– Glenfiddich! – Злата восхищенно разглядывала коллекцию миниатюр в открытой сумке Ясмин. – Чудесно. Давай поднимем тост.
Ясмин замялась. Попечительский совет строго-настрого запрещал алкоголь. Ее могли обвинить в том, что она подвергает риску здоровье пациентки.
– Готова? – Злата пролепетала что-то по-русски и подняла пятнистую руку.
Ясмин чокнулась со старушкой. Если она откажет миссис Антоновой сейчас, то не из заботы об интересах пациентки, а из чистой трусости.
– Что это значит? – спросила она.
– Пусть у нас всегда будет повод для праздника! Любимый тост моей матери. Она всегда находила повод для праздника, даже если не было ни одного гостя, из еды не было ничего, кроме каши, а из питья – ничего, кроме самогона.
Ясмин глотнула из бутылочки и поморщилась. Миссис Антонова хмыкнула. Похоже, микстура из приключения, свежего воздуха и алкоголя ее изрядно взбодрила. Злате уже девяносто шесть, и ее сердце может остановиться в любую минуту – или продолжит биться, пока ей не исполнится сто лет, сто один…
Нет, сейчас она слабее, чем месяц назад. Впрочем, измерять ее силу хвата и подвижность бессмысленно. Злата почти перестала есть. Она отказывается взвешиваться. Она прямо сказала, что готова к смерти.
– В последнее время я постоянно вспоминаю мать. В мой тринадцатый день рождения она…
Миссис Антонова взялась рассказывать истории, которые Ясмин уже слышала. Баба, разумеется, увидит, что она украла его коллекцию виски, но знал бы он, как она ею распорядилась… Надо было сказать ему, что она бросает медицину. Просто чтобы посмотреть на выражение его лица. Разумеется, на самом деле никуда она не уйдет. Что еще она умеет? Не будь она врачом, она была бы… никем. Твой дед инвестировал в меня. Баба давал понять: Я инвестировал в тебя. «Ухудшение капитала», – сказал он. Что это значило? Может, он говорил про Ма? Или имел в виду меня? Уж не считает ли он меня обесценивающимся активом?
– А гордость – очень дорогой товар, – уже не впервые сказала Злата.
– Вы разозлились, когда истории вашей матери оказались выдумками? – спросила Ясмин. – Она называла себя княжной, а значит, вы тоже думали, что принадлежите к княжескому роду. А потом выяснилось, что это не так.
– Честно говоря, не помню. Вполне возможно. – Она отхлебнула еще глоток скотча, и Ясмин вытерла ей подбородок салфеткой. – Ты мне вот что скажи: ты помирилась с женихом? Надеюсь, что да, ведь вы такая прекрасная пара. Знаешь, он напоминает мне Дмитрия, моего первого мужа. Очень волевой подбородок.
– По-моему, вы его ни разу не встречали, – возразила Ясмин.
– Как это не встречала? Я его любимица, ты разве не знала?
Возможно, миссис Антонова перебрала с виски. Или ее умственные способности притупляются. Во всяком случае, она явно что-то напутала.
– И моя тоже.
– Утром мы так мило поболтали с ним во время его обхода. Я сказала ему: «Не переживай из-за разницы в возрасте, тыковка». Ну, про Дмитрия он уже все знает.
Значит, она имеет в виду Пеппердайна.
– Он не… Мы не…
– Ты заполучила завидного жениха, так что забудь о вашей размолвке, из-за чего бы она ни приключилась. Мне всегда нравились мужчины с… – Миссис Антонова зевнула. – Волевым подбородком. Дмитрий был моим первым мужем, а мне было всего… – Она закрыла глаза.
Гаррисон
Когда Ясмин рассказала Ма о своей выходке, разумеется умолчав о подробностях, связанных с алкоголем, та пришла в восторг от рыцарства Гаррисона и велела в знак признательности передать ему шесть банок чатни – полный ассортимент. Ясмин все время собиралась их отнести, но забывала, потому что вечно спешила. Сегодня она наконец взяла их с собой. Но Гаррисон куда-то запропастился.
А шесть банок «Ачары от Анисы. Настоящие бенгальские соленья» необходимо было сбыть с рук.
– Джули, ты, случайно, не видела Гаррисона?
– Это была бы весьма невероятная случайность.
– В каком смысле?
– Его уволили.
– Что?
– Его уволили, – повторила Джули. Выражать свое мнение и эмоции было не в ее привычках, но она явно винила в случившемся Ясмин. – Кстати, тебя искал Пеппердайн.
Он ел очень поздний завтрак за столом в своем кабинете. Когда он вытер с верхней губы кофейную пену, прилипшая к уголку его рта крошка круассана осталась на месте.
– По-моему, заниматься домыслами бессмысленно, – сказал он.
– Это Ниам, верно? – Больше некому было подать официальную жалобу. Это могла быть только Ниам.
– Послушай, – сказал он, – это не важно. Что случилось, то случилось.
– Еще как важно! Из-за нее его уволили, а он ни в чем не виноват.
– Кто? – Пеппердайн потер уголок рта пальцем, и в животе у Ясмин екнуло. Она сама не понимала, что чувствует, – отвращение или влечение.
– Гаррисон. Ну ты знаешь, уборщик, он еще вечно…
– Поет, да, я знаю, кто это, но не знал, что его уволили.
– Ну, теперь ты знаешь. А ведь если кто и заслужил увольнения, то я! Это я виновата.
