Что, черт возьми, ему сказать? Тем временем Пеппердайн ушел за вторым бокалом. «Вернусь через минуту, – сказал он. И: – Чувствуй себя как дома». Ни безмолвных объятий, ни «Какого черта ты здесь делаешь?».
Может, прямо сейчас он звонит психиатру, чтобы ее отправили на принудительное лечение.
– Вот и мы, – сказал он, входя с бокалом. – Тебе не жарко в пальто? – На нем были джинсы и линялая синяя футболка с обтрепанным воротом.
Не успел он сесть, как Ясмин встала. Он снова поднялся.
– Не стоило мне приходить, – сказала она. – Я лучше пойду.
Пеппердайн, словно не слыша, налил ей вина. Потом оказался у нее за спиной. Его ладони легли ей на плечи, приподняли ее пальто, стянули с ее рук рукава. Ясмин вздрогнула.
– Если ты не в настроении для разговоров, можем посмотреть фильм. Я включил его всего за несколько минут до твоего… прибытия. Могу перемотать.
– Ладно, – сказала Ясмин. Если он собирается притворяться, что это нормально, то и она будет вести себя как ни в чем не бывало. Какая разница? Что бы она сейчас ни сделала, хуже уже не будет. Она посидит, отхлебывая из бокала, словно заскочила посмотреть кино и выпить на сон грядущий. – Только я не люблю кино про войну, – добавила она из чувства противоречия. На самом деле Ясмин видела так мало военных фильмов, что никакого мнения у нее не сложилось. Взяв бокал, она села на диван. Кожаная обивка была маслянистой на ощупь, словно размягчилась от огня.
– Как правило, я тоже. Но этот мне нравится. «Тонкая красная линия».
– Что в нем такого замечательного?
– Хм. Ну… Операторская работа. – Пеппердайн взял пульт, сел в кресло и нажал на паузу. – Ощущение горячечного сна. Сюжет – на самом деле он про…
Пока он разглагольствовал, Ясмин разглядывала его. Вытянутые длинные ноги, лежащие на кофейном столике ступни, жилистые, мускулистые голые предплечья, суровая складка у рта. Внезапно все это показалось невыносимым. Какого черта он разыгрывает из себя кинокритика, не проявляя ни малейшего интереса к тому, с какой стати она пряталась между его садовыми отходами и утильсырьем?
– Я не знаю, что делать! – выпалила она. – Я так несчастна!
– Что случилось? – Он серьезно посмотрел на нее. – Моя маленькая беглянка. Что случилось?
– Всё пошло наперекосяк! Всё ужасно.
– Расскажи мне, – сказал он. – Не держи в себе.
– Не могу! Я не могу грузить тебя жалобами на мою ненормальную семью. На Джо.
– Ясмин, я сам этого хочу. Можешь рассказать мне все.
Позже, когда они отдышались и некоторое время полежали под одеялом, он встал и вернулся с каким-то свертком. Оберточная бумага с узором из остролиста и серебряных колокольчиков была перевязана пышным красным бантом.
– У меня кое-что для тебя есть. Вот.
– Серьезно? Ох, нет! А я тебе ничего не купила. – Темно-синие кожаные перчатки с серой шелковой подкладкой. – Спасибо. Очень красивые.
– Как сидят?
– Идеально. – Ясмин пошевелила пальцами, демонстрируя плотную посадку. – Но ты точно уверен? Не хочу, чтобы завтра кто-то другой остался без подарка.
– Они для тебя. Если не веришь, взгляни на ярлычок.
– Верю. – Наверняка он по-быстрому сориентировался и надписал новый подарочный ярлычок, когда уходил наверх. – Откуда ты знал, что я сегодня приду? – шутя спросила она, но Пеппердайн посмотрел на нее с упреком.
– Я надеялся, что ты заглянешь ко мне в кабинет. Ждал там весь день.
– Ох! Что же ты не сказал… – Она положила ладонь в перчатке ему на грудь и, приложив рядом ухо, стала считать его пульс. Медленный. Сердцебиение бегуна. – Что ты подумал, когда увидел, что я прячусь у тебя в саду, как полная дура?
– Я подумал… Не знаю. Подумал, что тебе лучше зайти.
– Но ты удивился? Обрадовался? Или ужаснулся?
– Я не ужаснулся.
– Ну спасибо.
– Что ты хочешь услышать?
Она села и сняла перчатки.
– Ясмин. Я рад. Я рад, что ты здесь.
– Ладно.
Ясмин уже успела излить душу, откровенно рассказав Пеппердайну об отце. О том, какой виноватой она себя перед ним чувствует. О том, насколько запуталась и, опять же, какой виноватой чувствует себя перед Джо, хоть Гарриет и утверждает, будто чувство вины – самая бесполезная из всех эмоций. Да и сама Гарриет подливает масла в огонь, вечно вмешивается, хоть и не нарочно, она хочет как лучше. Но Ясмин это буквально сводит с ума. Ариф вызвал раскол в семье. Ма усугубила ситуацию в десять раз, переехав к Гарриет. Ясмин хотела быть честной с Джо, чуть было все ему не рассказала, признание готово было сорваться с ее языка, но, если бы это их разлучило, то она застряла бы дома с Бабой, потому что Арифа выгнали, а Ма отправилась в добровольную ссылку, и почему именно Ясмин не может вырваться на свободу, и Ариф говорит, что у нее стокгольмский синдром, но это неправда, она просто старается поступать правильно. Потом она расплакалась, и Пеппердайн ее обнял.
А потом они пошли в постель.
