– Ставки высоки, не правда ли?
Он негодующе воззрился на нее.
– Кем, черт возьми, вы себя возомнили?
Вот оно. Завеса веселости поднялась, и под ней оказался обыкновенный хам.
– Скоро объявят решение. Ну, по поводу Центра повышения квалификации. Многомиллионное финансирование. Огромное расширение. Вы во главе.
– Доктор Горами, чего вы хотите?
– Я? Да ничего. Просто будет жаль, если… – Она печально улыбнулась. – Вы же не хотите, чтобы все досталось другой больнице только из-за сплетни. Например, о том, что пациентов здесь подвергают опасности – скажем, потому что какой-нибудь недобросовестный врач катает их в креслах-колясках и дает им алкоголь.
Профессор фыркнул.
– Вы не настолько глупы. Если вы намерены играть в эту игру, я лично подам на вас жалобу в Генеральный медицинский совет. Вы проиграете. А теперь выметайтесь!
– Но я как раз таки настолько глупа, – возразила Ясмин, – потому что я бросаю медицину. – Это была ложь. Баба мечтал, чтобы она стала врачом, но это не значит, что сама она этого не хотела. Ей потребовалось время, чтобы это понять. Но профессор Шах проглотит ее ложь, потому что Пеппердайн сказал ему то же самое. – Мне до лампочки. А вот вам… – По выражению его лица Ясмин увидела, что этого недостаточно. – И ведь это еще не всё. Помните мистера Бабангиду, который сломал руку? Помните его? Как вам аукнется это?
– Если вы воображаете, что вам удастся меня шантажировать, то вы еще глупее, чем я думал. – Он снова хлопнул ладонями по столу, но на сей раз Ясмин была к этому готова и не вздрогнула. Она была спокойна.
– Я так глупа, – сказала она, – что готова предать все огласке. Мои опасения. Всякие мелочи – например, как затихает отделение для больных деменцией после ваших визитов.
– Вы ненормальная. Вам нечего разоблачать, потому что ничего не происходит!
– Да неужто? Чрезмерная седация пациентов – довольно серьезное нарушение.
– В нашей больнице такого не случается.
– А как насчет мистера Бабангиды?
– Перелом сросся бы в любом случае! – Ноздри профессора раздувались от ярости. – Черт, да он бы и разницы не заметил. Это несущественно!
Воля Ясмин начала слабеть, но апломб Шаха, его заносчивость и равнодушие к собственному пациенту придали ей решимости.
– Госпорт, – произнесла она и дала этому слову повисеть в воздухе. Прямо сейчас независимая комиссия расследовала сотни смертей в отделении ухода за престарелыми больницы города Госпорт. – Сложно представить, каким образом подобные беззакония могли продолжаться так долго, – продолжала она, – несмотря на то, что некоторые сотрудники на протяжении нескольких лет выражали обеспокоенность назначением необоснованно сильных препаратов. А также кое-кто из родственников. Тогда их никто не послушал, помните? Зато сейчас к их словам наверняка бы прислушались, вам не кажется?
– Ах ты сучка. Здесь ничего подобного не происходит, и тебе это известно.
– Ну, это еще нужно расследовать. Центр повышения квалификации все равно будет построен, только в другом месте и без вашего участия. Вы готовы рискнуть? Вам решать.
– Чего ты хочешь?
Она взглянула на профессора. Похоже, он действительно забыл.
– Гаррисон вернется к работе. Не сомневаюсь, что при желании вы сможете это устроить.
– Только и всего? И больше ничего? Ты что, издеваешься? Вся эта чушь ради уборщика? У тебя и в самом деле плохо с головой.
– Вы бы предпочли, чтобы я потребовала денег?
– Уйди с глаз моих долой. – Шах встал и угрожающе навис над ней.
– Как только вы дадите ответ.
– Его возьмут обратно на работу. Но ты… – Его лицо исказилось. Венка на виске вздулась и запульсировала. – Связи у меня везде, куда бы ты ни устроилась. У меня знакомые в трастах по всей стране, и, уверяю тебя, я тебе этого не забуду.
– Как мило, – сказала Ясмин. – Я тоже запомню это навсегда.
Вирусный ролик
Видеоролик длился всего семнадцать секунд и проигрывался в режиме повтора. Рания пошатывается с рюмкой в руке. Можете все смотреть, если хотите. Из-под ее хиджаба распутно выбивается длинный темный локон. Появляется чья-то рука и дергает Ранию за рукав. Изображение размывается и на секунду чернеет, потом в кадре рядом с опустившейся на стул Ранией появляется Ясмин. Ясмин говорит что-то неразборчивое, и появляются субтитры: Тебе надо протрезветь. Рания скандирует, глядя прямо в объектив: Еще стаканчик! Еще стаканчик! Потом она вскакивает с рюмкой, и сцена проигрывается заново.
– Вот блин, – сказала Ясмин.
– Да уж. – Рания положила телефон на стол экраном вниз. – Ролик выложили много месяцев назад, но он только сейчас стал вирусным.
– Из-за того, что тебя показали по телику?
– Похоже на то, – пожала плечами Рания. – Это заняло время, но в конце концов кто-то сопоставил два ролика, и я выгляжу страшной лицемеркой.
– Вот блин. Какой кошмар! А ты не смотри. Не заходи пока в соцсети.
– Меня поливают грязью. Кстати, этот паб не так уж плох – ты расписала его, как какой-то притон.
