– Оставьте уже свои замашки великого детектива, миледи засуну-свой-нос-куда-не-следует, – резко оборвал лорд Сантанильо. – Вы с мужем и так уже сделали более чем достаточно. А расследованием пусть занимаются те, кто действительно умеет выявлять истину, а не впутываться в очередную историю.
– Фаринта, – поддержал его господин Маркони, – я прошу вас на какое-то время прекратить регулярные прогулки на площади Манцони. Вы успели убедиться, что я держу слово и забочусь о безопасности мальчика, поэтому доверьтесь мне и сейчас. Это для блага вашего пасынка. Я сам поговорю с ним утром и все объясню. А когда ситуация изменится, сообщу вам и организую свидание. Учитывая все произошедшее, не стоит привлекать к этому месту повышенного внимания.
Помедлив, я кивнула. Если господин дознаватель обратил внимание на наши с Майло частые визиты на площадь Манцони, это мог сделать и кто-то еще. Нельзя подвергать Даррена ненужному риску.
– А сейчас, прошу, уезжайте, – проговорил законник. – Будет лучше, если ваш визит останется незамеченным.
Лорд Сантанильо протянул мне руку, чтобы помочь подняться, но тело, расслабившееся от тепла камина, отказалось подчиняться. Я попыталась сама встать на ноги, но только бессильно рухнула обратно на диван.
Глаза слипались. Двигаться не хотелось. Мир уплывал, размазываясь причудливыми цветовыми пятнами, и почему-то казалось, что у лорда Сантанильо голова ворона с ярко-синими глазами, взгляд которых прожигает насквозь…
– Великолепно, – пробурчал адвокат.
Склонившись надо мной, он осторожно укутал меня в собственный плащ, стараясь не касаться лица, шеи и обнаженной левой руки без перчатки. Где-то глубоко внутри мне было ужасающе стыдно за собственную беспомощность, но я ничего не могла поделать с набирающей силу лихорадкой. Господин дознаватель наблюдал за нами с отсутствующим видом.
Лорд Сантанильо поднял меня, без особого труда удерживая на почти вытянутых руках. Вяло удивившись силе, крывшейся в жилистом теле, я фыркнула.
– Вы мне еще мешок на голову натяните, – беззлобно пошутила я. – Для верности.
– И натяну, – пообещал он. – Если продолжите своевольничать. А потом…
Дальше я не слышала – беспамятство окончательно втянуло меня в черную бездну.
Неизвестность убивала.
Вынужденная изоляция и напряженное ожидание худшего изматывали сильнее тяжелой лихорадки, ранили больнее ножа. Здесь, в отдаленном от Аллегранцы поместье, скованная ограничениями брачного браслета, отрезанная от Майло и любых новостей о его судьбе, я буквально сходила с ума от неизвестности и ничего, совершенно ничего не могла с этим поделать.
Ночь и следующий день я пролежала в полубреду, опекаемая Лоиссой, Кларой и госпожой Ленс. Ближе к вечеру, когда мне наконец стало немного лучше, вернулась Мелия. Служанка перевезла из городского дома мои вещи и с сожалением доложила, что Милорд-кот пропал сразу же после суда и больше не возвращался. Она подала объявление в городскую газету и пылко заверила меня, что будет ежедневно проверять, не откликнулся ли кто-нибудь, но я отчего-то была спокойна за своевольного зверя. Нетрудно предположить, где сейчас мог находиться умница-кот – в небольшом доме неподалеку от площади Манцони, у своего маленького хозяина. И, сказать по правде, меня радовало, что рядом с Дарреном оказалось хоть одно дорогое ему существо.
Остальные новости были неутешительными. Мелия ничего не слышала о лорде Кастанелло и окончательных результатах суда, и даже вездесущий лорд Сантанильо бесследно пропал без объяснения причин. Его вещи – резная трость с набалдашником в виде головы ворона, щегольские костюмы и странные полулегальные магические приборы вроде монокля-определителя – по словам Мелии, еще оставались в городском доме Майло в день суда, но, когда горничная вернулась из поместья на следующее утро, не нашла ничего, что принадлежало бы лорду-адвокату. А его помощники покинули поместье за несколько дней до этого.
Без Майло у меня просто опускались руки. Я снова осталась одна – одна против всего мира, и сейчас это одиночество ощущалось как никогда остро. За последние несколько недель я незаметно для самой себя привыкла к крепкому мужскому плечу и ласковому взгляду, к незримой поддержке, к чувству, что кто-то всегда будет на моей стороне, что бы ни случилось. Я заставляла себя верить в лучшее, но отсутствие супруга ощущалось как разрастающаяся дыра в сердце, и с каждым днем она становилась все больше.
Мелия, регулярно бывавшая в городе, старалась разузнать для меня все, что могла, привозила охапки газет и несметное количество слухов, но нигде не упоминалось ничего заслуживающего внимания – ни о задержании лорда Кастанелло, ни о его заключении, – лишь несколько желтых газет смаковали скандальные подробности недавнего суда, не особенно вдаваясь в суть приговора. Город ждал выборов главы, и политическая борьба лорда Террини, лорда Себастьяни и вступившего в игру почтенного господина Кауфмана занимала публику гораздо сильнее.
