– Они пожалеют, – сказал Джо. – После этой драки твой сегодняшний вечер будут обсуждать все.
– Разумеется, если бы люди понимали, как тяжек писательский труд, какая это неимоверная мука, – проговорила Гарриет, – то поразились бы тому, насколько нечасто писатели опускаются до публичных безумных выходок.
– Мука? – переспросила Ясмин.
– Дорогуша, это пытка! Настоящая пытка. Я передумала писать мемуары. – Она отставила рюмку и снова легла, положив бело-синие ступни на колени Джо. – Ты же не против, дорогуша? Туфли ужасно жали.
– Фу, Гарри, – ответил Джо и грубо сбросил ее ноги.
– В Индии дети кланяются родителям в пол и целуют им ступни, – сказала Гарриет с несвойственной ей неуверенностью и поджала ноги.
– Мы не индийцы, мама.
– Дорогуша, не говори глупостей. – У нее запершило в горле. Она прокашлялась. – Что ж, – сказала она, медленно вставая, – вам двоим нужно поскорее найти жилье. Джозефу явно осточертело жить со мной.
– Джо, – сказала Ясмин, но он на нее даже не взглянул. – Джо, ты ничего не хочешь сказать?
– Вроде нет.
Ясмин уставилась на жениха. Его верхняя губа с отвращением изогнулась так же, как когда он столкнул с колен ноги матери. Иногда Гарриет и в самом деле бывала слишком напористой, но нельзя же так остро реагировать.
– Он просто устал, – сказала она Гарриет, словно Джо – капризный малыш.
Ноздри Гарриет раздувались.
– Я знаю, – сказала она.
Границы
В первый четверг после вечеринки у Ясмин был выходной. Надо было навестить Бабу, но она не могла себя заставить. После Рождества ночевать на Бичвуд-Драйв стало невыносимо. Баба высасывал из дома весь кислород. Ясмин задыхалась. Снова звонил Ариф. Срок Люси наступил еще вчера. Они уже собрали сумку в роддом. Почему же она никак не родит? Ясмин ответила, что чаще всего беременность длится не девять месяцев, а ближе к десяти. «Этого я Люси говорить не собираюсь!» – отозвался Ариф.
Она долго стояла у окна, глядя на собирающуюся и распадающуюся прозрачную мозаику дождевых капель. Карнизы медленно, ровно шипели, пахло лимонной жидкостью для мытья окон, стекло холодило нос. Нужно что-то делать. По милости Ма ее жизнь встала на паузу.
Ма по-прежнему здесь, хотя и знает, что из-за этого приглашения продолжают лежать в ящике, шатер остается незаказанным и ничего нельзя запланировать.
«Можешь пожить здесь», – сказал Пеппердайн. Но это невозможно. Даже если он предложил всерьез, что, конечно, не так.
Мысли о нем вызывали у нее странные чувства. И злили. Когда они виделись на работе после Рождества, она каждый раз злилась до боли в груди. «Боюсь, что нет», – ответил Пеппердайн, когда она спросила, не находил ли он ее обручальное кольцо. Только это – и больше ничего. Почему она вообще о нем думает? Он тут ни при чем. Так или иначе, кольцо потеряно. Его нет ни на работе, ни в Таттон-Хилл, ни дома у Пеппердайна. Джо сказал, чтобы она не волновалась, кольцо найдется, но этого не случилось и уже не случится.
Гарриет должна прогнать Ма. Сделать это под силу только ей. Пытаться повлиять на Ма бесполезно. Она, как обычно, упряма как осел. Ма ведет себя безответственно, а Гарриет ей потакает. А тут еще эта жуткая Вспышка. Прямо сейчас она внизу, готовит чатни с Ма и подбивает ее бог знает на что.
Ясмин постучала в дверь Гарриет. Та отлучалась на «чудовищный обед», а по возвращении заявила, что, если она кому-нибудь понадобится, она будет читать у себя в спальне.
– Входите, – разрешила Гарриет. – А, Ясмин, да-да, заходи.
– Спасибо. Мне нужно поговорить…
Она не знала, с чего начать. Гарриет полулежала на диване. Ее голова покоилась на пушистой овечьей шкуре. К каждому предмету и поверхности в комнате, от богато расшитых гобеленов до резных эбеновых панелей антикварной мебели, хотелось прикоснуться. Гарриет казалась чувственной даже в унылых январских сумерках. Настоящий будуар. Спальня для оргий – впрочем, Гарриет открыто признавалась, что соблюдает целибат.
– Ну? – поторопила ее Гарриет.
– Мне нужно кое о чем попросить. Об услуге. Если честно, мне немного неловко.
– Ясно. Тогда позволь мне сказать кое-что, прежде чем приступишь. – Гарриет спустила ноги на пол и встала. – Любить свое дитя – не преступление, – величественно и таинственно провозгласила она. – Даже если любовь чрезмерна, – добавила она. – Извиняться я не намерена.
– Понятно, – сказала Ясмин. – Конечно.
Гарриет выбила ее из равновесия.
– Посыл ясен, – сказала Гарриет. – Громкий и отчетливый.
– Простите? Какой посыл?
– Отвали и не лезь. – Гарриет улыбнулась ужасающе ледяной улыбкой. – Не вмешивайся в свадебные приготовления. Не заходи к нему в комнату без официального приглашения. Я верно излагаю?
– Нет, я не…
– Ясмин, разве я не оказала тебе радушный прием в своем доме? – перебила Гарриет. – Разве не проявила гостеприимство? И к тебе, и к твоей семье. Я открыла двери своего дома. Я раскрыла объятия, не правда ли?