– Я тебя злю, – сказал он. – Нет? Значит, разочаровываю.
Ясмин оглядела спальню. Кремовая кушетка, банкетка в изножье кровати, встроенный гардероб с невидимыми ручками, стул со спинкой из перекладин, на который они бросили свою одежду. Всё было довольно нейтральным. Как и сам Пеппердайн.
– Конечно нет. Ты вообще не обязан был меня впускать. Я ничего не ожидала. Ну, кроме очевидного.
– Ты про секс?
– А про что же? – легкомысленно отозвалась Ясмин. Как странно, что он – тот самый. Она взглянула в его серо-зеленые глаза. В нем чувствовалась какая-то отрешенность. Пеппердайн был похож на аскета, воздерживающегося от всех земных удовольствий.
– По-моему, ты чего-то недоговариваешь, – произнес он.
– Да что ты? – Как странно, что именно он разбудил в ней самые первобытные желания.
– По-моему, тебе нужно не только это.
– Что же еще мне нужно?
Он потянул ее лечь рядом, на одну подушку с ним. На некоторое время все стало тихо, мирно и спокойно. Он провел пальцем по ее щеке и вдоль подбородка, обвел ее рот. Обхватил ладонью ее подбородок и поцеловал в губы.
– Что же еще мне нужно? – На сей раз Ясмин задала вопрос шепотом.
– Дружба. – Он снова поцеловал ее, но она отстранилась и села.
– Да, – сказала она. – Конечно.
– Ты расскажешь Джо про нас?
– Про нас? Что мы дружим?
Пеппердайн, лежа на спине, развел руками. Что за раздражающая манера! Он устроил западню, и Ясмин в нее попалась. Дружба!
– Ясмин, тебе придется сказать мне, что тебе нужно. – Дружба. Ладно, пусть дружба. В самом деле, что же ей нужно? Любовь? – Жить дома с папой ты не хочешь, потому что будешь чувствовать себя в ловушке. Но ты могла бы снять жилье или… – Пеппердайн потянулся к ней, но она отползла подальше. – Или пожить здесь.
– Нет, что ты. Я разобью ему сердце, если брошу его одного и поселюсь в каком-то случайном месте со случайным человеком.
– Хм, ясно, – проговорил Пеппердайн. – Случайным… – Он поразмыслил. – По моему опыту, жизнь почти целиком состоит из случайностей. И я очень благодарен за случайных людей, с которыми она меня свела. Особенно за тех, кого я нашел за мусорными баками.
Ясмин улыбнулась. Она сидела на одеяле, опустив попу на пятки, голая и на виду. При Джо она по-прежнему стеснялась своей наготы. Вернее, она уже перестала стесняться, но Джо всегда умиляло ее смущение, поэтому она по привычке продолжала его изображать.
– И скольких людей ты там нашел?
– О, не многих. Одного или двух. Полагаю, брак твоих родителей был договорным, устроенным их собственными родителями, так что у них все сложилось отнюдь не случайно. То есть ни неожиданного знакомства, ни стрел Амура.
– Вообще-то они поженились по любви.
– Расскажи, – попросил он.
Они не спали почти до четырех утра. «Тебе понравились перчатки? – спросил он примерно между тремя и четырьмя часами, когда оба были уже в полудреме. – У тебя вечно холодные ладони». Ясмин не открыла глаза. «Они чудесные. Я подумала, что ты купил их кому-то другому». Она почувствовала прикосновение его губ к своему лбу. «Никого другого у меня нет», – ответил он.
День подарков
Когда Ясмин проснулась, его не было в комнате. Она снова закрыла глаза и зарылась под одеяло, надеясь, что он с минуты на минуту вернется в постель. Наконец смирилась с тем, что этого не случится. Пора вставать и встречать новый день. День после вчера. А вчера был полный отрыв.
Ее платье было аккуратно сложено на кресле. Похоже, Пеппердайн прибрался. Ясмин нашла свое нижнее белье и натянула платье. Черный бархат с просвечивающими расклешенными рукавами. Вчера она была им так довольна, но сегодня в нем было ужасно неуютно. В университете девчонки шутили про «путь позора». Ясмин знала, что это такое, – когда возвращаешься домой после незапланированного секса во вчерашней одежде, – но сейчас он предстоял ей впервые.
Она нашла Пеппердайна внизу, в кухне. Он завтракал поджаристым гренком с мармеладом.
– Кофе в кофейнике, – сказал он. – Что еще будешь? Мне скоро уходить.
– Я просто возьму вещи и пойду. – Такое ощущение, что он ее вышвыривает.
Он поднялся и налил ей кофе.
– Молоко? Сахар?
– Только молоко.
Он поставил на стол кружку и выдвинул для нее стул. В кухонное окно лился солнечный свет. Солнце было ярким, слишком ярким, и Ясмин заслонила глаза ладонью.
– Все еще чувствуешь себя усталой? – спросил он. – Мучает похмелье? Кажется, у меня есть «Алка-Зельтцер». Поискать? – Он положил ладонь ей на макушку, словно священник – молящейся прихожанке.
Ясмин исподлобья взглянула в его крупное серьезное лицо. Похоже, он не воспринимает ее всерьез. Почему он ведет себя так буднично?
– Я не знаю, что делать, – сказала она. – Моя жизнь в полной заднице.
– Начни с гренка, – посоветовал он. – Гренок поможет. – Он отрезал от буханки два куска цельнозернового хлеба.
– Серьезно, – сказала она. – Я не шучу.
– Тоже, – отозвался он. – Я тоже.