– Джозеф! Ясмин! Вот вы где. – Гарриет, расправив рукава летучей мыши, словно крылья, неслась к ним через патио. – Надеюсь, вы приятно проводите время?
– Да, спасибо, – ответила Ясмин.
Гарриет вклинилась между ними, взяла обоих под руку. Ее серьги – длинные бриллиантовые лозы – ослепительно искрились под электрической гирляндой, висящей над ее головой. – Расскажите же обо всех увлекательных беседах, которые вы сегодня вели.
– Мы интересно поговорили с Аланом, – сказала Ясмин. – Про политику идентичности. Оказывается, она зашла слишком далеко.
– Ну разве он не смехотворен? – рассмеялась Гарриет. – Алан сражается с либеральной верхушкой своим верным Мечом Истины. Бедняга совершенно оторван от реальности. Политика идентичности! Надо будет с ним объясниться – эти англосаксонские гетеросексуальные протестанты столетиями насаждали политику идентичности, и их все устраивало, пока в расчет бралась лишь их собственная идентичность. Так! Мы идем в дом. Пойдемте!
Гостей было не меньше сотни. Или ста пятидесяти? Многие прибыли с модным опозданием. Гарриет утащила Джо, чтобы с кем-то познакомить, и Ясмин отправилась на поиски Ма, но та куда-то запропастилась. Она заняла наблюдательный пункт у двери в библиотеку. Несколько гостей сидели на дубовой парадной лестнице, словно тоже явились, только чтобы посмотреть. В уборную на первом этаже выстроилась небольшая очередь. Еще человек двадцать топтались в прихожей, выпивая и беседуя.
Ей помахал какой-то высокий мужчина, стоявший возле зеркала в позолоченной раме: курчавая шевелюра, рубашка с огурцами, из рукавов торчат тощие запястья. Да это же Натан. С торжественного ужина Гарриет. Ясмин помахала в ответ, и он поманил ее к себе.
– Я лишь пытаюсь донести… – говорил его собеседник. У него вспотела грудь, а в руке он держал плоскую фляжку. – Личность автора – единственная подобающая тема для литературных произведений. Любые другие утверждения абсурдны.
– Не согласен, – сказал Натан и повернулся к Ясмин: – Веселитесь?
– Вроде того. Ой, кажется, мы с вами тоже знакомы, – добавила она, узнав Дэвида Кэвендиша.
– Меня зовут Дэвид Кэвендиш, – представился тот, словно усомнившись в ее словах. – Ну так вот, мы живем в эпоху, требующую реализма, аутентичности, актуальности, открытости. Выдуманные персонажи с именами вроде Фред и Флора не прокатят. Они никому не интересны. Потребность в художественной литературе слабеет под давлением насущных фактов. Факты! – Он отхлебнул из фляжки.
«Баба с ним бы согласился», – подумала Ясмин. Скажи мне, чем ты отличаешься от лгуньи? Чем твое литературное творчество отличается от лжи?
Натан подмигнул ей.
– Люди хотят историй. Только и всего.
– Жанровая литература, – отозвался Дэвид.
– К какому же жанру относится «Птичий оркестр»?
– «Птичья симфония»! – рявкнул Дэвид.
– Я слышала вас по радио, – сказала Ясмин. – Кажется, вы говорили, что это роман про вашу жизнь?
Дэвид Кэвендиш фыркнул.
– Люди хотят иш-шторий, – повторил Натан и икнул. Вплоть до этого момента он казался довольно трезвым. – Единственная подобающая тема для литературы – это окружающая среда. Как вам такое?
– Экологическая катастрофа, война, наводнения, голод, эпидемии – но что об этом знаете вы? Ничего из этого вы не испытали.
Ты не знаешь, что я сказал твоей матери в калькуттской библиотеке. Тебя там не было. Дэвид Кэвендиш и Баба явно мыслят в унисон. Неудивительно, что Гарриет говорит, будто роман мертв.
– А вы ее читали? Я про «Птичью симфонию». – Натан, высокий и тонкий как береза, качнулся в сторону Ясмин.
– Нет, – ответила она, – но, по-моему, нужна смелость, чтобы написать автобиографический роман, обнажить в нем душу…
– Это автофикшн, – сказал Дэвид, повернувшись лицом к Ясмин. Его веки покраснели. В складках шеи собрались капли пота. – А не гребаный «Дэвид Копперфилд».
– А я читал, – сказал Натан. – Много шопинга. Он отдает предпочтение консервированной фасоли марки Crosse & Blackwell перед фасолью от Heinz.
– Как насчет любви? – спросила Ясмин. Возможно, нужно снова поискать Ма, убедиться, что с ней все в порядке. – Разве это не хорошая тема? Людям всегда нравится читать про любовь.
– Женская литература, – ответил Дэвид. – Только пустышки и глупцы тратят время на синтетические истории – сюжеты, персонажей, мотивы, развязки!
– Канализацию, – добавил Натан. Чем больше кипятился Дэвид, тем больше он веселился. Натан наклонился к уху Ясмин: – Запор. «Барселону». «Арсенал». Яичницу. Твиттер. Диарею. Гёте. Мамочкину брошку с камеей. Бодмин-Мур. Собачье дерьмо. – Он выпрямился и щербато улыбнулся.
– Любопытно послушать, – сказал Дэвид Кэвендиш, изображая благодушие. Его выдавали воинственно подергивающиеся глаза. – Поделитесь с классом!
– Я только говорю, что люди хотят историй. Иначе они просто смотрели бы реалити-шоу по телику. Или пялились на кого попало в соцсетях.