Ясмин стояла как громом пораженная. Она никогда не просила Гарриет не вмешиваться в свадебные приготовления. Пару дней назад, когда Гарриет заговорила про цветочное оформление, Джо сказал: «Ради бога, Гарри, если ты не перестанешь лезть, никакой свадьбы не будет. Она и так уже отложена».
Это были слова Джо, но Гарриет явно решила, что его надоумила Ясмин. Хотя это он в последнее время постоянно на нее раздражался.
– Вы были очень великодушны, – выдавила Ясмин. Ее шея и ладони горели от стыда, потому что все так и было, а Ясмин ни разу ее не поблагодарила. Больше того, она пришла, чтобы пожаловаться на великодушие Гарриет и потребовать, чтобы она его поумерила.
– Я люблю своего сына! – сказала Гарриет горячо. Пламенно. Ни следа всегдашней лаконичной протяжности. Подбородок вздернут. Длинная шея бела как лилия, на царственных щеках – алый румянец. – И я больше не потерплю… Я не потерплю… – с жаром повторила она, – подобных унижений. Я не нуждаюсь в разрешении, чтобы входить в любую комнату в моем собственном доме.
Вчера Гарриет спозаранку постучала в спальню Джо и, по обыкновению, ворвалась, не дожидаясь ответа. Мама, границы! – крикнул он, и Гарриет вздрогнула. Гарриет Сэнгстер не знала, что такое страх, но в тот миг, казалось, испугалась собственного сына – и без единого слова вышла за дверь.
– Простите, – сказала Ясмин, хотя, опять же, это Джо нагрубил матери.
Гарриет, отвернувшись, прижала ладони к оконному стеклу. Ее унизанные кольцами пальцы сверкали в молочном свете дождливого неба. Она дважды быстро шмыгнула носом. – Не важно, не важно, – пробормотала она, обращаясь к раме. – Видишь ли, он стал общаться с отцом. Полагаю, в этом все дело.
– Правда? – удивилась Ясмин. – А я думала, у них все идет хорошо.
– Психотерапия, – с горечью проговорила Гарриет. – Ты, разумеется, понимаешь, что всех собак вечно вешают на мать.
– Он ходит, чтобы поговорить об отце.
Гарриет резко развернулась лицом к Ясмин.
– Да, но терапия работает иначе. Это… О, не важно! – Она прочистила горло. – Итак, чем могу помочь?
– Ну… В общем… Вы не могли бы отправить Анису назад к моему отцу? Я очень благодарна за то, что вы ее приютили. Вы невероятно добры. Но теперь она должна вернуться. Отец в ней нуждается. Кроме того, вы ведь наверняка не рассчитывали, что она задержится так надолго.
– Отправить ее назад? – Гарриет нахмурилась. – Нет, едва ли я могу так поступить. Она вольна приходить и уходить когда пожелает.
– Но дело в том, что моей маме надо сказать прямо. Она не улавливает тонкостей.
– Каких еще тонкостей? Я буду только рада, если она останется. Мне нравится ее компания.
– Пожалуйста, – жалобно взмолилась Ясмин. Если придется, она готова была умолять на коленях.
Гарриет, не переставая хмуриться, смерила Ясмин оценивающим взглядом.
– Знаешь, что, по-моему, тебе пойдет? Драгоценные цвета: сапфирово-синий, изумрудно-зеленый, аметистовый, цитриновый. Пастельные оттенки тебя не украшают, а хаки слишком унылый. Ясмин, ты миловидная девушка. Научись подчеркивать свои достоинства.
Ясмин опустила взгляд на свою розовую толстовку и армейские штаны.
– Серьезно, Гарриет, вы же не хотите, чтобы Розалита уволилась?
Розалита снова пригрозила уходом. С каждым днем ее губы все больше поджимались, пока наконец не исчезли, превратившись в куриную гузку.
– Так это Розалита тебя подговорила? Я скажу ей пару ласковых.
– Нет! Этого хочу я. Я! Ма должна уехать.
– Так скажи ей об этом сама. – Гарриет, пожав плечами, села за туалетный столик. С ее точки зрения, разговор был окончен.
– Это ведь не мой дом. Если вы скажете, что ей пора, она уедет. Мой отец в ней нуждается.
– Да что ты? А как же то, в чем нуждается она? – Лицо Гарриет бесконечно отражалось в трельяже. – Возможно, ей нужно больше времени, чтобы обдумать, как прожить остаток жизни.
Остаток жизни!.. Ма уже знает, каким он будет. Тут и думать нечего.
– У родителей случилась размолвка из-за Арифа, вот и все. Когда Ма вернется домой… они вместе разберутся.
– Ты же понимаешь, что твоей матери нравится Вспышка.
– Нравится? О господи! Какого…! – Они подруги, только и всего.
Отражение Гарриет улыбнулось.
– Нет, – сказала Ясмин. – Не может быть. Только не это.
– Это еще не всё, – продолжала Гарриет. – Есть и другие проблемы. Анисе нужно пространство, и я с радостью ей его предоставляю.
– Какие проблемы?
– Мое дорогое дитя. – Гарриет открыла баночку и принялась медленно, чувственно натирать руки кремом. – Я не вправе тебе о них рассказывать, так что иди поговори со своей матерью. Я не удерживаю ее против воли.
– Но что бы там ни было, вы делаете только хуже, не выпроваживая ее. Гордость не позволяет отцу приехать и забрать ее, а она слишком упряма, чтобы вернуться.
– Послушай, – резко сказала Гарриет. – Все не так просто. Ты кое-чего не знаешь.