклятого радиатора. Боже, ну и духотища. Открою дверь, обычно это помогает.
Пеппердайн вскочил, и Ясмин повернула голову, чтобы посмотреть, как он это сделает – откроет закрытую ею дверь. В его кабинете всегда было душно. Кабинет был голым и опрятным, сплошь казенная мебель, папки и ничего больше. Единственной личной вещью была спортивная сумка, в которой Пеппердайн хранил экипировку для бега, и одинокая рождественская открытка с изображением заснеженного собора Святого Павла, стоящая на его столе.
– Но что, по-твоему, мне надо делать?
– Дай мне поговорить с Дарием.
– Значит, ты согласен, что не надо подписывать? – Чего ей хотелось, так это немного эмоций. Вот чего ей хотелось. Немного возмущения.
– Раз уж ты спрашиваешь, мой тебе совет: не вступай в противостояние с Дарием. Особенно сейчас. Он всегда терпеть не мог… эм-м… инсубординации. – Пеппердайн сел, переплел пальцы и положил ладони на стол. Почему он с ней так холоден? Пятнышко крови на его воротнике. Ясмин постаралась не смотреть. Из-под его закатанных рукавов выглядывали мускулистые, жилистые предплечья.
– Инсубординация? Ты шутишь?
Его серо-зеленые глаза тоскливо вперились в какой-то далекий горизонт. Ясмин знала, что он думает: «Прекрати раздувать из мухи слона».
– Боюсь, что нет, – ответил он наконец. – Дарий как на иголках из-за этого центра повышения квалификации. Выбор стоит между нами и еще одной больницей, и, похоже, мы побеждаем, но пока что все под вопросом. Так что это та самая i, над которой надо поставить точку. Поданную жалобу необходимо разобрать. Полагаю, если эта женщина спросит, какие дисциплинарные меры были предприняты… Это буря в стакане воды, но знала бы ты, до каких размеров разрастаются подобные мелочи.
– Дисциплинарные меры! Не так давно он собирался вручить мне медаль! – У нее вспотели подмышки. Как Пеппердайн выдерживает здесь находиться?
– Ясмин, не принимай близко к сердцу. Постарайся подумать об общей картине. Сама знаешь, какое отчаянное положение сложилось в отделении для больных деменцией. Если получим финансирование, сможем увеличить персонал как минимум вдвое.
Мини, не заводись. Если бы она последовала совету Бабы, то не попала бы в эту ситуацию.
– Я подумаю.
– Что там у тебя еще? Когда ты пришла, то сказала, что тебе нужно обсудить два момента.
Ясмин собиралась рассказать ему о мистере Бабангиде и о том, что все-таки назначила рентген, но теперь передумала. Если рентген окажется нецелесообразным, это тоже обернут против нее.
– Не помню. Ничего.
– Ладно, – сказал он. – Что ж.
– Спасибо за совет.
– Я тебя чем-то расстроил?
– Я не расстроена.
– Значит, разозлил.
– Нет. – Она закусила губу. Так нечестно. Он не должен задавать личные вопросы. Нужно держаться в профессиональных рамках. До сих пор им это удавалось. – Просто не хочу, чтобы ты считал меня ужасным человеком.
– Я так и не считаю. – Он нахмурился. – С чего бы?
– Потому что… – Ясмин шмыгнула носом и прокашлялась. – Из-за того, что сказала Ниам.
– Ниам? А что она сказала?
– Про меня и Джо. Моего парня. Ты, наверное, считаешь меня конченой сукой.
Он, по своему обыкновению, беспомощно развел руками, как бы говоря, что это, как и больничная система отопления, вне его компетенции.
– Он мне изменил, – вырвалось у нее.
– Хм, ясно. И я стал… мм, так сказать… местью.
– Ты не так понял…
– Я не жалуюсь.
Нет, он не жалуется, но ведет себя так, будто его это не касается. Похоже, ему почти не интересно. Нужно взять себя в руки.
– Ладно. В общем, спасибо, я подумаю над твоими словами. Про общую картину.
– Ты точно больше ничего не хочешь обсудить?
– Да, ничего, – ответила она. – Хотя нет. Почему ты ни разу не был женат?
Он печально, не размыкая губ улыбнулся ей:
– …Ну, я бы сказал, что ждал подходящего человека. Однако мне не раз говорили, что я… хм, «эмоционально недоступный». – Он произнес эти слова так, словно они были на иностранном языке.
– Похоже на правду, – рассмеялась она.
– Неужели? – Он тоже рассмеялся. – А мне-то казалось, что это ты. Мне казалось, что это ты недоступна.
Способы побега
Ужин представлял собой то же неаппетитное месиво из овощей, которым всегда угощал ее Баба. Он завел обыкновение варить большую кастрюлю по воскресеньям и растягивать ее на всю неделю. К пятнице ингредиенты слиплись в нечто вроде детского питания, слегка приправленного карри. Рис он тоже готовил впрок и порционно разогревал в микроволновке к каждому приему пищи. По неприятному контрасту с размякшими овощами рис был твердый как камень. Этим вечером Баба закатил пир горой, приготовив на гарнир картофельное карри. К сожалению, он добавил слишком много куркумы, отчего картошка горчила и выглядела радиоактивной.