– Об этом я и хотел с тобой поговорить, – кивнул Пеппердайн.
– А-а… – протянула она.
– Дарий, хм, собирался принять дисциплинарные меры, скажем так. Но в конце концов он согласился, чтобы я сделал тебе неофициальный… – Он поморщился. – Неофициальный выговор. И напомнил тебе пройти тренинг по чувствительности.
– Ладно. Давай, вперед.
У него седые виски. Он не может смотреть ей в глаза. У него слишком тяжелый подбородок. Кровь на ковре. Кровь на стене. Он стар. Слишком стар.
– Всё, – сказал он. – Готово. Считай, что получила выволочку. Как бы то ни было… – Пеппердайн потянулся через стол и накрыл ее ладонь своей. – Ясмин, мы не могли бы…
Она не дала ему договорить.
– Думаю, что это не лучшая мысль. – Приятно ответить ему его же словами. Ясмин убрала руку. – И я сама могу постоять за себя перед Шахом. Я не ожидаю особого отношения.
– Ясмин, – вздохнул он, – почему бы нам не сходить поужинать, чтобы хотя бы разрядить атмосферу?
Разрядить атмосферу!.. Уже почти конец февраля, а он унизил ее в День подарков. Сказал, что в ней есть какая-то стервозинка. Сказал, чтобы она перестала вести себя как ребенок. Два месяца молчал, а теперь хочет разрядить атмосферу! Ясмин потеряла дар речи. Все, что она могла, – это смотреть на Пеппердайна уничтожающим взглядом.
– Я бы хотел избежать неловкости, да и ты наверняка хочешь того же, так что, может, мы вместе поедим и поговорим? Вреда не будет, согласна?
Он такой сдержанный, спокойный, отстраненный – как же это бесит. Внутри нее давно нарастало смутное чувство, в котором она себе не признавалась, но теперь все стало очевидно. Пеппердайн нежно, грустно улыбнулся ей, и Ясмин поняла, что ненавидит его. Ненавидит за то, что он грустный и нежный, потому что он не имеет права на такие чувства. Уж не воображает ли он, что у нее нет никакого самоуважения?
– Разумеется, – ровно ответила она. – Но я пробуду здесь всего несколько недель, а потом переведусь. Уверена, что мы как-нибудь уживемся до тех пор, пока необходимость видеться не отпадет.
Центр повышения квалификации
Дверь в кабинет профессора Шаха была, как всегда, закрыта. Ясмин постучала и, не дожидаясь ответа, ворвалась внутрь.
Профессор Шах беседовал по телефону.
– Я перезвоню, – сказал он и повесил трубку.
– Я здесь насчет Гаррисона. – Она оглядела полки, заставленные наградами в рамках, дипломами и кубками за достижения в медицине и гольфе. Фотография грудастой блондинки с незапоминающимся лицом и тремя маленькими детьми. На другом снимке – Шах за рулем красной спортивной машины.
– Вам лучше записаться на прием через моего секретаря, – спокойно сказал он, переплетя волосатые ладони над животом.
– Но я уже здесь.
Профессор смерил ее долгим критическим взглядом.
– Чем могу помочь, доктор Горами? – спросил он наконец.
– Гаррисон. Я здесь насчет Гаррисона.
– Полагаю, это один из пациентов?
– Уборщик в отделении. Его уволили.
Профессор покачал головой. Его щедро сбрызнутые лаком волосы не шевельнулись.
– При чем же тут я? Признаться, я в замешательстве.
– Я хочу, чтобы вы вернули ему работу. Он не заслужил увольнения. Он помогал мне с миссис Антоновой, вот и все. Он просто выполнил мою просьбу.
– Вот оно что! Возможно, нам стоит вернуть его и уволить вас? – Шах подмигнул ей, словно все это – невинная забава. Он уже начал получать наслаждение от их разговора.
– Главное – верните его.
– Подобные решения выше моих полномочий, – небрежно отозвался профессор. Но Ясмин видела, что он недоволен ее спокойным ответом. Оставаясь невозмутимой, она портила ему удовольствие. – Как вам известно, уборка осуществляется частной компанией, и вам нужно побеседовать с… хм, даже не знаю. С кем-то из закупок?
– Его держали в штате. Он отец тренера вашей жены. Когда уборку передали внешнему подрядчику, ему единственному удалось сохранить место.
– Тренера моей жены? С тех пор она наверняка сменила нескольких личных тренеров. Вы же знаете женщин. – Он хмыкнул, и его ладони поднялись и опустились вместе с животом.
Ясмин уставилась на мясистые перемычки между его пальцами, волосатые костяшки, аккуратно подстриженные ногти.
– Ладно, давайте закругляться, – сказал он. – Я занят. Ничем не могу помочь вашему приятелю-уборщику. Если вы за него настолько беспокоитесь, возможно, вам стоило позаботиться о его интересах и не втягивать его в свои затеи. Что же до вас… Если бы Джеймс не замолвил словечко, вас бы также здесь не было. Потому что вы растратили свои шансы, а я обязан заботиться о репутации отделения. Теперь ступайте! – Шах с силой хлопнул ладонями по столу, заставив ее подскочить. Затем рассмеялся, словно Ясмин – глупышка, и он вовсе не собирался ее запугивать.
– Да, конечно. Репутация отделения чрезвычайно важна. И вы обязаны о ней заботиться. – Ясмин села.
– Прошу прощения? – Он смотрел на нее, не веря своим ушам.