Они сидели в «Скрещенных ключах», и для вечера четверга там было довольно пусто. Офисный планктон либо не заглядывал сюда, либо уже разбрелся по домам. Несколько одиноких мужчин таращились в свои кружки, молодые женщины – возможно, медсестры – рядком устроились вдоль барной стойки, а за столом в дальнем углу компания студентов-медиков поклевывала горстку кукурузных чипсов, политых радиоактивной гущей. Паб отвечал своему назначению, но был вовсе не тем местом, где кому-либо по-настоящему хотелось находиться. Рания позвонила Ясмин на работу и попросила о встрече. Ее голос звучал взволнованно. Через час Ясмин должна была встретиться здесь с Джо. Они собирались поужинать только вдвоем. Уже меньше чем через час, и Ясмин о многом надо было подумать, но до сегодняшнего дня Рания ни разу не нуждалась в помощи, ни разу не просила совета.
– Если бы я знала, о чем речь, – сказала Ясмин, – то не предложила бы встретиться в пабе. – Она огляделась по сторонам, словно кто-то мог исподтишка снимать, как Рания попивает апельсиновый сок. Никто не обращал на них ни малейшего внимания.
– Справедливости ради надо сказать, что исламофобы сдержанны по сравнению с некоторыми мусульманами. Или, может, им просто не хватает воображения, чтобы пожелать мне какого-нибудь изобретательного способа умереть.
– Какой ужас, – сказала Ясмин. – Мне очень жаль.
– Вообще-то довольно забавно, что все они наперебой говорят, что мне должно быть за себя стыдно, но им самим ничуть не стыдно заявлять женщине, будто она заслуживает, чтобы ее изнасиловали или выпустили ей кишки. Такое впечатление, что они искренне верят в свое моральное превосходство. Вот, например, почитай. – Она взяла свой телефон и прокрутила экран. – Пожалуйста. Что на это ответить?
Ясмин прочла сообщение.
– Не отвечай. Держись подальше от Твиттера! Это клоака.
Рания забрала телефон и снова прокрутила страницу.
– А вот и кое-что новое…
– Рания, – сказала Ясмин.
– Ладно, ты права. Больше не буду.
– Какая разница, что говорят эти люди, они тебя не знают. И не вправе судить.
Рания пожевала нижнюю губу, и на миг Ясмин показалось, что она вот-вот расплачется. Она никогда еще не видела свою подругу в слезах.
– Спасибо, – сказала Рания наконец. – Спасибо. Понимаешь, это не очень-то приятно. Кажется, что тебе будет плевать, но на деле выходит иначе. – Она закатила глаза. – Знаешь, как поднять мне настроение? Покажи фотографии Коко. У тебя ведь найдется парочка в телефоне?
Коко было уже семь недель. Ясмин несколько раз ее видела, и Ариф постоянно присылал фотографии. Коко, завернутая в пушистое розовое полотенце, уложенная в конвертик с принтом из кроликов, одетая в разноцветный кардиган с рукавами разной длины, связанный Ма, наряженная в костюм клубнички – черные колготки, красное платьице и зеленую шапочку.
– Вот эта моя любимая.
На телефоне Ясмин было пять пропущенных звонков от Арифа и голосовое сообщение. Ничего, подождет до завтра. Сегодня у нее и без того хлопот по горло. Он превратился в настоящего невротика – осаждал ее звонками и сообщениями, стоило Коко лишний раз чихнуть.
– Красотка, – восхитилась Рания. – Такая лапочка! Ну, каково быть тетей? Ты не возмечтала о ребеночке?
– Это здорово. Она уже так сильно изменилась. Для начала, она больше не желтая.
– А как насчет Джо? Он хочет сразу завести детей или подождать?
– Мы… Я не… Я не могу… – Ясмин покачала головой. Сегодня она собиралась сказать Джо, что не может выйти за него замуж. И рассказать про Пеппердайна.
– Ты не можешь иметь детей?
– Нет, – ответила она. – Дело не в этом.
Пришла середина марта, но ничего не изменилось. Ма по-прежнему торговала чатни на фермерских рынках и всюду таскалась со Вспышкой. Впрочем, сейчас Вспышка, к счастью, укатила в Голландию со своей дурацкой постановкой. В отличие от «блестящей изоляции» Великобритании 2-й половины ХIХ в., выразившейся в отказе от заключения длительных международных союзов, Баба жил в неблестящей изоляции от остальных членов семьи. А сама Ясмин пыталась поговорить с Джо, потому что они не могли жить так вечно – спать в одной постели, но не прикасаться друг к другу, бесконечно откладывать дату свадьбы. Притворяться, будто все в порядке. Еще недавно они были так влюблены. И теперь не могли признаться друг другу, что так быстро израсходовали всю любовь. «Что случилось?» – спрашивала она, а он отвечал: «Ничего», но выглядел до смерти перепуганным.
– А в чем?
– Ни в чем.
– Ни в чем? Как давно мы знакомы?
– Во всем, – выпалила Ясмин.
Правда полилась из нее быстрым, бессвязным потоком, но она не умолчала ни о чем. Когда она закончила, ей стало легче. Ощущение было неожиданным. Ей сразу же стало стыдно за свое облегчение.
– Я ужасный человек, – сказала она. – Он заслуживает кого-то получше. Ты, наверное, считаешь меня чудовищем.