Когда на третий день моего заточения Густаво влетел в гостиную, извещая о приближающейся черной карете, я уже не знала, что и думать. Приезд законников мог означать все, что угодно, но любые новости были лучше, чем отсутствие новостей.
Черная карета отдела магического контроля остановилась у парадного крыльца. Мы с Мелией взволнованно замерли в дверях, внутренне готовясь к новым неприятностям, но дверца распахнулась, и вслед за молчаливым конвоиром показался Майло, закованный в блокирующие магию наручники. Супруг выглядел усталым и измученным, а брачный браслет на его запястье слабо светился от наложенной на него свежей магической клятвы, ограничивавшей перемещения осужденного преступника.
Но все же лорд Кастанелло был здесь. Он вернулся.
Я с трудом выдохнула, чувствуя, как страх, поселившийся в душе с того момента, как я пришла в себя после обморока и последовавшей тяжелой лихорадки, наконец ослабил ледяную хватку. Лишь сейчас я в полной мере ощутила, насколько же сильно боялась за Майло. Я ведь могла никогда больше его не увидеть…
Сердце болезненно сжалось от горько-сладкой смеси отчаяния и облегчения. Сбежав с крыльца, я буквально полетела в крепкие объятия супруга. Короткая цепь от наручников впилась в живот, но я не обратила на это внимания.
Майло прижал меня к себе, почти уткнулся носом в макушку.
– Фаринта…
– Я боялась, что потеряла тебя…
Мы замерли, не в силах оторваться друг от друга, и лишь грубое покашливание конвоира – наверное, уже далеко не первое – заставило нас неохотно разжать руки.
– Лорд Кастанелло, – законник прикоснулся к брачному браслету специальным артефактом, – с этого момента и до вынесения приговора вам запрещается находиться где-либо, кроме вашего поместья и городского дома, без особого заверенного разрешения суда. Все перемещения должны осуществляться только в сопровождении уполномоченных законников.
– Хорошо, – безразлично кивнул супруг.
Кристаллы браслета полыхнули алым, подтверждая магическую клятву.
– Контрольные визиты будут проходить еженедельно, – уведомил законник, снимая наручники. – О дате вынесения приговора вас известят в письменном виде.
– Благодарю.
Негромкий щелчок – и наручники на запястьях Майло разомкнулись. Супруг повел плечами, разминая затекшие мышцы, с наслаждением потянулся. Теплая рука опустилась мне на плечо. Лорд Кастанелло сухо кивнул конвоиру и повлек меня к дому, не дожидаясь отъезда законников. Где-то за спиной со свистом рассекли воздух поводья, скрипнули колеса кареты и застучали по аллее подковы лошади.
И только тогда я позволила себе выдохнуть.
Массивная дверь захлопнулась, отрезая нас от законников, проигранного слушания и далекой Аллегранцы с ее несправедливостью, безжалостными обвинителями и агрессивной толпой. Здесь, в огромном холле, полном теплого весеннего света, жизнь, казалось, текла в привычном, неизменно спокойном русле. Можно было, прикрыв глаза, насладиться суетой большого дома и волнующей близостью супруга, на одно короткое мгновение представив, что все непременно закончится хорошо.
Мелия встретила нас на пороге. Горничная раскрыла было рот, намереваясь в привычной многословной манере выложить хозяину дома все, что происходило здесь в его отсутствие, но вдруг осеклась и не сказала ни слова. Хитро прищурившись, она взглянула на нас, почтительно поклонилась Майло, прощебетала что-то радостно-приветственное и поспешила на кухню, прихватив с собой господина Сфорци, попытавшегося было завести разговор с лордом Кастанелло. Из приоткрытой двери в хозяйственную зону поместья доносились звон посуды, цоканье каблучков и приглушенные голоса – похоже, затевался роскошный праздничный обед.
Оставшись наедине в тишине гостиной, Майло обнял меня, потянулся рукой к щеке. Забыв обо всем, я прильнула к его обнаженной ладони, наслаждаясь этим невозможным, но таким желанным прикосновением. В то мгновение, когда я увидела супруга выходящим из черной кареты, что-то вдруг изменилось во мне, разрушило прежние запреты. Одним простым «ты» мы словно пересекли черту, за которой начиналось что-то новое, неизведанное и невероятно прекрасное. Меня тянуло к мужу – тянуло отчаянно и страстно – и я больше не могла этому противиться.
Возможно, это было поражением, но для меня оно ощущалось как победа.
И Майло… я чувствовала, что эти дни, проведенные в разлуке, изменили и его. Его влекло ко мне. Это ощущалось в неожиданной решимости его ладоней, твердости объятий, смелости, с которой он прикасался ко мне, менталисту, даже после того, что едва не случилось в здании суда.
Нежные ласковые руки очертили контур лица, рождая в теле сладкую дрожь. Подушечкой большого пальца Майло провел по моим губам. Я невольно улыбнулась, и на лице супруга вспыхнула ответная улыбка.
– Фаринта. – Он крепко прижал меня к себе.
Тихий выдох пошевелил волоски на макушке.
– Там, на суде… это был кошмар наяву, – глухо проговорил Майло. Объятия супруга стали еще крепче. – Ты была вся в крови, лицо белое как полотно. Когда тебя вынесли из зала… никто не говорил, что с тобой, даже Корвус. Все эти долгие, бесконечные три дня я не мог перестать думать о тебе. Фаринта…