– Думаю, что это не лучшая мысль. – Пеппердайн убрал ладонь.
– Почему?
– Потому что это неправильно. Сама знаешь.
– Я ему расскажу. Правда. Надо найти подходящее время, подходящие слова, или… И вообще, все друг другу изменяют, даже… Ну, просто… люди все время так делают.
Даже Ма. Но признаться в этом Пеппердайну она не решалась. Хотя она уже обнажилась перед этим мужчиной всеми мыслимыми образами (и кое-какими образами, которые до сих пор казались ей немыслимыми), Ясмин не могла рассказать ему о странных отношениях своей матери с ее особенной подругой. Твой отец держал меня здесь на привязи, как козу. Вот что сказала Ма, когда они собирали тыквы и лук. Держал здесь на привязи, как козу. Сегрегация. Что-то про сегрегацию. Баба не давал Ма общаться с… сообществом? Что бы это ни значило. Но не мог же он знать, что Ма нравятся женщины. Или мог?
– Не все, – сказал Пеппердайн.
– Не все что? – Она положила ладонь на его щеку.
– Ты сказала, что все изменяют. – Пеппердайн мягко убрал ее ладонь от своего лица. – Но это не так. Я никогда не был неверен.
– Правда?
– Да, правда, – рассмеялся он.
– Я ему расскажу.
– Надеюсь, не из-за меня. Я не хотел ни к чему тебя вынуждать…
– Нет, – холодно ответила Ясмин, вставая. Уже не впервые у нее возникло чувство, что он повел свою игру и перехитрил ее. – Не из-за тебя. Не беспокойся. – Она выдавила улыбку. – Кстати, тебе не кажется, что Шах регулярно перекармливает лекарствами пациентов с деменцией?
На секунду резкая смена темы сбила его с толку.
– А, из-за мистера Бабангиды? Ты из-за того случая решила, что он прописывает избыточные дозы?
– Согласись, что в тот раз дело обернулось не лучшим образом. У бедняги был перелом, а его запичкали антипсихотиками. Но вообще-то я уже не раз замечала, как тихо становится в отделении в присутствии профессора Шаха.
Пеппердайн потер челюсть.
– У тебя есть хоть какие-то доказательства? Ты их хотя бы искала?
– Нет. Просто интересно, замечал ты или нет.
– Не замечал. И полагаю, что это чрезвычайно маловероятно.
– Ладно. – Ясмин с притворной непринужденностью открыла дверь. – Когда-нибудь я приму твое приглашение на ужин! – Зная, что у нее нет никаких оснований для обиды, она состроила довольное лицо.
– Ясмин, – сказал он и развел руками.
Памятуя про цветы для Кэтрин, она вернулась в отделение. В кабинете Джули Ниам пересчитывала купюры и монеты.
– Что стряслось? – спросила Ниам. – Видок у тебя жуткий.
– Ничего. Просто тороплюсь. – Ясмин порылась в сумке в поисках кошелька. – Надеюсь, еще не поздно скинуться на…
– Джули попросила, чтобы я сама заказала букет. Слушай, не хочу совать нос в твои дела, но ты явно расстроена.
Ее ногти были накрашены ярко-красным лаком. Не лучший выбор, потому что из-за этого ее медные волосы выглядели оранжевыми. К тому же это против правил.
– Вот. – Ясмин протянула ей десятифунтовую купюру. – Открытку я уже подписала.
– Бедняжка Кэтрин, – сказала Ниам. – По ней видно, что она из тех, кто все держит в себе. Важно бывает с кем-то поговорить, согласись? Ну, про свои проблемы. – Она склонила голову набок, изображая сочувствие.
– У тебя лак на ногтях, – сказала Ясмин.
Ниам оглядела свой маникюр.
– Ой, совсем забыла! Я три дня была на больничном. Спина разламывалась, жуткий радикулит, ей-богу, в первый день еле ноги передвигала.
– Ладно, – сказала Ясмин. – Пока.
– Сейчас мне гораздо лучше, – сказала Ниам, – спасибо, что поинтересовалась. Спасибо за заботу, так приятно, что ты беспокоишься за своих коллег и не относишься ко всем нам так, будто мы недостойны твоего внимания. – Она поджала свои красивые губы.
Ясмин глубоко вздохнула, подбоченилась и моргнула. Эта Ниам невыносима! Не хочу совать нос в твои дела, но…. Если бы она изначально не сунула свой нос и не рассказала, что Джо отправился домой с той медсестрой… Не то чтобы Ниам была виновата. Но… она упивалась случившимся. Смаковала это по полной программе. Без конца это пережевывала. Ты явно расстроена. Серьезно?! Хоть стой, хоть падай!
– Прости, – сказала Ясмин. – Сложновато уследить за всеми твоими недугами. Я очень рада, что тебе было не настолько плохо, чтобы не накрасить ногти.
– Знаешь что, Ясмин, я сдаюсь! Я из кожи вон лезла, чтобы быть дружелюбной, и вот какова твоя благодарность.
Знаешь, Ясмин, он недурен собой. Честное слово, я бы это сделала. Дала бы ему. Ниам вечно пытается заигрывать с Пеппердайном. И он ни разу этого не заметил. А вот Ясмин с ним спала. Выкуси, Ниам!
– Ниам, сотри лак, – сказала она. – Ты нарушаешь правила гигиены. Правила существуют не просто так, и к тебе они тоже относятся.
