лись и в конце концов с трудом смогли произнести только одно короткое «ну».
Елена рассказала о находке в развалинах. Ее брат облегченно вздохнул. С каждым ее словом у него, казалось, с души спадала тяжесть.
— Это действительно изумительная разгадка древней тайны, — сказал он, когда Елена закончила свой рассказ. — Только я сомневаюсь, что эта семья считает большим счастьем свою принадлежность к роду Гнадевицей.
— Ты думаешь так на основании того, что Елизавета столь неодобрительно отзывалась об этом роде? — прервала брата Елена. — Я ничего не могу поделать, но в таких случаях мне невольно приходит на ум виноград, который слишком зелен для лисицы.
Последние слова она произнесла довольно резко, и на лице фон Вальде появилось выражение сильного удивления. Он наклонился и испытующе заглянул в лицо сестры, как будто желая убедиться в том, что это действительно произнесла она.
В эту минуту в комнату вбежала собака Гольфельда и тотчас выскочила в дверь, повинуясь громкому свисту, донесшемуся с площадки. Ее хозяин проходил мимо. Очевидно, он не знал о возвращении фон Вальде, иначе, без сомнения, зашел бы, чтобы приветствовать его.
Гольфельд шел быстро и вскоре свернул на дорожку, ведущую к Гнадеку. Елена следила за ним, пока он не скрылся с глаз. Тогда она, судорожно сжав руки, откинулась на спинку кресла с таким видом, будто все силы покинули ее.
Фон Вальде налил в рюмку немного вина и поднес к ее губам. Она ответила ему благодарным взглядом и попыталась улыбнуться.
— Я еще не все сказала, — приподнявшись, снова заговорила она. — Я следую примеру романистов, которые самый сильный эффект приберегают на конец. — Было очевидно, что во время этого предисловия, которое должно было прозвучать шутливо, она собиралась с силами, чтобы спокойно произнести главное. — В нашем доме ожидается счастливое событие: Эмиль хочет жениться.
Она, вероятно, ожидала, что брат будет изумлен, и, не дождавшись его реакции, с удивлением обернулась к нему. Рудольф сидел, закрыв глаза рукой, его лицо было мертвенно бледным. При движении Елены он быстро встал и подошел к окну, будто для того, чтобы подышать свежим воздухом.
— Ты нездоров, Рудольф? — испуганно спросила Елена.
— Нет, только легкое головокружение, но это сейчас пройдет, — ответил тот, снова подходя к ней.
Фон Вальде совершенно переменился в лице. Пройдясь несколько раз по комнате, он сел на свое место.
— Я сказала, Рудольф, что Эмиль хочет жениться, — снова начала Елена, четко произнося каждое слово.
— Да, ты это сказала, — прошептал он.
— Ты одобряешь его намерение?
— Меня это не касается. Гольфельд сам себе хозяин и может делать все, что ему угодно.
— Мне кажется, он уже сделал свой выбор. Если бы я имела право, то назвала бы тебе имя этой девушки.
— Совершенно незачем. Я услышу его, когда будет оглашение. — Лицо фон Вальде еще больше побледнело и словно окаменело, голос звучал резко.
— Рудольф, прошу тебя, не будь таким жестоким! — умоляюще проговорила Елена. — Я знаю, что ты не терпишь многословия, и привыкла к твоим лаконичным ответам, но теперь, пожалуйста, прояви больше такта, так как я хочу обратиться к тебе с просьбой.
— Говори, пожалуйста. Может быть, я буду иметь честь исполнять роль шафера господина фон Гольфельда?
Елена вздрогнула от язвительной насмешки, звучавшей в этих словах, и после небольшой паузы, во время которой фон Вальде встал и несколько раз прошелся по комнате, с упреком произнесла:
— Ты не симпатизируешь бедному Эмилю, и сегодня это особенно заметно. Настоятельно прошу тебя, милый Рудольф, выслушай меня спокойно, я должна сегодня поговорить с тобой об этом.
Скрестив руки, он прислонился к окну и сухо произнес:
— Ты видишь, я готов выслушать тебя.
— Его невеста, — нерешительно начала Елена (ледяной взгляд брата пугал ее!), — бедна…
— Как это бескорыстно со стороны Гольфельда! Дальше!
— Доходы Эмиля невелики…
— Да, у него всего лишь шесть тысяч годового дохода. Конечно, он вот-вот умрет с голоду.
Елена замолчала, удивленная. Ее брат не мог преувеличить. Сумма, которую он назвал, очевидно, была именно такой.
— Ну, может быть, он и богаче, чем я думала, — снова начала Елена после продолжительного молчания, — но в данном случае это не важно. Я очень люблю ту, которую он выбрал… За то, что она сделала, я буду ей вечно благодарна… — Фон Вальде забарабанил по стеклу пальцами с такой силой, что оно могло разлететься вдребезги. — Пусть она будет моей сестрой, — продолжала Елена. — Я не хочу, чтобы она вошла в дом Эмиля бесприданницей, и хотела бы передать ей доходы с Нейборна. Можно?..
— Это имение принадлежит тебе, ты достигла совершеннолетия, и я не имею права что-либо запрещать или разрешать.
— Конечно имеешь, хотя бы потому, что являешься моим наследником. Значит, я получила твое согласие?
— Разумеется, если ты считаешь, что оно необходимо.