– Всем нужны истории, – сказала Ясмин. Не дай бог, Ма подпустила к своим волосам вооружившуюся ножницами Вспышку. Что скажет Баба, если Ма вернется домой таким же дикобразом, как Вспышка? – У меня как-то был пациент с синдромом Корсакова, который разрушает память. Большую часть времени он не понимал, что творится, и выдумывал истории, чтобы объяснить себе происходящее. Но, по сути, в некотором смысле мы все поступаем точно так же.
– Какое счастье, что мы получили медицинское заключение, – сказал Дэвид.
Натан потянулся к его фляжке.
– Можно?
– Не стесняйтесь, юноша, – сказал Дэвид. – Я разрешаю.
Натан замер.
– Что вы сказали?
– Не стесняйся, паренек… Мои валлийские корни дают о себе знать. Валяй. – Дэвид вложил ему в руку обтянутую кожей фляжку.
Натан выпил, облизнул губы, снова выпил.
– Кончилась.
Он швырнул фляжку обратно Дэвиду, но она отскочила от его груди и упала на пол.
– Ой, – сказал Натан.
Дэвид Кэвендиш переводил выпученные красные глаза с фляжки на Натана и обратно. Он закатал рукава, и на секунду Ясмин испугалась, что он учинит физическую расправу. Но Дэвид только рассмеялся.
– Наплевать, – сказал он. – Все равно пустая. Итак, когда выходит ваша книга?
– Как здорово! – воскликнула Ясмин, снова вздохнув свободно. – Поздравляю!
– В сентябре, – слегка невнятно ответил Натан.
– Замечательно, – сказал Дэвид.
– Ага, – сказал Натан, – спасибо. Ну, мне хватит. Пора домой.
– Домой!.. Мы еще даже не начинали. Нет, к черту фляжку, бросьте ее, я знаю, где Гарриет держит первосортную выпивку. Следуйте за мной.
– Нет уж, благодарю. Мне бы на боковую. Приятно было познакомиться, – сказал Натан, протягивая ладонь.
Дэвид обменялся с ним рукопожатием.
– Мне тоже. Слушайте, по-моему, здорово, что издатели наконец занялись подобными вещами. Кое-кого это… несколько смущает, но по-моему, давно было пора.
– Какими вещами?
– Поддержкой меньшинств.
– То есть вы утверждаете, что причина в этом. – Натан сохранял невозмутимость, его голос звучал тихо и спокойно.
– Смазливая мордашка лишней не будет. Красивые волосы. Не расстраивайтесь, приятель. Это же прекрасно. Держу пари, у вас интересная предыстория, отточите ее для интервью.
– Кто расстраивается? Я не расстраиваюсь. С какой стати?
– Кто-то сказал бы… – начал Дэвид Кэвендиш и прервался, потирая подбородок. Затем вскинул глаза на Натана: – Кто-то сказал бы, что о книге следует судить исключительно с точки зрения ее творческих достоинств. Однако я придерживаюсь иного мнения. Меньшинства нужно… нет, не поддерживать, а… Как бы сказать? Продвигать? Лично я обеими руками за.
– Вы очень любезны, – сказал Натан.
– При всем вышесказанном печально, что мы не продвинулись дальше в своем развитии, что мы делим людей на группы и называем это прогрессом, в то время как раса – всего лишь социальный конструкт. Ведь раньше считалось, что судить о людях по цвету кожи плохо, не так ли? На мое отношение к людям подобные соображения не влияют. Лично я вообще не вижу цвет.
– Неужели? – очень тихо спросил Натан.
– Абсолютно не вижу.
– А вот это видите? – Натан поднял кулак.
– Позвольте… – начал Дэвид улыбаясь. Это всё, что он успел сказать, прежде чем кулак Натана соприкоснулся с его подбородком.
– Жаль, я это пропустила, – сказала Вспышка.
– Я правда старалась их успокоить, – сказала Ясмин.
Вечеринка кончилась, и они собрались в кухне.
– Дорогуша, это было целое представление. Водевиль! – Гарриет, сняв серьги, массировала мочки ушей. – В прихожей был аншлаг. Аниса, хватит прибираться! – Гарриет томно раскинулась на модульном диване. – Утром вернутся устроители и закончат. Иди посиди.
– Я только сделаю кое-что, – сказала Ма, соскребая еду с тарелки в мусорную корзину. К счастью, ее волосы уцелели.
– Эй, костюмерша! – окликнула ее Вспышка. – Завтра ты работаешь. Марш в постель!
– Нет, – сказала Ма.
– Да!
– Нет. – Ма рассмеялась.
– Г-р-р, – зарычала Вспышка.
Ма захлебнулась маниакальным хохотом. «Да что с ней такое? – подумала Ясмин. – Вспышка вообще не умеет шутить».
– Теперь я усталая, – сказала Ма. – Я пойду в кровать.
– Спокойной ночи, – попрощалась Вспышка. Как только Аниса вышла, она зевнула и также объявила, что уходит.
– Бренди, – сказала Гарриет. – Выпьем бренди, потом – в кровать. Джо, будь добр, налей нам Remy Martin. Да, и сходи, пожалуйста, за коньячными рюмками. Не могу пить бренди из тумблера.
Гарриет села, неторопливо потягивая напиток. Джо осушил свою порцию залпом. Ясмин вращала рюмку в руке. Бренди кружил ей голову одним только ароматом.
– Марвин так и не пришел, – произнесла Гарриет на редкость бесцветным голосом. – Клэр сослалась на простуду! Люди, десятилетиями не пропускавшие ни единой моей вечеринки, не соизволили явиться.