Рыбы на суше
Они собрались в закутке (так называла его Гарриет), чтобы посмотреть Ранию по телевизору. Вы утверждаете, что женщины, соблюдающие мусульманские требования к одежде, не являются по-настоящему свободными, потому что нам промыли мозги. Она выглядела удивительно расслабленной, словно участие в теледебатах – обычное дело. Но скажете ли вы то же самое об участницах реалити-шоу «Остров любви», которые отправляются жить на тропический остров и вступают в отношения, чтобы стать самой популярной парой и выиграть денежный приз? Они сами хотят показывать свои тела. Выражаете ли вы опасения, что их поведение обусловлено культурой? Критикуете ли вы их за то, что они воображают себя свободными? На Рании были ботильоны на шпильках, черные джинсы, блузка тигровой расцветки. И черная, как у ниндзя, шапочка бони с перекрутом, плотно прилегающая к подбородку. Обычно она носила ее только под шифоновый хиджаб, но и такой способ выглядел стильно.
– Браво! – воскликнула Гарриет, специально пропустившая утреннее воскресное занятие йогой.
– Рания – очень-очень хорошая подруга Ясмин, – вот уже не впервые сказала Аниса. – В школе и теперь тоже.
– Тсс! – Ясмин поднесла палец к губам. Ей о стольком нужно было рассказать Рании. В то же время она сомневалась, что на это отважится. Ей не слишком улыбалось признаваться кому-либо, пусть даже лучшей подруге, в прелюбодеяниях своих родителей.
Вспышка, улегшаяся на живот на полу, издала звук, напоминающий посвистывание старого закипающего чайника.
– Патриархат, – сказала она. Слово прозвучало похоже на чих. Затем фыркнула и потерла нос. Возможно, она и в самом деле чихнула.
Камера переключилась на другую гостью – женщину средних лет, одетую в синий юбочный костюм и блузку в красно-белую полоску, которая ответила на вопрос Рании: Лично я – да. Я считаю эту передачу непристойной и нехристианской. «Панель» состояла из четырех гостей, по двое по обе стороны от ведущего. Их кресла были расставлены полукругом на возвышении напротив зрителей в студии.
Ведущий, красивый мужчина со следами прожитых лет и разочарований на лице, повернулся к Рании: Что вы скажете на это? По словам Линды, дискриминация против мусульманок ни при чем. Она критикует женщин, почти полностью обнажающих свое тело, так же, как и тех, кто предпочитает полностью его закрывать.
Аплодисменты зала.
Скажу, что, по сути, британское общество не подвергает сомнению свободу выбора молодых женщин, которые носят мини-юбки или декольтированные топы. Даже если Линде не нравится их внешний вид, общество в целом не считает этих женщин неспособными самостоятельно решить, как им одеваться. Быть погруженным в свою культуру – не преступление. Западная культура не менее иммерсивна, чем любая другая, но, будучи широко распространенной, доминирующей, является невидимой. Вы не осознаете, что погружены в нее, точно так же, как рыбы не знают, что находятся в воде, это просто данность.
– Очень красноречиво, – сказала Гарриет, ухитрившаяся втиснуться на диван между Ясмин и Джо. – Потрясающие глаза!
– Тс-с, – сказал Джо. – Мы не нуждаемся в твоих комментариях.
В последнее время он только и делал, что раздражался на мать. Гарриет винила в этом Ясмин, хотя та всегда тщательно – слишком тщательно? – следила за тем, чтобы ее не критиковать.
Ведущий попытался что-то сказать, но Рания продолжала:
Активный выбор совершаем мы – женщины, которые носят хиджаб, никаб или паранджу. Мы – рыбы на суше. И, критикуя наш выбор, вы критикуете многих из тех, кто и без того уязвим, и без того находится в положении жертвы, и без того страдает от дискриминации и преступлений на почве ненависти.
– Она неподражаема, – сказала Гарриет.
Ведущий выбрал одну из зрительниц, желавших задать вопрос гостям. Мой вопрос имаму. Почему ваша религия утверждает, что женщина должна прикрываться, чтобы не провоцировать неконтролируемые желания мужчин? Мужчины должны уметь сдерживаться!
Имам сидел рядом с Ранией, на стороне защитников хиджаба, казался довольно добродушным и вплоть до этого момента не позволял себе ничего, помимо утверждений, что ислам – мирная религия. С готовностью согласившись со зрительницей, он с не меньшей готовностью принялся себе противоречить. Женщина должна одеваться скромно. Это здравый смысл. Ради собственной безопасности и репутации женщине лучше никогда не оставаться наедине с мужчиной.
– Вот тебе сенсационная новость: у женщин тоже есть желания, – сказала Вспышка, подобно кобре подняв верхнюю часть туловища от ковра. – Мы не просто объекты мужских желаний.
Внезапно Ясмин захотелось выхватить из корзинки Ма фестонные ножницы. «Греши, преображайся, возносись». Таков был девиз Вспышки. Вытатуированный в столбик китайскими буквами у нее на спине. Если Ясмин согрешит, пырнув ее в бедро, Вспышка преобразует случившееся в перформанс, а Аниса возвысится над всем этим, ничего не заметив.
– Женские желания, – продолжала Вспышка, – это опасный феномен. Вот почему мужчины пытаются их подавить. Ясмин, ты со мной согласна?
– М-м, – отозвалась Ясмин.