— Благодарю тебя, благодарю! — перебила его сестра, протягивая ему руку, но он не заметил этого жеста, хотя и смотрел на нее. — Ты недоволен мной? — тревожно спросила она, нарушив повисшее молчание.
— Я не могу быть недовольным тобой, когда ты имеешь намерение осчастливить людей. Думаю, ты помнишь, что я не раз помогал тебе в этом. Но в данном случае я вынужден тебя упрекнуть в чрезмерной поспешности. Ты, кажется, очень торопишься сделать несчастной эту девушку.
Елена подскочила как ужаленная и запальчиво воскликнула:
— Это жестокие слова! Твое негативное отношение к бедному Эмилю основано бог знает на чем, а теперь ты заходишь уже слишком далеко… Ты очень мало знаешь этого молодого человека.
— Я знаю его достаточно хорошо, чтобы не иметь желания узнать ближе. Это дармоед, ничтожный человек, не имеющий характера, человек, с которым будет несчастна любая женщина, предъявляющая хоть какие-то требования к мужчине. Горе бедняжке, когда она это осознает!
Голос его дрожал от волнения. Елена же слышала в нем только досаду и злость.
— Боже, как ты несправедлив! — воскликнула она, поднимая глаза, полные слез. — Рудольф, это грешно! Что сделал тебе Эмиль, что ты с таким озлоблением нападаешь на него?
— Разве для того, чтобы узнать характер человека, нужно быть оскорбленным им? — гневно произнес он. — Дитя, а ведь это тебя оскорбляют, но ты ослеплена. Настанет день, когда ты убедишься в этом и прозреешь. Если бы я приложил все усилия, чтобы сия чаша миновала тебя, все равно ничего бы не добился. Теперь ты видишь во мне варвара, оскорбляющего тебя в лучших чувствах. Ты вынуждаешь меня предоставить тебя себе самой до того момента, когда ты придешь искать утешения у меня на груди. А что должна будет делать та, которая свяжет с ним свою жизнь навсегда?
Фон Вальде вышел в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Елена какое-то время сидела словно пораженная громом, а потом, с трудом поднявшись и держась за стены, вышла из комнаты.
Теперь она чуть ли не ненавидела брата. Ей казалось, что она страшно виновата перед Эмилем уже в том, что подобные речи коснулись ее слуха. Он никогда не должен был узнать, что позволил себе сказать о нем ее брат, но теперь она не могла допустить, чтобы Гольфельд пользовался гостеприимством, оказываемым ему в Линдгофе. Ей придется, конечно, не называя причин, предложить ему вернуться в Оденбург. Но перед этим он должен будет выяснить отношения с Елизаветой.
С этими мыслями Елена вошла в столовую, а когда несколько минут спустя там появился Гольфельд, спокойно и ласково улыбнулась ему и сообщила, что брат дал согласие относительно приданого невесты, не спросив ее имени. Она выразила желание сегодня же видеть Елизавету у себя, и Гольфельд, обрадованный ее спокойствием, согласился на это. Было решено, что встреча состоится в четыре часа в павильоне. Гольфельд тотчас ушел, чтобы от имени Елены отдать соответствующие распоряжения. Как удивилась бы она, если бы услышала, что лакею было велено пригласить фрейлейн Фербер к трем часам, а дворецкий должен был все приготовить в павильоне именно к этому времени и никак не позже!
Глава 19
Когда слуга из Линдгофа позвонил у калитки Гнадека, Елизавета сидела во дворе и плела гирлянду из плюща, а мисс Мертенс держала в руках наполовину готовый венок из астр. Склеп на кладбище Линдгофа был готов. Сегодня между пятью и шестью часами пастор назначил торжественное предание земле гроба с бренными останками прекрасной Лилы, и гирлянды и венки должны были стать ее последним украшением.
Посоветовавшись с матерью, Елизавета приняла приглашение, переданное ей слугой. Вскоре после его ухода пришел Рейнгард. У него был озабоченный вид, и на расспросы мисс Мертенс он ответил, что фон Вальде вернулся из Тальлебена в жутком состоянии.
— Вероятно, то, что он пережил там, ужасно. Мне надо было кое о чем ему сообщить, но я вскоре убедился, что он меня не слушает; он сидел передо мной как потерянный. Когда я начал говорить ему о находке здесь, в Гнадеке, он с нетерпением и досадой прервал меня словами: «Я уже довольно слышал об этом. Пожалуйста, оставьте меня в покое».
От мисс Мертенс не ускользнуло, что Рейнгарда оскорбил тон хозяина.
— Мой друг, — заговорила она, желая его утешить, — когда большое горе сваливается на нас, окружающее становится нам безразличным или даже непереносимым. Господин фон Вальде, вероятно, очень любил покойного. Елизавета, дорогая моя, — прервала она себя, — что вы делаете? Неужели вы находите, что это красиво? — И она указала на гирлянду.
Елизавета, слушая Рейнгарда, схватила несколько больших георгинов и вплела их в однообразную зелень гирлянды, что сделало ее безобразной. Девушка, покраснев до корней волос, с неудовольствием посмотрела на свою работу и поспешила вытащить несчастные цветы.
На колокольне Линдгофа уже давно пробило три часа, когда Елизавета торопливо спускалась с горы. Дядя задержал ее своим разговором. Его возмутило то, что Елизавета приняла приглашение.